— Можно посмотреть графики смен? — спросил он.
— Сделайте одолжение! — охотно согласилась Зале.
— И график отпусков, — добавил Стабиньш, поднимаясь по лестнице.
Директорша перебрала в столе несколько папок, нашла наконец требуемое и положила перед инспектором. Стабиньш начал небрежно листать документы.
— Значит, Ирена Канцане будет после обеда, — заметил он через минуту. — А где она сейчас?
Зале насторожилась.
— Дома, наверное, — она пытливо взглянула на Стабиньша.
— Позвоните, пусть придет сейчас. Мне надо с ней поговорить.
Директорша встала и шагнула к двери.
— Можете звонить и отсюда, — сказал Стабиньш. — Не стесняйтесь!
Зале сняла трубку.
X
— Где вы храните третьи экземпляры транспортных накладных? — спустя некоторое время, спросил Стабиньш.
— Здесь в сейфе, — Зале заметно помрачнела.
— Все — за целый год?
— За несколько лет. Если угодно.
— Очень хорошо, — лицо инспектора выразило удовлетворение. — Надеюсь, номера машин поставщиков записаны, как положено по инструкции?
— Безусловно, — подтвердила Зале. — Только, к вашему сведению, молодой человек, машины чаще всего принадлежат не поставщикам или предприятиям, производящим продукты, а транспортным конторам, которые их обслуживают, — чувствовалось, что Зале рада возможности уколоть собеседника.
— Будьте любезны, покажите накладные, — спокойно попросил Стабиньш.
Директорша протянула руку, извлекла из сейфа несколько связок накладных и величественным жестом положила на стол.
Стабиньш внимательно оглядел связки, снял с них резинки и принялся перелистывать накладные.
— Позволите? — он вынул сигарету и закурил, не отрываясь от документов.
— Черный бальзам и бразильский кофе продавали в магазине?
— А вам случалось покупать такое в магазинах?
— Может быть, это был спецзаказ?
— Да. Начальству — к праздникам.
— Интересно было бы прикинуть, сколько бальзама за год выпило начальство, и сколько попало ну, допустим, в соседнее кафе… А как к вам попали яблоки третьего сорта?
— Дополнительная нагрузка для плана, — Зале по-прежнему была невозмутима.
Улдис улыбнулся уголками губ:
— А если постараться — сколько можно было бы из них отобрать яблок первого сорта?
— Для вас я пару килограммов выбрала бы, — усмехнулась директорша, глядя невинным взглядом.
В наступившей тишине слышались лишь тиканье часов на столе и учащенное дыхание директорши. Затем Стабиньш спросил:
— Почему Зиедкалне вдруг ушла в отпуск? По графику ей надо было идти в декабре, и на путевку был запрос.
Директорша не спешила с ответом.
— Это было известно ей самой. Я не хотела отпускать, но она настаивала. Сказала: требовали семейные обстоятельства.
— Какие именно?
— Этого она не сказала. Вот ее заявление, — Зале снова порылась в сейфе и вынула листок бумаги.
«По семейным обстоятельствам, — прочитал инспектор. — Так всегда пишут. Только что за этим крылось?»
— Эти бумаги я возьму с собой, — спокойно сказал он. — Вам оставлю протокол. Такие документы — как увлекательная литература, почитаю вечерком перед сном.
— Сразу чувствуется холостяк, — усмехнулась Зале. — И…
В дверь осторожно постучали. На пороге стояла быстроглазая, энергичная девушка. Стабиньшу она показалась похожей на охотничью собаку, ожидающую лишь команды, чтобы устремиться за дичью.
— Вы Ирена Канцане? — Стабиньш внимательно оглядел ее. — Так я и подумал.
Девушка кокетливо взглянула на него сквозь опущенные ресницы и, грациозно двигаясь, уверенно вошла в комнату.
— Что, это у меня на лбу написано?
— Почти, — принял вызов Стабиньш.
«Эта красотка не так просто раскроется, — подумал он. — Ну ничего. Достаточно послужила своей начальнице».
— Подходите поближе, не стесняйтесь, — поощрил он. — Хотя я из милиции, но не кусаюсь.
— Кто знает! — подделывалась девушка под его тон. — С милиционерами нужно внимание, глаза и уши держать нараспашку.
— В торговле слепыми и глухими бывают только ревизоры, у всех прочих зрение и слух — со сверхнормативными остатками, разве не так? Ну пойдем, поговорим немного, не станем мешать начальству работать.
Девушка снова прищурилась.
— Где же мы станем говорить? На складе, среди мешков и ящиков?
— Сойдет и так.
Стабиньш собрал документы и шагнул к двери. Девушка вопросительно посмотрела на директоршу, пожала плечами и вышла за ним.
Обождав немного, Зале закрыла дверь кабинета, повернула ключ в замке, затем подошла к небольшому шкафчику, выдвинула ящик и нажала кнопку. В кабинете послышался шуршащий звук магнитофона. Затем зазвучал баритон Стабиньша и веселый смех Ирены.
— Тут для вас есть легкая работенка. Выпишете, пожалуйста, из накладных номера машин. Только не перепутайте. Накладные останутся у меня, я проверю.
— И для этого меня так срочно вызвали? — снова засмеялась Канцане.
— Вот именно, — подтвердил Стабиньш. — А вы чего ждали?
— Что придется отвечать на нескромные вопросы и подписывать каждую страницу протокола.
— Каждую страницу… — задумчиво повторил Стабиньш. — Вы и это знаете… Нет, протокол пока не понадобится. Пишите, пожалуйста, а я тем временем позвоню.
— Телефон тут, за дверью.
— Знаю.
Разговор прервался, только кассета продолжала вращаться, с тихим шипением, словно отзвучавшая пластинка.
— Валдис! — бодрый голос Стабиньша снова зазвучал в кабинете. — Чем занят? Ах, самосвалом. Полезный труд. Когда тебя погонят из прокуратуры, устроишься диспетчером. Слушай! Разыщи ревизора Курмита и свяжись с управлением торговли, чтобы создали комиссию. И быстро сюда. Будем опечатывать магазин. Да, жду.
На лице Зале появились красные пятна. От волнения она опрокинула вазу с цветами, затхлая вода полилась на пол, распространяя неприятный запах гнили.
А голос Стабиньша уже звучал снова:
— Вы, Ирена, хорошо слышали мой разговор?
— Точнее, подслушивала, — вызывающе рассмеялась Ирена. В ее голосе появилась хрипотца, и в смехе звучали страх и волнение. — Вы же не велели мне заткнуть уши.
— Вы целый год изо дня в день работали в одной смене с Ольгой Зиедкалне, — продолжал Стабиньш, — и подслушивали такие же разговоры…
Зале рывком выдвинула ящик стола и стала нервно перебирать бумаги. Затем махнула рукой, бросила бумаги обратно, откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
— Этот приемник давно здесь стоит? — спросил Стабиньш.
— Давно. С самого рождения.
— Вашего?
— Нет. С тех пор, как Зале стала директором магазина.
— А когда к нему подвели лишний провод?
— Какой?
— Да вот этот, что идет под обоями и плинтусом. Я же говорил, что протокол не понадобится: директор и так уже записала наш разговор на ленте…
Зале застонала, словно от рези в животе, вскочила на ноги и сорвала ленты с магнитофона. Настойчивый стук заставил ее отпереть дверь.
XI
Ромуальду казалось, что вечный холод каменных стен кладбищенской часовни проникает в него до костей, сковывает руки и ноги, охватывает все тело. Воздух тоже был тверд, как жидкость, замороженная в каменном сосуде; такими же замороженными казались и алые розы и белоснежные каллы у гроба. Звуки и слова траурной музыки метались под сводами, как попавшие в беду птицы в поисках выхода, и, отморозив крылья, падали вниз, на головы провожавших.
Старшую сестру Ольги Зелму, рослую, худую женщину в трауре, обеими руками поддерживал муж, и казалось: стоит ему убрать руки — и она упадет.
Чуть дальше стояла директор магазина Зале с неподвижным, словно каменным лицом, и тот, кто не знал, мог подумать, что и она принадлежит к близким покойной. Близ нее, готовая в любой момент броситься выполнять распоряжения директорши, стояла Ирена Канцане с маленьким фотоаппаратом, висящим на шее.
Грузчик Эдгар Пуце рядом с директоршей казался еще меньше, словно что-то прижало его к земле. Его затуманенные зеленоватые глаза смотрели куда-то вдаль. По другую сторону гроба стояла кучка напуганных дальних родственников.
Ромуальд растерянно глядел на мать. Происходящее казалось ему странным, бессмысленным и нереальным — словно кошмар, страшный сон, который скоро окончится, надо только вытерпеть и досмотреть до конца, а тогда он вернется домой и, как всегда, потихоньку войдет в комнату, и мама спросит: «Сынок, ты?» Она встанет с дивана, на котором отдыхала, поджидая сына, и накроет на стол…
Кто-то дотронулся до его руки. Ромуальд пришел в себя. Но гроб и люди в темноте не исчезли. Рядом стоял Ольгерт.
— Держись, — тихо проговорил он. — Самое трудное впереди…
Высокий, плечистый человек с седыми волосами, одетый в темный твидовый костюм и импортный плащ спортивного покроя, положил к гробу ярко-алые розы и отступил в сторону. Он бросил пристальный взгляд на Ромуальда и не отводил глаз до тех пор, пока сам не ощутил чьего-то устремленного на него столь же настойчивого взгляда.
Он шагнул назад, замешался в группу людей и направился к выходу, глазами ища того, кто смотрел на него. Через мгновение он остановился около привлекательной темноволосой женщины и поздоровался с нею. Оркестр играл Моцарта.
— Вы знали покойную? — уверенно спросил человек.
Женщина помедлила.
— Почему вы думаете?
— Не всем больным вы… уделяете…
— Мы с ней подружились.
— Не замечал.
— Это было потом. Какая судьба! Кто мог ожидать?
— Вы останетесь до конца?
— Нет. Спешу.
— Жаль…
Женщина вышла из часовни и, оказавшись на свежем воздухе, глубоко вздохнула.
Мужчины подняли гроб и понесли. Ромуальд хотел крикнуть им, чтобы не делали этого, но почему-то покорно последовал за ними.
Оркестр грустно играл. Песчаная дорожка, усыпанная хвоей, казалась бесконечной. Люди вытянулись в колонну. Ирена Канцане, остановившись у толстого, корявого дуба, щелкала аппаратом.