– Пароли пришли. Я вскрою сейчас банк. Что там с ее счетами?
Катя в этот момент даже не отреагировала на новость. Рассказ старой учительницы ее буквально оглушил.
– Счет Кабановой. – Гектор орудовал как заправский хакер, набирая шифр и коды. – Снято со счета два миллиона рублей.
Катя сделала усилие – вникай, слушай, это тоже сейчас важно.
– Перевода нет. Видимо, сумма была снята наличными.
– Дата какая? – спросил Вилли Ригель.
Гектор показал ему мобильный с данными.
– Накануне убийства Аристарха Бояринова. – Вилли Ригель покачал головой. – У нашей прокурорши свои такие семейные тайны в шкафу, а гонялась она за чужими… И так настойчиво, так оголтело… Что же это за деньги такие? За медицинские справки и рапорты двадцатипятилетней давности времен Чеченской войны? Такая сумма? И вся Аристарху? Штирлицу Иванычу? Так, что ли, получается? А, Гек?
– Кажется, что так, Вилли. – Гектор был снова сосредоточен и бледен. – Только не вся сумма ему причиталась. Я, например, всегда работал из двадцати процентов. А Штирлицу наши в отделе и двенадцати не дали бы. Это его гонорар как посреднику. Передаточному звену к прокурорше. Все остальное тому из нашего отдела, кто меня сдал с потрохами.
Глава 44Одиночный пикет
На главной площади Староказарменска у корявого памятника Первопроходцам стоял в одиночном пикете с самодельным плакатом семнадцатилетний студент колледжа. Зорко всматривался вдаль – не грядет ли полиция, крепко держа в руках палку с приклеенным скотчем куском картона, где было написано… Ну, сами знаете, что и про кого.
Возле пикетчика остановился шикарный «Лексус», из него вышел Фима Кляпов в самом лучшем своем костюме, в ботинках из кожи крокодила, с галстуком от Гуччи.
– Уступи место старшим, пацан. – Он поманил пальцем и забрал у опешившего мальчишки его плакат, глянул на содержание. – Ого! Ну, ты даешь! Ладно. Теперь я за тебя постою здесь.
– Заметут. Сейчас приедут менты, заметут вас!
– Ничего, справимся. – Фима Кляпов перехватил плакат одной рукой, другой вытащил из кармана визитку и загнул два угла. – Где учишься?
– В колледже кулинарном. На повара.
– Ишь ты. Девчонка есть? На, возьми. – Он сунул парню визитку. – Пойдете с ней в любое удобное время в ресторан в Москве на Поварской. Отдашь метрдотелю, скажешь – от меня. Они вам с твоей голубкой сделают все по высшему разряду – ужин на двоих и сладкое на десерт. Устрой ей День святого Валентина, пацан.
Студент кулинарного колледжа был таков, а Фима Кляпов высоко воздел над головой плакат. На импозантного пикетчика обращали внимание. Хотя Староказарменск и этого уже наелся досыта.
Через двадцать минут протеста возле Фимы Кляпова остановилась патрульная машина, и майор Вилли Ригель, Катя и Гектор вышли из нее. Они как раз были на пути из Люберец в отдел, когда Вилли Ригелю позвонил дежурный Ухов: Фима Кляпов опять номер отколол! На главной площади города!
– И как это понимать? – спросил Вилли Ригель. – Фима, вы чего опять добиваетесь?
– Ареста административного. Забери меня, парень, посади.
– Фима, один раз с Гердой это сработало. Не надейтесь, что она поведется второй раз.
– Я с ней и так, и этак. – Фима Кляпов, потрясая плакатом, обращался к ним – в основном к Кате, как к самой сердобольной. – Она вроде и не отвергает меня. Но ничего не принимает. Того, что я пытаюсь ей… Она и правда иная. Инопланетянка. Я не знаю, что делать. Я измучился совсем. Решил вот так. Раз она во всем этом – то и я тоже могу. И пусть она узнает! Помогите мне, а?
– Вилли, надо помочь, – сказала Катя.
– Пикет – это не арест, а штраф. – Вилли Ригель покачал головой. – И как вы… как ты мне надоел! У нас дело серьезное, такое расследование! А я вместо того, чтобы убийства раскрывать, должен твои амурные дела с ней улаживать? Ступай в отдел, скажи Ухову, он тебя в суд отвезет – оштрафуют тебя.
– Штрафа мало, – тревожно возразил Фима Кляпов. – Я сесть должен реально.
– Вилли. – Гектор кивнул и как-то мягко меланхолично улыбнулся при этом.
– На, оторви мне погон. – Вилли Ригель надвинулся на Кляпова. – Пикет плюс злостное неповиновение сотруднику при исполнении, потянет на семь суток. – Он отдал свой мобильный Кате. – Снимите, как он мне «не повинуется злостно».
Дальше была непередаваемая сцена «отрывания погона». Катя, хотя ей всего пять минут назад было совершенно не до смеха, еле-еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться, снимала на мобильный.
– Черт… никак…
– Дергай сильнее, я потом пришью погон…
Вилли Ригель на патрульной машине прямо с площади повез Кляпова в суд в наручниках, чтобы впечатлить и напугать судью. Катя и Гектор дошли пешком до отдела.
– Фима меня просто поражает, – призналась Катя, улыбаясь.
– Чего не сделаешь ради любимой.
– Гек…
– Что? – Он смотрел на нее. Не опускал больше глаз. А во взгляде – словно жажда… Мне ветер… нет, мне смех твой хочется пить, вином разбавив едва. Но я его не могу разлить по чашам из серебра…
– Ради друзей тоже можно многое совершить.
Спустя час Фима Кляпов водворился в Староказарменский ИВС (суд приговорил – десять суток ареста). Прибежал из кабинета наверху встрепанный Патриот Абрамыч – Эпштейн, снова причитая: что за дела опять? Кляпов хладнокровно приказал ему немедленно запустить в массмедиа новость о своем аресте за участие в одиночном пикете. И вот уже неутомимое Фимино Агентство Новостей обалдело тиражировало информационную бомбу. Комментаторы-тролли впали в прострацию – не сон ли это? Не кошмар ли ночной? Уж не провокация ли? А может, у Кляпова завелся двойник?
Пока конспирологи судачили в сетях, Эпштейн лично позвонил в экологический комитет спасения и попросил к телефону Герду Засулич.
– Она сказала – бегу со всех ног, – оповестил он Фиму Кляпова и без сил опустился на стул. – Я умом тронусь. Нет, надо увольняться. К черту все, к черту…
Они с нетерпением, позабыв даже о срочных делах, ждали развязки. Кляпова обыскал конвойный, забрал шнурки от ботинок крокодиловой кожи. Посадили его не в камеру, а в старый открытый «обезьянник», который больше не использовали по назначению, сделав из него нечто вроде кладовки для разного полицейского барахла и амуниции.
Герда Засулич ворвалась в эту юдоль печали и слез, как вихрь, как весенний ветер!
– Фима, это правда? Вас задержали за пикет?
Он стоял у решетки, взявшись за прутья, смотрел на нее, не отрываясь.
– Но как же это? Почему? Зачем? – Она шагнула к нему, к решетке.
– Затем, что я… я весь ваш, Герда. Как вы, так и я. И сердцем, и душой, и телом. Знаю точно – никогда я не встречал такой женщины, как вы. И уж точно не встречу. И я не могу ни потерять вас, ни уступить, ни отдать. Если такая ваша жизнь, то и я хочу ее делить с вами. Арест – это частности, Герда… Я просто бесконечно, безумно вас люблю. Я вас обожаю.
– Фима… Боже мой… я тоже не встречала таких, как вы… никогда…
– Я нарочно это при свидетелях делаю, Герда. Они люди славные. – Фима кивнул на Катю, Вилли Ригеля, Гектора, дежурного Ухова, Патриота Абрамыча, горестно внимавшего пылкой речи патрона. – Они поймут.
Он достал из кармана пиджака заветную коробочку с кольцом от Тиффани. У него отобрали при аресте шнурки, галстук, запонки. Но коробочку оставили.
– Я у ваших ног, – сказал Фима Кляпов хрипло. – При свидетелях я прошу вас, Герда, стать моей женой. – Он достал кольцо с бриллиантом. – Вы выйдете за меня?
Она смотрела на него. Потом медленно сняла очки. Протянула свои тонкие руки сквозь прутья решетки, положила ему на плечи. Обвила его шею руками и притянула к себе, к решетке.
Поцеловала его.
А потом сама – как истая феминистка – взяла помолвочное кольцо от Тиффани и надела на палец.
– Тебе велико, – прошептал Фима Кляпов.
Поцелуй. Долгий… сладкий…
Катя, Гектор, Вилли, Ухов, тащивший за собой упиравшегося Патриота Абрамыча (тому было любопытно посмотреть), покинули ИВС.
– Откройте камеру, – шепнул Вилли Ригель конвойным.
– Ключи у начальника ИВС, он на обед пошел на угол за пирожками. – Те развели руками. – Как только вернется, отопрем.
– Желаю вам обоим счастья! – Гектор с порога ИВС отсалютовал им. – Когда свадьба?
– Через час, как освобожусь. – Фима Кляпов попробовал – крепка ли решетка. – Герда, а Ирочке как скажем?
– Скажем, что все как в сказке. Принцесса поцеловала тролля.
Поцелуй…
Глава 45Ситуационная модель
– Это был трагический несчастный случай, бытовой, – произнес Вилли Ригель, когда они втроем вновь собрались в его кабинете. – То, что произошло тогда у них дома. Учительница про «Кладбище домашних животных» Кинга упомянула, но она не права. То, что случилось – даже по ее описанию – трагический несчастный случай. Отец оставил опасную бритву в ванной. Ребенок четырех лет схватил ее и…
– Петя убил своего близнеца! Женю! – Катя встала. Она не могла сидеть. Она поражалась их спокойствию и хладнокровию! Они оба говорили о таком деле, словно о какой-то бытовой краже или потасовке!
– Ребенок в четыре года не может совершить преднамеренное убийство.
– Он и старшего брата поранил, Вилли, – возразил Гектор. – Интересно, сам-то Петя Кабанов помнит все это? Или амнезия у него, память отшибло? Лесик точно помнил.
– Кабанова тоже все это помнит и знает. Такая трагедия! – Катя села, затем снова встала, заходила по кабинету. – Она… она мне ничего не сказала! Я ее спрашивала о причинах вражды между ее сыновьями. Она каждый раз уходила от ответа. Да, теперь с этой враждой все ясно. Лесик не мог простить брату убийства. Он его ненавидел! А Петя… Нет, Гек, Петя просто не может не помнить того, что сотворил. Ему ведь старший брат постоянно напоминал об этом своей ненавистью. А Петя брата ненавидел именно за напоминание, за память о чудовищном поступке. Пусть ему было всего четыре года, но это убийство!