Кабанова схватила с итальянского комода дорогую дизайнерскую вазу и швырнула в стену. Затем схватила подсвечник и бросила на пол.
Катя повернулась и пошла к двери. Из гостиной слышался грохот и звон стекла. Прокурор Кабанова в полном одиночестве разрушала свой прекрасный богатый дом.
В Староказарменске Катя собрала в своем номере вещи, загрузила их в машину и расплатилась на ресепшен отеля. Было уже очень поздно, когда она подъехала к отделу полиции. В дежурной части – бессменный Ухов за пультом.
– Семен Семенович, у вас не найдется плотного конверта для документов?
Ухов нагнулся и достал из нижнего ящика пульта дежурного большой крафтовый конверт.
В машине Катя положила в этот конверт папку с оригиналами и заклеила его.
Ехала по ночному Горьковскому шоссе домой – в Москву, оставляя Староказарменск и его тайны позади. Однако…
Она смотрела на конверт, что лежал рядом на сиденье. Оригиналы… А Кабанова отдала тогда Вилли копии… Но ведь копий можно сделать не одну. А две? И больше?
На следующий день она разбиралась с накопившимися делами в Пресс-центре, писала заметки. Рассылала мейлы. Крафтовый запечатанный конверт лежал в ящике ее стола. В пять вечера она открыла Whats App – тот их короткий разговор с НИМ… Написала новое сообщение: «Сегодня в 20.30 у клуба Б.Б. Кинг».
Гектор ответил сразу: «Не опоздаю ни на минуту».
Катя не стала даже домой заезжать, чтобы переодеться, продолжала тихо работать. К старому клубу, знававшему лучшие времена, но все еще державшемуся на плаву, она приехала на такси чуть раньше. И увидела Гектора. Он стоял у дверей – в своем черном костюме, привычно сунув руки в карманы брюк. Было заметно даже издали, что он сильно волнуется. Ждет ее.
Катя расплатилась с таксистом, забрала сумку, где лежал крафтовый конверт с документами, и пошла ему на встречу.
– Привет. – Он увидел ее.
– Добрый вечер, Гек.
Вторник – мертвый день клубной жизни. Они были практически одни в сумрачном зале, исписанном граффити знаменитых музыкантов. Сели за столик.
– Мятный капучино, два. – Гектор заказал это официанту, не сводя с Кати глаз.
Оба они представляли собой, наверное, странное зрелище для бесшабашного клуба в своих офисных строгих костюмах, Катя тоже ведь была одета в черный брючный костюм и белую рубашку…
– Я не ожидал… я так рад! – признался он. – Катя, я хочу вам сказать…
– Я позвала вас сюда, чтобы отдать вам это. – Катя достала из сумки крафтовый запечатанный конверт, протянула ему. – Это оригиналы документов. Я забрала их у Кабановой вчера.
Выражение его лица сразу изменилось. Если прежде он чуть ли не светился от счастья, то теперь словно погас. Скулы обозначились очень резко.
– Спасибо. А что дали ей взамен?
Катя рассказала ему все. Про Ульяну и ее признание в убийстве. И про аудиозапись.
– Это дело никак не закончится, – сказал Гектор. – Встречные признания… Им обоим надо быть стойкими. А что с убийством Аристарха Бояринова?
– Ни Ульяна, ни Петя его точно не совершали. Кабанова считает, что его убрали свои… то есть ваши из отдела, как ненужного более посредника.
– А у вас есть какие-то версии, Катя?
– Не хотелось бы об этом говорить сейчас, Гек.
Он смотрел на нее. Теперь она опустила глаза. И спросила:
– Вы сюда с работы?
– Да. Рапорт написал на увольнение.
– Вы уволились? Чем же вы теперь займетесь? И как же Троя?
В этот момент клубный джаз-оркестр на танцполе очнулся от спячки и начал программу. Заиграл блюз.
– Есть лишь одна вещь, которую я умею делать хорошо, не считая игры в покер. – Он улыбнулся. – Посмотрим. Трою можно оберегать по-разному. Есть другие способы. Может, наш незабываемый Фима Кляпов, закончив свой полугодовой медовый месяц, соберет под свои знамена кулинарный техникум имени себя и двинет куда-нибудь в Африку «заниматься аудитом нефтепроводов, морских платформ и алмазных шахт». И возьмет меня в качестве менеджера по наемному персоналу под ником полковника Тангейзера.
– Вы не Тангейзер, вы – Гектор. Он был всегда самым любимым моим героем в «Илиаде» с детства. Я всегда хотела, чтобы он остался жив. Убила бы всех, и богов, и смертных, кто издевался и мучил его… тащил его за колесницей…
Гектор встал из-за стола. В этот миг клубный оркестрик заиграл тот самый блюз-соул Back to black.
Гектор снял пиджак, оставшись в одной белой рубашке, взял Катю за руку.
– Еще один танец подарите мне, Катя. Уже зная, что я вот такой… Покалеченный. Никчемный.
– Гек!
На пустом танцполе, где они были единственной парой в сумраке приглушенных огней, он сразу обнял ее. Катя оказалась в кольце его рук. Он словно защищал ее от всего, прижимал к груди, так, что она слышала стук его сердца.
– Музыка та же самая…
– Да… Катя… Катенька…
Он был горячий, словно его сжигала температура под сорок. Хотелось приложить ладонь к его лбу. Он смотрел на Катю, не отрываясь. Словно впитывал ее по капле. Его глаза… все можно было в них прочесть, все…
Среди душистых роз и хвои…
В неискушенности покоя…
Я позову, но ответишь ли ты?
Растерзанные ризы…
В горячке стрелянные гильзы…
Вдали от ваших губ и глаз…
Подашь ли какой-то знак?
Ресницы его затрепетали… Тело его как скала. Как несокрушимый гордый утес. Он наклонился к самым губам Кати…
Мне смех твой хочется пить…
И резко выпрямился. Отпустил ее.
– Мы с танцами сейчас закончим, ладно?
– Да, конечно. И мне домой пора, Гек.
В его «Гелендвагене» они молчали. Катя отметила – он не спросил адреса, просто повез ее домой. Он многое про нее знает. Как, впрочем, и она теперь про него. И правда, они – одного круга. Одного поля ягоды.
У Катиного дома на Фрунзенской набережной они вышли из машины.
– Спокойной ночи, Катя.
– Гек, берегите себя. Всегда. Везде. Берегите себя!
– А зачем? – Он пытался усмехнуться, но у него не получалось.
– Потому что… если мои слова для вас что-то значат, это мое желание. Я так хочу, Гек!
– Тогда буду стараться. Я тоже хочу вас попросить, Катя. Если вдруг произойдет что-то серьезное… помощь понадобиться… не обращайтесь к тому, кто будет с вами рядом и кого вы сами полюбите… Обратитесь ко мне. Я сделаю все лучше и быстрее. Договорились?
– Да, Гек.
– Ваш номер у меня. И мой – у вас. Я могу сменить десяток номеров, но этот наш канал связи с вами останется неизменным. До тех пор, пока я дышу.
Он взял ее за руку.
– А мой последний вздох – тебе.
Поцеловал в запястье. Прижал ее руку ко лбу. И отпустил.
У подъезда Катя оглянулась – он стоял у машины и смотрел, как она уходит от него.
В подъезде, закрыв дверь, Катя разрыдалась.
Не могла показать ему там, как она жалеет его.
Как жалеет… Но ничем не может ему помочь.
Глава 50Полу-хеппи-энд
Ветер с океана принес запах соли и аромат цветов тропического сада, окружавшего самую знаменитую виллу Мадагаскара Гибискус. Фима Кляпов повернул голову и взглянул на свою жену.
Герда сидела в подушках их пышной брачной постели в колониальном стиле – с пологом из москитной сетки. Ее согнутые ноги упирались в мужественно волосатый обнаженный торс Фимы Кляпова, лежавшего рядом, переполненного блаженством и умиротворением.
– Все равно не смогу это носить. Хотя прикольно.
На левой лодыжке Герды – бриллиантовый браслет. Фима Кляпов только что надел его и застегнул на ножке своей строптивой обожаемой жены.
– Как это носить? Под брюками? Но ты брюки ненавидишь, хочешь, чтобы я платья носила и юбки.
– Я тебе ногу забинтую, когда к своим пойдешь в комитет или к журналистам. Скажешь – травма. И только мы с тобой знать будем. – Фима Кляпов взял в ладони крохотную ступню жены и поцеловал возле пальцев.
Славное море священный Байкал! Славный корабль омулевая бочка!!!
Из парка, окружающего виллу «Гибискус», грянул «Байкал», как некогда из камер маленького отдела полиции Староказарменска. Пели в этот раз не арестанты, а упившиеся шампанским и объевшиеся барбекю члены выездной комиссии столичного ЗАГСа, коих в полном составе привез на далекий солнечный африканский Мадагаскар на зафрахтованном бизнес-джете Фима Кляпов, чтобы сыграть с Гердой на острове свадьбу после своего освобождения из староказарменских «застенков».
Горная стража меня не поймала! В дебрях не тронул прожорливый зверь!
Члены выездной комиссии ЗАГСа пели нестройно, но самозабвенно.
Фима Кляпов с Гердой, с Ирочкой и ее новой няней-гувернанткой, с выездным ЗАГСом, с охранниками прилетели на Мадагаскар в полной тайне в пятом часу утра. Герда лишь успела переодеться в свадебное платье, и в семь утра по местному времени они официально расписались, став мужем и женой. За свадебным столом вместе со всеми посидели не более получаса. А затем Фима Кляпов забрал свою жену – как тот самый приз, о котором грезил. И закрыл двери колониальной спальни.
И вот – закат. Прекрасный нежный алый тропический закат над океаном, над частным пляжем виллы «Гибискус», занимающим лучшую часть знаменитого берега Амбатолоака.
– Я никогда раньше ничего подобного не испытывала, – сказала Герда. – Спасибо тебе.
Фима Кляпов взял ее руку в свою и прижал хрупкую ладонь к губам.
– И как у нас все будет? – Герда смотрела на него.
– Как ни у кого до нас, – пообещал ей Фима Кляпов.
Он был влюблен в свою жену, он был наполнен ею до краев.
– Хочу тебе сказать то, о чем ты думаешь, но не говоришь. – она наклонилась к нему близко-близко. – О том, чего ты так хочешь… о ребенке… так вот – я не буду предохраняться. У нас не так много времени в запасе. Мне уже тридцать четыре, и ты не мальчик… так что… все будет сейчас, а не потом. Ну, если звезды сойдутся.
Он рывком повернулся, хотел ее обнять. Он не мог говорить, мог лишь целовать ее. Подумал – за одно это намерение «не предохраняться» осыплет ее алмазами с ног до головы, вот дай только отбить у исламистов в Конго ту алмазную шахту…