Мина выронила нож в раковину и схватилась за столешницу, чтобы не упасть. Затем надкусила наполовину очищенный плод и наполнила кастрюлю водой.
Чуть позже она села за стол и принялась за рамен – соленый бульон успокаивал ее даже в душный день. Раздвинув занавески и открыв окно, она уставилась сквозь решетку в темноту. Забудет ли она когда-нибудь мужа и дочь? Будут ли они ее ждать на небесах? Будут ли они ее помнить? Есть ли во всем этом хоть какой-нибудь смысл? В голове крутились мучительные мысли, но внутри все онемело от пролитых слез. Мина вспомнила мистера Кима и представила, как, должно быть, она выглядела в его глазах – с красным, опухшим лицом.
Убрав со стола и вымыв посуду, Мина вытерла все поверхности на кухне. Сама хозяйка не отличалась чистоплотностью, оставляла еду на столе или забывала после готовки протереть плиту. Мина же хотела, чтобы старая кухня с жирными стенами и сломанными дверцами шкафов выглядела настолько чистой, насколько это вообще возможно.
Потянувшись, Мина улеглась в постель и уставилась в потолок. Всплыло воспоминание о том, как на пороге ее дома в Сеуле появился полицейский и сообщил, что ее муж и дочь погибли в результате кошмарного несчастного случая. Мина представила ужас их агонии, алую кровь, сочащуюся из их тел на улицу.
Чем она занималась в тот день? Скорее всего, готовила или убиралась. Или смотрела телевизор? Было воскресенье или суббота? Она не помнила. Отворив дверь, с фартуком на талии, Мина увидела мужчин в форме, и душа упала в пятки. Услышав новость, ей хотелось закричать, но горло сдавило спазмом. Тогда, разрыдавшись, она грохнулась на колени и, упершись ладонями в пол, принялась молить небеса о пощаде.
МаргоОсень 2014 г
Марго с Мигелем ехали на ужин в «Ханок-Хаус», на дороге почти не было машин, за окном изредка мелькали гуляющие семьи и играющие на тротуаре дети. Миссис Бэк тогда сказала: «Вы с мамой часто приходили в ресторан, где я работала, «Ханок-Хаус», помнишь? Такой традиционный корейский дом, весь из дерева».
У Марго не было причин сомневаться в ее словах о том, что мама оплакивала смерть любовника – того самого мужчины из некролога. Все же Марго захотелось съездить туда, где они раньше часто бывали – место, которое обе женщины, мама и миссис Бэк, оставили в прошлом. Кроме того, после всего пережитого они с Мигелем могли утешить себя вкусным ужином.
Корейский квартал медленно менялся, как и многие этнические анклавы в крупных городах. Когда-то бежавшие белые теперь возвращались, особенно молодежь, падкая на дешевую аренду в районах с супермаркетами, барами и ресторанами. И все же, когда «облагораживались» районы, улучшалась ли в них и жизнь иммигрантов? Или их просто оттесняли в более дешевые зоны, чтобы освободить место для притока свежей крови? Вскоре застройщики начнут сносить старые здания и ставить новые, менять привычные вывески и названия, популяризируя культуру китча, «иностранную» архитектуру и диковинные продукты, когда-то считавшиеся отвратительными. Если бы мама осталась жива, ее бы тоже задавили, вытеснили? Или она бы упрямо цеплялась за место и даже нашла бы вторую работу, чтобы не переезжать? Из-за плохого английского и нежелания ездить по автостраде ее выбор был сильно ограничен.
Однажды, чувствуя себя особенно смелой во время разговора с мамой по телефону, Марго спросила на самом хорошем корейском, на какой была способна: «Почему ты не вернешься в Корею? Почему живешь здесь?» Ей всегда было интересно, как мама выбрала такую жизнь, которая вряд ли была проще жизни в Корее, где она, по крайней мере, говорила на одном языке с остальными, понимала их культуру и историю. Марго очень мало знала о жизни матери до эмиграции – лишь то, что у нее не было родителей, и с подросткового возраста до тридцати лет она в основном работала на швейных фабриках, и в конце концов научилась разрабатывать одежду, – она не могла понять, почему мама предпочла жить в стране, где у нее так мало выбора, так мало прав.
Мама долго молчала и наконец ответила: «Тогда мы с тобой будем слишком далеко друг от друга».
Марго въехала на узкую одностороннюю парковку «Ханок-Хауса» – отдельно стоящего ресторана в стиле традиционного корейского дома с деревянными ставнями и скатной крышей из серой черепицы. Сама она никогда не была в Корее и, хотя знала, что города там тоже застроены небоскребами и заставлены рекламными щитами, представляла частные дома именно такими – уютными и практичными.
– Сержант тебе перезвонил? – спросил Мигель.
– Пока нет, – вздохнула Марго, вытаскивая ключ из зажигания. – Не против, если я перед ужином еще разок попробую до него дозвониться? Может, он еще на работе.
– Без проблем. Я пока разберу горы сообщений на «Грайндере».
Марго улыбнулась и набрала номер сержанта.
– Марго, здравствуйте, – ответил тот. – Простите, что не перезвонил сегодня. Понедельник – день тяжелый.
– Ничего страшного. Так что вы думаете о словах хозяина дома? О криках из маминой квартиры?
– Это довольно подозрительно. Хотя хозяин не уверен, откуда точно доносились крики и в какой день, верно?
– Да, но он подумал, что кричала мама, поскольку в здании осталось не так уж много корейцев. Странно, потому что мама вообще редко кричала, особенно после моего отъезда. Неспроста же хозяин об этом сам заговорил?
– Хм. Я постараюсь побеседовать с ним на этой неделе, может быть, смогу узнать что-то еще.
– Было бы замечательно, – ответила Марго, сердцебиение участилось. – И я хотела обсудить еще кое-что… Знаю, может прозвучать странно, но вчера вечером я обыскивала мамину квартиру и нашла некролог за октябрь, который она вырезала из корейской газеты и спрятала. Поэтому сегодня я съездила на рынок, где она работала, чтобы разузнать, не видел ли там кто-нибудь ничего подозрительного в те выходные, когда она умерла. Одна из ее подруг, женщина по имени миссис Бэк, сказала, что мужчина из некролога был… приятелем, с которым мама встречалась летом. У них был роман и… он был женат, поэтому она никому о нем не рассказывала.
– Вы тоже ничего о нем не знали?
– Нет.
– И он умер, так? Почти два месяца назад?
– Верно. Не знаю, связан ли он со смертью мамы, но, может, вы бы могли разузнать о нем побольше? Его звали Чанхи Ким. Кажется, он жил в Калабасасе.
– Могу попробовать… только сначала поговорю с хозяином дома, хорошо? Постараюсь попасть к нему на этой неделе. – Сержант помолчал. – Но, если тот мужчина умер в октябре, не думаю, что он как-то причастен к смерти вашей мамы.
– А его жена? Ведь мама была любовницей.
– Хм, действительно. Я попробую что-нибудь разузнать.
– Отлично, спасибо. Я бы… я бы хотела поговорить с ней лично. Можно ли узнать ее номер телефона или адрес? Я пыталась погуглить ее имя, только…
– Я бы не советовал.
– В каком смысле?
– Честно говоря… смерть вашей матери была несчастным случаем. Мы мало что можем сделать, пока не появятся какие-то весомые улики, обстоятельства или если вдруг окажется, что ее смерть как-то связана с чем-то еще.
– То есть?
– Что, если жена мистера Кима не знает о романе? И, связавшись с ней, вы раскроете ей правду? У вас нет доказательств, что она причастна к смерти вашей матери, поэтому как можно получить от нее какую-либо информацию, не раскрывая измены мужа? Ведь есть вероятность, что она не в курсе, верно?
– Возможно, но…
– Как узнать наверняка? Никак. Придется спросить напрямую, и если она не знает о вашей маме, то с ней не о чем разговаривать. Никакой другой связи нет. Она вдова. Это будет…
– И все же я думаю, нам следует…
– Я знаю, как вам тяжело, Марго. Вы… узнали о матери много того, что она по какой-то причине скрывала, верно? С новыми фактами трудно смириться, и вы хотите связать их с самым тяжелым фактом из всех – ее смертью. Я это понимаю.
– Думайте что хотите, сержант Цой… – Марго повысила голос и почувствовала на себе взгляд Мигеля, – а я категорически отказываюсь принимать что-либо, помимо правды. Мне нужно знать, что произошло той ночью и почему…
– Марго…
– Может, для вас мы просто лишняя нагрузка, только моя мать работала не покладая рук и платила налоги, как и все остальные. Она была честной женщиной. Она была доброй. – Ее голос дрогнул. – Может, она и не была идеальной матерью или человеком, зато изо всех сил старалась делать то, что считала правильным для меня и для всех остальных – кроме нее самой. Такие люди, как моя мама, участвуют во всем этом обмане так же, как и вы.
– Уф, – выдохнул Мигель под боком.
– Дело не в этом, Марго. Я не то имел…
– Она заслужила жить, как все. Вы-то должны это понимать. «Служить и защищать» – такой девиз у вас в полиции?
У Марго пульсировали уши, в глазах щипали слезы. Она слышала тяжелое дыхание сержанта Цоя и Мигеля, испуганных ее вспышкой. У нее был последний шанс заступиться за мать, которой она так долго стыдилась. Марго пыталась сдержать слезы.
– Я постараюсь что-нибудь для вас разузнать, – наконец ответил сержант Цой, сдаваясь. – Я поговорю с хозяином, и посмотрим, что получится найти о мистере Киме. – Он помолчал. – Знаю, вы так не думаете, и все же я понимаю больше, чем вам кажется. Я вам сочувствую, просто пытаюсь быть реалистом. Сожалею о вашей утрате.
– Ну и ну… – выдохнул Мигель, когда Марго повесила трубку.
– Думаешь, я спятила? – Она вытерла пот со лба, пытаясь восстановить дыхание.
– Честно говоря, я думаю, ты права. Это остальные свихнулись, Марго. – Мигель взглянул вперед, словно только сейчас заметил закат – знойно-оранжевый и ярко-розовый. – Весь мир в полной заднице. Но мы заслуживаем знать правду. – Он отстегнул ремень безопасности. – А теперь можно поесть?
Они вышли из машины. Ночь почти вступила в свои права. Марго глубоко вдохнула. Ей всегда нравился Лос-Анджелес, покрытый золотистыми лучами заходящего солнца, с темными силуэтами пальм. Временами, когда на мгновение замолкали машины и сигнализации, можно было услышать пение птиц и вообразить, будто находишься в раю.