Они с мамой никогда не принимали у себя гостей. У них почти не было места, как физического, так и морального, для развлечений, поскольку мама работала допоздна шесть дней в неделю. Седьмой день всегда предназначался для дел – походов по магазинам, готовки, оплаты счетов по почте или ожидания в очереди банка. Времени на отдых или праздники никогда не хватало, и теперь Марго хотела это исправить.
Толкая перед собой тележку, она прошла в отдел овощей и фруктов, где были выставлены красивые корзинки с фруктами, увеличивая ассортимент подарков к праздникам. Марго положила в отрывной пакет несколько азиатских груш, затем перешла к идеальным королькам, гладким, оранжевым и твердым. В детстве Марго всегда смущалась, когда мама дарила людям странные и практичные «корейские подарки» – корзинки с яблоками или даже стиральный порошок, – хотя на самом деле за пределами Америки эти вещи могли иметь какое-то символическое значение, о котором Марго могла не знать.
Если представить, сколько труда и ресурсов вложено в каждый плод – вода, свет, земля, подготовка и сбор урожая, – корзина с яблоками покажется чем-то действительно особенным, священным. Возможно, в этой стране изобилия, мифов и широких просторов, грузовиков, фабрик и массового производства мы совсем забыли, насколько чудесным может быть нечто столь простое, как груша, питательная и сладкая, созданная чем-то настолько прекрасным, как дерево.
Пока Марго рассматривала горку пекинской капусты, от белых с бороздками до бледно-зеленых у основания, перед ней внезапно вытянулась рука, напугав ее. Она отпрянула и увидела сержанта Цоя. Он выглядел непривычно в повседневной одежде – лавандово-сером свитере с V-образным вырезом, из-под которого торчал воротник рубашки, и темно-синих джинсах.
– О, извините, это была ваша капуста? – Он озорно улыбнулся.
– Нет. А вообще… да, моя.
– Позвольте… – Сержант схватил кочан и положил для нее в пакет.
– Погодите, эта… не знаю, недостаточно капустная, что ли? Как насчет вон той?
– Ладно. – Он рассмеялся и переложил капусту себе в тележку, после чего положил руку на один из верхних кочанов. – Вот эта?
– А вообще, нет, сержант Цой, другая – самая пушистая.
– А, понятно. Самая пушистая. – Он скрестил руки на груди. Он был хорошо сложен и красив, как модели H&M – те, что выглядят не слишком высокомерно, а носят при этом дизайнерские трусы. Интересно, он носит боксеры или брифы? Марго покраснела при мысли о его нижнем белье.
– Зовите меня Дэвид, – сказал сержант. – Я уволился.
– Что? – Марго уставилась на него и на мгновение потеряла дар речи. – Из полиции?
– Да. Работа непростая и… Знаете, как говорят: новый год, новая жизнь. – Он пожал плечами.
– Почему вы уволились? – спросила Марго не без облегчения.
– Да я все равно уже замучился. – Дэвид сунул большие пальцы в карманы. – И еще… после ваших слов я задумался… Вспомнил, почему вообще пошел в полицию. – Он почесал загривок. – Вы были правы.
О, Марго обожала эти слова.
– Неужели?
– Помните тот первый телефонный звонок? Вы были так расстроены.
Она кивнула, вспоминая большую часть своих слов: «Может, для вас мы просто лишняя нагрузка, но моя мать работала не покладая рук и платила налоги, как и все остальные… Такие люди, как моя мама, участвуют во всем этом обмане так же, как и вы».
– Потому что вам были нужны ответы, и вы видели, что никто не собирался вам их давать, – сказал Дэвид. – И ваши слова о том, что ваша мама заслуживает лучшего…
– Да, помню.
– Она действительно заслуживала и все еще заслуживает.
Дэвид избегал ее взгляда. Мимо Марго протиснулась аджумма, задев ее тележку своей и недовольно фыркнув. Они отошли от пекинской капусты.
– Так почему вы пошли в полицию? – спросила Марго.
– Когда я был подростком, умер мой старший брат. Все сочли это самоубийством, но… Я не мог в это поверить. Только никто не стал разбираться. Корейских полицейских было немного, по крайней мере в то время. И я решил, что копы отмахиваются от моей семьи просто потому, что мои родители не говорят по-английски. Поэтому я решил, что хочу помогать таким людям, как я.
– Понимаю. Мне очень жаль, – сказала Марго, чувствуя, как в груди нарастает тяжесть.
– Все в порядке. – Дэвид вздохнул. – Последние пару лет я только и делал, что копался в бумажках и арестовывал людей, которые пытаются… возможно, не самым законным или «моральным» способом, но они просто пытаются выжить. Я не помогал людям так, как мечтал. И если честно… Я все время устаю. Ужасно устаю. – Он покачал головой. – В общем, что-то я вас загрузил…
– Вовсе нет. Я рада это слышать. Рада, что вы все это поняли.
– А как дела у вас?
Может ли она теперь ему все рассказать?
– Думаю, я начинаю… принимать смерть мамы. По крайней мере то, что я узнала о ней, мне в этом помогает. Это конец, но, возможно, и начало чего-то нового.
– Хорошо.
Дэвид положил руку на тележку. Между ними на мгновение повисла тишина, они одновременно выдохнули.
– Собираетесь готовить кимчи? – спросил он, кивком указывая на капусту.
Марго действительно могла бы приготовить кимчи на этой неделе.
– Ха, я не планировала, а теперь думаю, почему бы нет? Впрочем, я даже не уверена, как долго здесь пробуду.
– Где?
– В Корейском квартале.
Вокруг них покупатели выбирали овощи – желтый, белый и зеленый лук, перец чили, корень имбиря.
– У вас сегодня гости? – вновь поинтересовался Дэвид после паузы. Еще одна аджумма протиснулась мимо, задев тележку Марго.
– Да, друзья. А вы чем занимаетесь?
– У меня нет особых планов, поэтому я еду к родителям. Мой второй брат будет там со своими детьми. Планируем посидеть в семейном кругу.
«Как это у сержанта Пэ[20] нет никаких планов?» – подумала Марго.
– Сколько у него детей?
– Двое. Не поверите, но он вообще-то на четыре года меня младше.
Две старушки недоверчиво вертели в руках кочаны капусты. Одна из них оторвала кусочек листа, сунула в рот и, прожевав, удовлетворенно кивнула. Руки у нее были сильные и морщинистые, совсем как у мамы. Как же Марго любила эти руки, которые создавали длинную кожуру перед тем, как нарезать для нее фрукт. Ей так не хватало этих рук.
– Ну, мне нужно еще кое-что взять, – вздохнул Дэвид. – Было приятно повидаться…
– Взаимно. – Марго не могла не улыбнуться.
Он выбрался из затора тележек, извиняясь на каждом шагу.
– Дэвид! – позвала она, смущаясь своего громкого английского голоса в этом месте.
– Да?
Вздрогнув, стоящий рядом аджосси[21] бросил на них недовольный взгляд – ну и горлопаны, невоспитанные американские детишки!
Улыбаясь, Марго оставила свою тележку, пробралась сквозь толпу и остановилась напротив Дэвида.
– Раз уж вы теперь безработный, могу я попросить вас об одолжении?
Обменявшись телефонными номерами с Дэвидом, который мог помочь перевести бумаги мамы, Марго расплатилась за продукты и направилась к стоянке, где фонари освещали янтарным светом машины и покупателей, толкающих тележки. У нее оставалась всего пара часов на то, чтобы прибраться и подготовиться к приезду гостей. Она подошла к машине с легкостью на душе, с головокружением от предстоящего Нового года и возможности жить в Лос-Анджелесе.
Марго найдет себе другую квартиру, поменьше, может быть, студию в Корейском квартале или Эхо-парке, или снимет комнату, как мама, переехав в Америку. Придется слетать в Сиэтл, чтобы собрать все свои вещи и отправить сюда по почте все необходимое. Однако трепет от предстоящих перемен, новой жизни ее оживлял.
Она больше не представляла, как продолжит работать в офисе. Марго всегда знала, что не создана для этого – сидеть часами в помещении перед экраном с кулером за дверью, вводить данные, вести картотеку, – впрочем, что еще ей оставалось с таким небольшим опытом, без связей и с филологическим дипломом? Необходимо заняться чем-то новым, заново создать себя. Можно устроиться в кафе, ресторан или в розничную торговлю, а по вечерам ходить на курсы рисования.
Марго вспомнила, как подняла угол рыболовной сети к небу, напротив колеса обозрения, представляя крошечных серебряных рыбок – таких же, как мама, мерцающих и жидких, – проплывающих сквозь плетение.
Однако теперь они с мамой свободны, хоть и навсегда сплетены друг с другом. Они могли быть и тем и другим – отдельными и неразделимыми. Они были не гнилой сетью, а чем-то более продуманным, чем-то вроде гобелена – цветные нити, разные оттенки синего, сплетенные воедино. Смерть мамы была не концом, а лишь временным узлом. Она несла на себе целую гору истории, от которой защищала дочь, и теперь Марго знала: она, как и мама, может справиться с чем угодно – даже с любовью, даже с семьей.
Выезжая в середине января на трассу 10 в пятничный вечерний поток, с прахом мамы на пассажирском сиденье, Марго подумала, что, возможно, возвращение в Лос-Анджелес было не такой уж блестящей идеей. В конце концов она терпеть не могла пробки. Глядя на угнетающее сияние множества задних фар, Марго думала о миссис Бэк, покинувшей город, чтобы начать все сначала. А вдруг она не стала уезжать далеко? Она могла бы здесь спрятаться. В Лос-Анджелесе легко остаться незамеченной, найти какой-нибудь укромный уголок в одном из пригородов или даже в центре и затаиться, пока неприятности не пройдут. Кто мог догадаться о том, что она сделала?
Марго представила, как однажды столкнется с ней, остановившись на светофоре, взглянет на соседнюю машину и увидит на водительском сиденье женщину, очень похожую на миссис Бэк.
Две недели назад Марго ужинала с Дэвидом жареным рисом и кимчи в его квартире в Эхо-парке, и он перевел некоторые бумаги из сейфа мамы. С помощью детектива, нанятого отцом Марго, мама сумела определить точное местонахождение своих родителей в Гунпо, городе к югу от Сеула. В живых осталась только мама Мины, которой сейчас было девяносто два года. Однако бумаги не сообщали, связывалась ли Мина с ней