Отметившись у одного из кассиров, Мина познакомилась с владельцем, мистером Паком, тоже корейцем немного ее старше, – мужчина весь светился, выдавая в себе человека, который вовсю наслаждается жизненными благами: пляжным отдыхом, импортными автомобилями, гольфом и прочим. На нем была полосатая футболка поло пастельных тонов, подчеркивающая загар, а на запястье блестели большие золотые часы.
– Вы уверены, что справитесь? – спросил он Мину, снисходительно улыбаясь, будто она была маленьким зверьком, который внезапно сделал нечто человеческое, как мышка, вставшая на задние лапки.
– Думаю, да.
– Придется таскать тяжести. – Он шумно втянул воздух сквозь зубы, как бы говоря: «Вот незадача!»
– Я справлюсь, – решительно заявила Мина, не в силах скрыть раздражения.
Часть первого рабочего дня она провела в овощном отделе рядом с латиноамериканцем лет тридцати по имени Гектор, одетым в старую черную футболку, кроссовки и джинсы. Он прихрамывал, но этот изъян не мешал ему аккуратно складывать фрукты, когда он показывал Мине ее обязанности. Гектор вывозил коробки с продуктами из подсобки, а Мина выкладывала содержимое на прилавки – яблоко за яблоком, грушу за грушей, – это была простая система, на которую не влияло различие языков и происхождения.
Поначалу бездумная работа, едва не вводящая в транс, казалась не такой уж сложной, однако примерно четыре часа спустя Мина чувствовала себя совершенно вымотанной. Отдыхая в подсобке магазина и цедя газировку, она смотрела на опустошенные и искореженные коробки перед собой и ощущала себя одной из них. Ее белая блузка испачкалась и помялась.
Стараясь ни о чем не думать, Мина откинула голову и сосредоточилась на ощущении шипучего напитка во рту. Однако в глубине души ей хотелось разреветься. Мина чувствовала себя полной идиоткой из-за того, что бросила спокойную офисную работу, где бо́льшую часть времени проводила за рисованием и шитьем одежды – да, простоватой, но хотя бы доступной. Она скучала по перерывам на кофе и обедам с коллегами.
Однако прошел всего лишь день. Нельзя сдаваться. Пути назад нет. Закрыв глаза, Мина тихо помолилась: «Прошу, Господи, пожалуйста, помоги мне. Дай мне знать, что все образуется. Прошу».
После десятиминутного перерыва она перешла к стеллажам с лапшой, раменом, затем к приправам, суповым основам, соевому соусу и пасте. Мина вспотела, вынужденная постоянно опускаться на колени и вставать, чтобы пополнить нижние полки. Юбка запачкалась, красивые пастельные цвета покрылись серыми пятнами. Она чувствовала себя глупо из-за того, что беспокоилась о внешности. Какая разница, как она выглядит, если перед ней лишь бутылки с соусом и овощи.
Мина уверяла себя, что должна привыкнуть к незначительности. Ведь даже это лучше, чем сидеть дома, в пустой сеульской квартире, в окружении всего того, что беспрестанно напоминает о прошлом. О том, что она потеряла. А теперь она свободна. «Я свободна», – твердила она себе как мантру.
Мистер Пак упомянул, что через какое-то время можно будет перейти на кассу. Только Мине больше нравилась работа в подсобке или раскладывание продуктов по полкам – таким образом ей не приходилось ни с кем общаться и можно было оставаться незамеченной. Она могла спрятаться в проходах, слиться со стеной соусов, исчезнуть в вакууме приправ, бутылок и банок. Значение имел лишь случайный взгляд красивого корейца. Он казался моложе ее, что в некотором роде успокаивало: между ними ничего не может быть, это лишь невинное, глупое увлечение.
Однако Мина все же понимала, что не сможет заниматься этим вечно. Сколько лет она будет в состоянии таскать тяжести и приседать? Ей был всего сорок один год, а она уже чувствовала, как стареет тело, увядая микроскопически день ото дня.
Когда она занималась дочерью, ее тело сильно изменилось, существенно окрепло. А теперь единственное, за чем ей нужно присматривать, – это продукты, они все, что у нее осталось. От этих мыслей Мина начинала плакать и принималась трудиться еще усерднее и быстрее, чтобы заглушить боль и тоску.
Однажды в подсобке, когда она перекладывала на тележку коробки с соевым соусом, со скрипом отворилась дверь в кабинет, на пол упал косой луч света, и из него с черным холщовым мешком в руке вышел мистер Пак. На поясе поблескивала рукоятка пистолета.
– Вы уверены, что справитесь? – Он подмигнул ей так неуловимо, будто ему пыль попала в глаз.
– Да, все в порядке. Спасибо. – Мина старалась не смотреть на него.
– Вам нравится в Америке?
– Да. Постепенно привыкаю.
– Тяжело, не правда ли? – Мистер Пак с глухим звуком опустил мешок на пол. У Мины сложилось впечатление, что тот набит наличными. Скорее всего, мистер Пак направлялся в банк. С пистолетом.
Присев, он поднял одну из коробок и погрузил на тележку.
– Ну, как бы тяжело ни было, продолжайте в том же духе. Продолжайте стараться.
– Угу.
– Я много работал, очень много. И теперь я владелец. Здесь все – мое. – Он обвел руками магазин или даже всю вселенную, как будто она тоже принадлежала ему, и улыбнулся так широко, что Мина увидела золотой зуб у него во рту.
Вспомнив о пистолете на ремне, она отступила и сухо отозвалась:
– Понятно.
– Да, я здесь уже… – продолжал мистер Пак, не замечая отсутствия энтузиазма у собеседницы, – дайте подумать… с тысяча девятьсот шестьдесят второго!
– Как долго.
– Это точно, но вы же видите, что бывает, если много работать?
– Вроде бы.
– Это окупается. – Мистер Пак выразительно приподнял брови и наклонился за своим мешком.
«Да что вы?» – хотелось язвительно ответить Мине. Она в это не верила. Не совсем. Как можно верить в меритократию[7], когда никто из ее окружения – женщины, с которыми она жила, и работники магазина – никогда не сможет владеть супермаркетом, как бы усердно ни работал. Повезет еще, если они смогут владеть хоть чем-нибудь. Как и Мина, они всегда будут жить на съемных квартирах, и все в их жизни будет подержанным. Кем этот умник себя возомнил? Он, вероятно, считал ее одинокой женщиной, которую можно подразнить, и она будет рада вниманию, любому вниманию.
Муж Мины всегда безраздельно в нее верил и обращался с ней как с равной. Он вообще ни с кем не стал бы разговаривать в подобном тоне. Он был нетипичным корейцем, возможно, именно поэтому она так сильно его любила.
– Да, много работайте, зарабатывайте, и вам воздастся. Ваши усилия вовсе не напрасны.
– Хорошо, – сухо ответила Мина, подавив желание закатить глаза, и нагнулась за коробкой. Мистер Пак придержал тележку, чтобы она не двигалась. Мина подвинула тележку к себе ногой.
– Я справлюсь. – Поставив коробку сверху остальных, она толкнула тележку в зал, с облегчением удаляясь от собеседника.
Мина не знала имени своей соседки, да это и не имело значения, поскольку она обращалась к ней так, как в Корее обращаются к подругам – онни, «старшая сестра». Онни хорошо говорила на английском, и в ее речи даже слышался гнусавый южный выговор, как в вестернах, которые любил смотреть муж Мины. Она помогла ей провести телефон и поделилась всеми своими картами и информацией о транспорте, чтобы Мине было легче передвигаться по городу.
Онни любила китайские груши и мандарины, поэтому Мина приносила немного с работы, а еще какой-нибудь освежающий напиток, например сикхе – сладкий рисовый напиток, – который также обожала ее дочь. В жаркий вечер Мина могла залпом осушить целую бутылку сикхе, в то время как обычно ограничивалась стаканом после ужина, отдыхая на кухне, мокрая от пота. Из открытого окна доносились стрекотание сверчков и корейские новости, которые смотрела хозяйка.
Онни часто работала по ночам, но раз или два в неделю у них получалось вместе поужинать. Обычно они обсуждали прошедший день и Америку, или онни переводила для Мины какие-нибудь документы и выписки по счетам, не более того. Они никогда не заходили к друг другу в спальни. Онни читала у себя толстые английские романы или слушала классическую музыку, которая, даже приглушенная дверью, наполняла весь дом умиротворением – ноты плавно сменялись, складываясь в ритмичные мелодии.
Как-то вечером в конце июля, примерно через месяц после переезда в Лос-Анджелес, Мина зашла на кухню, пахнущую луком и тверджан ччигэ, чтобы приготовить простой ужин, набить поскорее желудок и лечь спать под стрекотание сверчков. Онни стояла у плиты, перемешивая ччигэ в большой кастрюле из нержавеющей стали.
– Как работа? – поинтересовалась она.
Мина открыла холодильник.
– О, хорошо. Думаю, могло быть хуже. Как дела в ресторане?
– Да то же самое. – Онни взглянула на яйцо в руке Мины и улыбнулась. – Я приготовила целую кастрюлю ччигэ. Хотите?
– Спасибо, вы слишком добры ко мне.
– Не глупите. Вы выглядите уставшей, поешьте со мной.
Онни забрала у Мины яйцо и вернула в холодильник.
– Просто садитесь, я все приготовлю.
Мина разложила бумажные салфетки и столовые приборы на подставках под горячее. Кого же ей напоминала эта женщина? Может, одну из монахинь в приюте? Воспоминания о детских годах и людях, которых Мина когда-то знала, стали расплывчатыми, вытесненными из памяти – сначала работой, затем браком.
Какое-то время они ели молча, затем Мина спросила:
– Сколько вы уже здесь живете?
– Пару лет.
– В Америке?
Онни рассмеялась.
– О, нет, в этом доме. В Америке – гораздо дольше. Раньше я жила в Техасе. Вы знаете, где это?
– Слышала.
Онни вытерла губы и спросила:
– Почему вы приехали именно в Лос-Анджелес?
– Здесь живет моя подруга, коллега из Сеула. Мне пока не удалось с ней встретиться. Она постоянно работает в своей химчистке. – Мина натянуто улыбнулась. – Но мы увидимся в это воскресенье в церкви. Она за мной заедет.
Скорая встреча с миссис Син, с которой Мина не виделась уже много лет, была светлым пятном в жизни.
– Понятно. Хорошо, что у вас есть церковь.