Дамон говорил, что над этим царством смерти витал дух извращённой злобы. Невозможно было найти даже самый малозначительный предмет, оставшийся неповреждённым. Мебель, посуда, утварь, игрушки — всё изготовленное человеком было подвергнуто уничтожению или порче всеми доступными способами. Если кто-то и натыкался на чудом уцелевшую вещь, то непременно ломал или разбивал её. Всё, до чего не добрались амазонки, уничтожили сами наши соотечественники. В этих действиях не было никакого смысла, однако афиняне подстраивались под злобу небес и беспощадность войны.
В конечном счёте, свидетельствовал Дамон, можно было обойти весь город из конца в конец и не найти ни одной пригодной в дело вещицы, кроме оружия и боевого снаряжения. Город представлял собой груду мёртвых развалин. Когда с Эвбеи доставили первых детей и женщин, вид бедствий и разрушений, постигших родину, поверг их в такое отчаяние, что Тесею пришлось приостановить возвращение, как бы ни тосковали уцелевшие воины по своим близким.
Начались похороны. Целыми днями в становищах обеих армий горели погребальные костры. Казалось, как говорил Дамон, скорбь была единственным, чем обе враждующие стороны обладали в избытке. Только теперь, подсчитывая потери, и те и другие осознали чудовищные размеры постигшего их бедствия.
Кроме того, позиции противников разделяло столь незначительное расстояние, что одни постоянно видели печальные обряды, совершаемые другие, и слышали звуки похоронных песнопений. Тысячи афинян наблюдали с холма Муз за ритуалом проводов в последний путь героинь, павших от руки Антиопы. Когда же пришло время насыпать курган над телом самой царицы, сперва амазонской, а потом афинской, Тесей отправил гонца к Ипполите, принявшей теперь единоличное командование войском, и объявил, что желающие проститься с Антиопой могут невозбранно явиться в афинский лагерь. Амазонки прибыли все.
После этого вражда между противниками поутихла. Афиняне открыли для амазонок доступ к источникам и колодцам, прежде всего к изобильной Клепсидре и Глубокому ключу, и не только разрешили им поить лошадей, но даже стали продавать воительницам припасы. Те, в свою очередь, не препятствовали жителям окрестностей, когда они пожелали вернуться в свои сельские усадьбы. Некоторых раненых амазонок переправили на Эвбею, других теперь выхаживали их недавние враги в той самой цитадели Акрополя, которой они с такой неистовой яростью пытались овладеть.
Спустя двадцать два дня после завершающей битвы стороны заключили мир, скрепив его клятвами, в память о чём место их принесения стало именоваться Хоркомозион, или Дом Обетов.
В тот же вечер амазонки начали покидать Аттику.
Глава 36СОУЧАСТИЕ БОГОВ
Когда дядя завершил свой рассказ о достопамятной войне, на мыс Милосердия, рядом с которым пристали к берегу наши корабли, уже пали сумерки. Под конец Дамон бросил взгляд на моего отца, как бы испрашивая разрешения добавить к повествованию некий завершающий штрих. Отец кивнул. Этот обмен взглядами не остался незамеченным. Дядя снова промочил горло и сказал:
— А сейчас, собратья, вы услышите то, чего до сих пор не знали или, по крайней мере, в чём не были уверены. Возможно, это станет подтверждением вашим давним догадкам.
Далее Дамон поведал о дозоре, отправленном четыре или пять дней спустя после отбытия амазонок из Афин патрулировать холмистую местность к югу от Ойно. Командовал этим отрядом Ксенофан, брат полководца Ликоса. Отец был заместителем Ксенофана, а дядя — одним из младших командиров. В тех краях на перевале, называемом Рогатым, отряд наткнулся на разбойничью шайку. Мародёры загнали группу раненых амазонок в пастушью хижину и намеревались выкурить их оттуда огнём.
— Завидев нас, разбойники обратились в бегство, — рассказывал Дамон. — Амазонок мы не атаковали, а только держались вне досягаемости их стрел на склоне смотревшего на хижину холма. Неожиданно дверь отворилась, и на пороге появилась воительница, державшая на руках бесчувственное тело. Мы с Элиасом изумлённо переглянулись. То была Селена. Исхудавшая и измождённая, она направилась к нам и, остановившись шагах в ста, обратилась не ко мне или к брату (если воительница и узнала нас, то не подала виду), а к нашему командиру. Представившись ему на эллинском языке, она сообщила, что держит на руках свою сестру, Хрису, которая хоть и тяжело ранена, но жива. Если наш командир даст возможность раненой покинуть Аттику, для чего ей всего лишь нужно присоединиться к колонне тал Кирте, отступавшей на север, то она, Селена, сдастся нам в плен и будет служить в том качестве, какое мы сочтём необходимым. До сих пор никому из наших героев не удавалось захватить в плен амазонку, живую и невредимую, и наш командир Ксенофан, естественно, воспринял это предложение с воодушевлением. Нам с братом было велено осмотреть раненую воительницу, что мы и сделали. Будучи знакомы с Хрисой, мы даже издалека узнали и её плащ, и тунику с тотемным изображением черепахи, и фригийский колпак, отороченный белым куньим мехом. Но стоило нам подойти поближе, как стало ясно, что перед нами отнюдь не Хриса. То была Элевтера. Живая Элевтера. Теперь мы с Элиасом стояли прямо перед Селеной. Перед нашим командиром она могла продолжать прикидываться незнакомой с нами, но ей было понятно: одно наше слово может означать конец и для неё, и для Элевтеры. Никогда не забуду, что за лицо было тогда у Элиаса. Посудите сами, какую славу стяжали бы люди, доставившие в Афины в качестве пленницы великую и грозную воительницу Элевтеру! Элевтеру, считавшуюся погибшей, но оказавшуюся живой! Воистину, на протяжении веков наши потомки гордились бы нашим деянием. Брат встретился со мной взглядом и, повернувшись к Ксенофону, сказал: «Это действительно Хриса, сестра Селены. Мы с Дамоном знакомы с обеими ещё со времён плавания в Амазонию». Я немедленно подтвердил его слова. Держась совершенно невозмутимо, Селена издала резкий свист, и из-за деревьев мгновенно появились две юные ученицы (Барахлошка и другая, которой я не знал). Они принесли тростниковые носилки, на которые и уложили раненую. Мы с Элиасом вызвались проводить амазонок. Ксенофан согласился и даже выделил нам в помощь восемь бойцов, что было не отнюдь не лишним, ибо холмы кишели шайками мародёров. Селена бросила оружие и сдалась. Наш командир приставил к ней стражу.
Тут Дамон вытянулся и снова глянул на отца, который сидел слева от него рядом с вытащенным на берег кораблём. Братья переглянулись — должно быть, так же, как и тогда.
— Вы, друзья, наверное, спросите, почему мы так поступили? Возможно, какой-то бог нашептал нам это решение... Может быть, признавая доблесть и величие амазонок, мы думали и о тех тяготах, которые предстояло им испытать на долгом пути домой, и о том, как нужна им будет Элевтера, чтобы наладить жизнь после войны. Но не исключено, что нас просто тронуло самопожертвование Селены. Так или иначе, даже не перемолвившись словом, мы стали заговорщиками. Вот как вышло, что Элевтера смогла вернуться домой, а Селена, после того как вопрос обдумали и обсудили, стала служить у Элиаса в качестве воспитательницы его дочерей. Все эти годы она свято соблюдала наше соглашение, а теперь нарушила его. Вот почему всем нам и приходится напрягать силы в попытках изловить её.
Глава 37НОВЫЙ ПОРЯДОК
Повествование Дамона подвело нас от прошлого к настоящему.
Наши корабли рассекали воды Амазонского моря, и, по заверениям Аттика, лишь считанные дни отделяли нас от гавани Курганного города. Однако ничто из того, что видели мы на побережье, не напоминало страну, описанную Дамоном, где он побывал всего-то навсего двадцать лет назад. Наши суда огибали плато, где, по воспоминаниям Дамона, паслись неисчислимые табуны коней и стада диких антилоп. Но перед нами проплывали лишь грубые глинобитные хибары да колеи от подвод на грязных, разбитых дорогах. Везде, где к морю сбегал хотя бы ручей, теснились неряшливые поселения, представлявшие собой, как потом выяснилось, владения Боргеса.
Здесь выращивали ячмень и пшеницу, ставшие самой выгодной статьёй скифской торговли. Правда, сами скифы считали тяжкий труд земледельца унижающим достоинство воина и лишь дважды в год наведывались к поселенцам за сбором дани. Причём, как рассказывали селяне, сам предводитель степняков всем видам натуральных податей предпочитал крепкое красное пиво, которое местные жители выдерживали в огромных глиняных чанах. Скифы облепляли эти ёмкости, как свиньи кормушку, и сосали зелье через тростинки, пока не валились наземь мертвецки пьяными. Что же до амазонок, то ни одной воительницы мы не увидели. Только их могилы.
Высоченные курганы в форме амазонских луноподобных щитов были хорошо заметны с моря и попадались на глаза всё чаще, а когда мы высаживались на берег, чтобы пополнить запасы воды или дать лошадям размяться, оказывалось, что дальше от взморья их ещё больше. Возле рек Нестр и Хебр наш отряд, взяв проводников, двинулся вглубь материка.
Эллинам показали броды и перевалы, места не столь уж давних сражений. Ещё больше захоронений обнаружилось у Данубия и Тира. Судя по всему, сбылось предсказание Ипполиты: степные народы, раболепствовавшие перед амазонками, когда те пребывали в зените своего могущества, обратились стервятниками в час их поражения.
Мы продолжали следовать на восток, и у каждого встречного Аттик выспрашивал, не видел ли кто одинокую амазонку? Или же амазонку, сопровождаемую девушкой из иного племени?
В ответ селяне лишь качали головами:
— Какие могут быть амазонки? Их здесь не видывали давным-давно!
Однажды утром наши дозорные углядели на косе диких коз, и Аттик отрядил бойцов, чтобы добыть нескольких для котла. Рядом с речушкой они обнаружили группу занятых стиркой женщин, которые, к удивлению наших товарищей, поинтересовались «другими» нашими кораблями.
Как оказалось, два дня назад к этому месту причаливали три корабля — с виду такие же, как и у нас. Командир той флотилии справлялся о нас и в точности описал наши суда. Аттик срочно разыскал деревенского старосту, и тот передал царевичу оставленное для него письмо.