Я не плакала на работе, пока не обнаружила, что у меня нет запасной резинки, чтобы подвязать штаны. И начала приглушенно рыдать. Мне удалось прикусить губу и не разбудить Саймона. Я очень надеялась, что мои слезы останутся незамеченными, но тут снаружи послышались шаги.
– Роуз?
Я перестала плакать, шмыгнула носом и сильнее прикусила губу.
– Роуз?
Энди. К счастью, это только Энди.
– Привет. Я ищу доктора Розамунд Гейл.
– Привет, Энди, – беспомощно сказала я.
– Что такое? – Саймон повернулся на койке.
– Ты в порядке? – спросил Энди.
– Да, – ответила я.
– Ты поела?
– Да, мамуля.
– Вот не начинай про мамулю. Она уже звонила два раза.
– Где это я? – Саймон сел и удивленно осмотрелся.
Я не хотела, чтобы Саймон помешал мне копать, поэтому быстро выпрямилась, вытерла глаза рукавом и втиснула ноги в ботинки. Одной рукой я схватила пояс с инструментами, другой кое-как застегнула брюки, толкнула клапан палатки, вышла наружу и увидела Энди. Он, казалось, был удивлен внезапным всплеском активности и инстинктивно отступил назад.
– Роуз?
– У тебя есть резинка?
– Где-то была.
– Она мне нужна. Просто я должна кое-что сделать на участке.
– Я пришел за тобой, Роуз. Кейтлин здесь.
– Где?
– Ясное дело – сюрприз! – Он махнул в сторону раскопок. – Она уже там.
– Без меня?
– Она думала… Судя по храпу, ты спала.
– Это Саймон храпел, – сказала я.
– Эй, я не храплю! – раздался приглушенный крик из палатки.
– Кейтлин на участке? – Я двинулась по тропе. – Нужно было сразу позвать меня.
– Кейтлин сказала, что тебе нужно отдыхать, – возразил он.
– Встретимся там, – буквально пролаяла я. От одной мысли, что кто-то болтается на участке без меня, у меня волосы встали дыбом. Приматолог! Дело Кейтлин – представлять музей, а потом руководить проектом. Время от времени она бывала на раскопках, провела там в общей сложности пару недель. Казалось, ее гораздо больше интересовали график и перевозки, чем реальные находки. Пусть я не очень хорошо знала Кейтлин, но у нее не было опыта, чтобы оценить мою интерпретацию нашей находки. Человек, руководящий раскопками, может повлиять на то, как их воспримут специалисты и, в конечном счете, широкая общественность.
– Принеси еще шоколада, – крикнула я, уже запыхавшись.
– Да, и ты должна знать… – отозвался Энди.
Я остановилась и обернулась.
– С ней журналист.
– Тащи резинку!
– Кажется, из «National Geographic»…
– А можешь принести пару своих штанов, – крикнула я в ответ.
Прежде чем свернуть по дорожке, я увидела, как Саймон высунул голову из палатки и с недоумением посмотрел на Энди. Потом я услышала, как он спросил: «Ей нужны твои штаны?»
Сердце у меня окончательно упало, когда я миновала последний поворот и увидела, что пластиковая завеса, прикрывавшая вход в пещеру, сдвинута в сторону. Они вошли, что само по себе плохо, но они к тому же не вернули занавеску на место. Из-за этого в зону раскопок могли попасть любые посторонние примеси, и я восприняла это как знак грядущих неприятностей. Без самых тщательных процедур, предотвращающих загрязнение, доказательства могут быть признаны неубедительными. Мою находку могут счесть испорченной или использовать как доказательство того, что я не права, а вовсе не как подтверждение найденных мною ответов на вопросы, которые задает все научное сообщество.
– Черт возьми, что вы там делаете? – крикнула я.
Внутри пещеры я увидела Кейтлин и какого-то типа. Мне хотелось ворваться и вытолкать их взашей, но на это я не решилась. Мой живот там бы не поместился. А если я оттолкну их, они могут сломать артефакт.
Серый хвостик волос Кейтлин дернулся, как будто ее застали врасплох. Я надеялась, что это так. Кейтлин со слегка недовольным видом отступила первой, щурясь от утреннего солнца.
– Участок контролирую я, – сказала я ей, сжимая кулаки. – И его физическое пространство, и информацию, которую мы об этом даем.
– Я все поняла. – Кейтлин подняла руки, словно сдаваясь.
Она явно не хотела обсуждать это в тот момент.
– Я просто пытаюсь помочь.
– Помочь, нарушая правила поведения на участке?
Она, как будто извиняясь, оглянулась на мужчину, который вышел за ней из пещеры.
– Я знаю, что ты завтра уезжаешь, Роуз. Я надеюсь обеспечить нам финансирование, чтобы ты могла уехать, зная, что все в порядке. – Она кивнула на мужчину рядом с ней. – Фред – хороший друг, которому доверяют в наших кругах. Я привела его, чтобы он поручился за нас.
– Ради утечки информации?
– Музей ценит мнение Фреда о том, что здесь происходит.
– Не сомневаюсь.
– Мы и раньше работали вместе. Когда изучали гиббонов на Занзибаре. Репортажи Фреда в журнале давали мне достаточную поддержку, чтобы найти больше средств.
– Для тебя реклама важнее науки.
– Дело не только в науке, Роуз. Мы обе знаем, что это касается и того, как это подать. Сначала сократили финансирование сохранения приматов, а теперь то же самое происходит в археологии.
– Это тебе не гиббоны, – бросила я.
Она вздрогнула и натянуто улыбнулась журналисту.
– Извините нас, Фред.
Он отошел, и Кейтлин потянула меня за руку.
– Я бы очень хотела, чтобы мы оставались на профессиональном уровне.
– Я и есть профессионал.
– Ты, кажется, слегка не в себе. Вся дрожишь.
– При всем уважении, Кейтлин, я бы предпочла, чтобы мне не говорили, что делает мое тело, а что нет. Мне виднее.
– Беременность пробуждает инстинкты, Роуз.
– Если ты о гиббонах, то это очень интересно.
Я услышала кашель и оглянулась. Наверху на дорожке стоял Энди. Вид у него был обеспокоенный, а может быть, даже потрясенный, точно не скажу. В руке он держал резиновый шнур и штаны, и я не сразу сообразила, зачем он это принес. Я прекрасно осознавала, что среди нас мужчина, журналист. Вряд ли вид разъяренной беременной женщины, чуть ли не с кулаками бросающейся на пожилую даму с седыми волосами, создаст о нас хорошее впечатление в прессе.
Кейтлин почувствовала сдвиг в моем настроении.
– Может быть, познакомишься с Фредом Лонгом?
Она указала на мужчину. Я изобразила улыбку, настолько фальшивую, что он, вероятно, уже не сомневался в моем безумии.
– Он из «National Geographic», – добавила Кейтлин.
– Привет.
– Доктор Гейл, для меня большая честь оказаться здесь.
Он казался смутно знакомым. У меня отличная память на имена и лица, но я не смогла вспомнить его.
– Мы встречались?
– Я не ожидал, что вы вспомните. – Фред тепло улыбнулся мне. – На конференции археологического общества в Сан-Диего в прошлом году.
– Что ж, приятно снова встретиться с вами, – сказала я, протягивая руку. Я, конечно, беременная и сумасшедшая, но, по крайней мере, рукопожатие у меня осталось крепким.
Протянув руку, я отпустила брюки. Попыталась поймать их, но мешал живот. Они свалились мне на лодыжки. Мое лицо сморщилось. Я ничего не могла поделать. Второй раз за день я нарушила свое правило «не плакать на работе».
Часть третья
Самец леопарда поднялся на задние лапы, чтобы ударить Дочь передними. Он попытался опрокинуть ее назад, прижать к земле и удерживать своими могучими плечами, чтобы можно было вонзить зубы. Самка пыталась сделать то же самое: бросилась и вцепилась в накидку Дочери сзади; острые кончики когтей впились в ее кожу. Земля превратилась в месиво из страха, грязи и борьбы. Дочь услышала рычание и треск, одна сторона ее накидки разорвалась от проймы до шеи и соскользнула. Без накидки кожа станет уязвимой для острых когтей, которые разорвут ее до кости. Дочь издала отчаянный стон. Леопарды восприняли этот звук бедствия как знак скорой победы. Они сомкнули ряды.
У Дочери в голове что-то забрезжило. Не мысль, нет – это произошло слишком быстро; скорее это было похоже на солнце, внезапно пробившееся сквозь облака. Тело, которое, увидев солнце, понимает, что солнце знает дорогу. Дочь пригнулась вниз и вбок и выскользнула из порванной накидки. Оба леопарда почувствовали, что ее тело упало. Они набросились на меховую накидку. Рот самца наполнился слюной, которая полетела во все стороны. Ему досталась шея Дочери, в то время как самка впилась острыми зубами в плечо. Вцепившись, они с силой вгрызлись в добычу, чтобы найти плоть и убить. Они вонзали когти поглубже, чтобы держаться крепче. Но мех под ними обмяк и стал плоским. Самец не добрался до мяса, мышцы или кости. Вместо этого в его ноздри набилась грязь. Самка почувствовала, что самец не в состоянии убить, и решила показать свою силу. Она прижала мех лапой и впилась в него клыками. Они вошли с огромной силой. Она вгрызлась в шкуру и прокусила ее, чтобы найти кровь. Самец леопарда взвыл. Он отскочил назад, отдернув лапу. То, что она грызла, оказалось его ногой. Вскоре леопарды поняли, что мех пуст. Им никогда не попадалась добыча, способная сбросить с себя шкуру. В первый раз кто-то из семьи проделал такое.
Их замешательство дало Дочери время, чтобы с силой взмахнуть копьем и отбросить самца назад. Раненый кот отскочил на несколько шагов. Дочь последовала за ним, тесня его назад к густым зарослям. Он отступал дальше, но вдруг вздрогнул и взвыл. Раздался глухой стук. Чувствуя опасность, он обернулся, чтобы посмотреть. Что там?
– Ароо! – послышалось сзади.
Дочь увидела, что самец отвлекся, и воспользовалась моментом, чтобы резко опустить копье. Она сильно, с треском стукнула его по голове. Но тут же на нее кинулась самка. Снова вопль, треск, визг, всхлип – и самка упала на спину. Оглушенная, она лежала в грязи, высунув язык, из головы текла кровь. Дочь не поняла, что ее свалило, но не стала тратить время на выяснения. Она вскочила, сделала выпад и здоровой рукой глубоко вонзила копье в бок самки. Укол, еще укол, и она поразила обоих зверей.
Дочь смотрела на них достаточно долго, чтобы понять, что леопарды больше не встанут. Она упала на колени, все еще ошеломленная битвой. Потом легла на спину, тяжело дыша, пытаясь заставить легкие впустить воздух. Запах мертвого кота ударил ей в нос. Она была в состоянии думать только о том, что ненавидит запах кошачьего мяса. Ей пришло в голову, что, может быть, именно поэтому она и Дикий Кот так хорошо ладили между собой: у нее никогда не было желания съесть его. Убить зверя и не есть его мясо было пустой тратой сил, но кошачьи были жилисты, на них совсем не было жира. И она знала, что если бы стала обгладывать кости этих леопардов, то думала бы о Диком Коте, хотя он не был их близким родственником. Она сморщила нос. Есть кошачье мясо – признак слабости.