– На животе, – ответил Шмендрик, – и ненамеренно, но тем не менее с дружбой. Хоть ваша возлюбленная и сомневается в этом, – добавил он, поведя подбородком в сторону худой женщины.
Та плюнула на землю.
Капитан Капут ухмыльнулся и опасливо обнял рукой острые плечи женщины.
– Ах, это всего лишь Молли Грю, – объяснил он. – Она оберегает меня лучше, чем смог бы я сам. Я человек великодушный и легкий до экстравагантности, быть может; щедрость ко всем, кто бежит от деспотии, – вот мой девиз. И только естественно, что Молли пришлось стать подозрительной, прижимистой, пасмурной, преждевременно постаревшей и даже отчасти деспотичной. Красивый воздушный шарик приходится вязать с одного конца узлом, а, Молли? Но сердце у нее доброе, доброе сердце.
Женщина передернула плечами и выбралась из-под его руки, однако Капитан к ней даже не обернулся.
– Будьте нашим гостем, господин кудесник, – сказал он Шмендрику. – Подходите к огню и расскажите нам всю вашу историю. Что говорят обо мне в вашей стране? Что там слышали об отважном Капитане Капуте и его шайке вольных людей? Покушайте тако.
Шмендрик принял место у костра, изысканно отклонил совсем холодную закуску и ответил:
– Я слышал, что вы – друг беспомощных и враг могущественных, что ведете с вашими людьми полную радостей жизнь в лесу, обирая богатых и оделяя бедных. Мне известна история про то, как вы и Пак Перезвяк пробили друг другу темечки квотерстаффами и стали таким манером кровными братьями; и как вы спасли вашу Молли от брака с богатым старцем, коего отец ее выбрал ей в мужья.
На самом деле Шмендрик отродясь и до этой ночи о Капитане Капуте не слышал, но прошел хорошую подготовку по основам англосаксонского фольклора и оттого знал типических его персонажей.
– И разумеется, – тут он пошел на риск, – был один злой король…
– Хаггард, гниль на него и гибель! – вскричал Капут. – Воистину, не с одним из нас старый король Хаггард поступил неправедно – кого согнал с принадлежавшей ему по праву земли, у кого отнял должность и доходы, кого лишил наследственной недвижимости. И все они – заметь, чародей, – живут лишь мыслью о мести, и когда-нибудь Хаггард заплатит по счетам, да так, что…
Два десятка оборванных призраков зашипели в знак согласия, но смех Молли Грю осыпался, точно град, грохоча и язвя их.
– Авось он и заплатит, – издевательски сказала она, – да не таким трепливым трусам. Замок его, что ни день, трухлявеет и разрушается, ратники слишком стары, чтобы носить доспехи, но править он будет вечно, как бы ни пыжился Капитан Капут.
Шмендрик приподнял одну бровь, а Капитан Капут запунцовел, как редиска.
– Ты должна понимать, – промямлил он, – у короля Хаггарда имеется Бык…
– А-а, Красный Бык, Красный Бык! – закричала Молли. – Я тебе вот что скажу, Капут, после стольких лет, проведенных с тобой в лесу, я начала думать, что Бык – это всего лишь ласкательное имя, которое ты дал твоей трусости. Если я услышу эту басню еще раз, я пойду и сама низвергну старого Хаггарда, и назову тебя…
– Довольно! – рявкнул Капут. – Не при посторонних!
Он с немалым усилием вытянул меч из ножен, и Молли, снова захохотав, раскрыла ему навстречу объятья. Вокруг костра сальные руки теребили рукоятки кинжалов и длинные луки натягивались сами собой, но тут заговорил Шмендрик, решивший спасти утопающее тщеславие Капитана Капута. Не любил он семейных сцен.
– В моей земле о вас поют балладу, – начал он. – Вот только забыл, как она начинается…
Капитан Капут крутнулся на месте, точно кот, заманивший в засаду собственный хвост.
– Которую? – спросил он.
– Не знаю, – ответил слегка ошарашенный Шмендрик. – Их что же, больше одной?
– Еще бы! – воскликнул Капут, рдея и разбухая так, словно он забеременел гордостью. – Вилли Кроткий! Вилли Кроткий! Где этот паренек?
Жидковолосый вьюнош с лютней и прыщами приволок от костра ноги.
– Спой джентльмену про один из моих подвигов, – приказал ему Капитан Капут. – Спой о том, как ты вступил в мою шайку. Я этой баллады с прошлого вторника не слышал.
Менестрель вздохнул, ударил по струнам и шатким контратенором запел:
И когда Капитан восвояси скакал,
Завалив на охоте оленя,
Он увидел: стоит в луговине юнец,
Побледнев и согнувши колени.
«Ты почто распечалился, славный юнец?
Аль влюбился в кого без предела?
Может, дали тебе безуханный надел
Или вовсе не дали надела?»
«Есть надел у меня, и уханный вполне,
Хоть что значит то – я без понятья,
А печалуюсь я о подруге своей,
Увели ее прочь мои братья».
«Пред тобой – Капитан из зеленых лесов,
Я верну тебе, парень, подругу,
Ведь в отряде моем – молодец к молодцу.
Но отплатишь ты чем за услугу?»
«Если ты, Капитан, мне подругу вернешь,
Ты по морде получишь в отплату.
Но на шее у ней висит изумруд —
Больно жирно отдать его брату».
К тем трем братьям тогда поскакал Капитан,
И запел его меч распаленный:
«Пусть вам будет девица, а нам – самоцвет,
Что достоин царской короны».
– Вот сейчас самое лучшее будет, – прошептал Шмендрику Капут. Он нетерпеливо подпрыгивал на цыпочках, обняв себя за плечи.
Все сорвали плащи и схватили мечи,
Раздаются стальные напевы.
«Я клянусь потрохами, – сказал Капитан, —
Не видать вам ни камня, ни девы».
Он их гонит вперед, он их гонит назад,
Он их гонит кругом, как баранов…
– Как баранов, – выдохнул Капут.
На протяжении семнадцати последних строф он раскачивался и погуживал, и отбивал предплечьем удары трех мечей, упоенно не замечая издевательской усмешки Молли и нетерпения разбойников. Баллада наконец завершилась, Шмендрик громко похлопал в ладоши и похвалил Вилли Кроткого за технику правой руки.
– Я называю это щипком Алана из Лощины[33], – сказал менестрель.
Он вознамерился развить эту тему, однако Капут прервал его, сказав:
– А теперь Вилли, добрый мальчик, сыграй остальные. – Он улыбнулся Шмендрику широкой улыбкой приятного, как понадеялся чародей, удивления. – Я сказал, что обо мне сложено несколько песен. Их тридцать одна, если быть точным, хоть в сборнике Чайлда[34] они пока и отсутствуют…
Глаза его вдруг расширились, он вцепился в плечи чародея.
– Вы, случаем, не мистер Чайлд, нет? – спросил Капут. – Говорят, он часто бродит, переодевшись в простое платье и разыскивая баллады…
Шмендрик покачал головой:
– Нет. Мне очень жаль, право.
Капитан вздохнул и отпустил его.
– Ну, не суть важно, – пробормотал он. – Всегда ведь надеешься, еще бы, даже теперь, что тебя соберут, выверят, аннотируют, приведут варианты, даже усомнятся в подлинности одной из баллад… ладно, ладно, чего уж тут. Спой нам другие песни, юный Вилли. Когда-нибудь тебя будут записывать в полевых условиях и нынешняя практика тебе пригодится.
Грабители заворкотали, заерзали, пиная ногами камни. Хриплый голос проревел из безопасной темноты:
– Нет, Вилли, спой нам настоящую песню. Спой про Робин Гуда.
– Кто это сказал? – Капут снова с лязгом вытянул меч из ножен и завертелся во все стороны сразу.
Лицо его вдруг представилось Шмендрику бледным и безрадостным, точно лимонный леденец.
– Я сказала, – ответила Молли Грю, что было неправдой. – Люди устали слушать баллады о твоей отваге, милейший Капитан, пусть даже сочинил их ты сам.
Капут искоса посмотрел на Шмендрика.
– Они все равно могут считаться народными песнями, правда, мистер Чайлд? – негромко и обеспокоенно спросил он. – В конце концов…
– Я не мистер Чайлд, – ответил Шмендрик. – Честное слово.
Из темноты крадучись выступил закоренелый злодей в драном бархате.
– Капитан, если нам нужны народные песни, а я полагаю, без них не обойтись, так по-нашему, они должны быть правдивыми песнями о настоящих разбойниках, а не о жалкой и лживой жизни, которую мы здесь ведем. Не хочу никого обидеть, Капитан, но не так уж мы и веселы, в конце-то…
– Я весел двадцать четыре часа в сутки, Дик Фанси, – холодно прервал его Капут. – И это непреложный факт.
– Мы вовсе не обираем богатых и не оделяем бедных, – торопливо продолжил Дик Фанси. – Мы обираем бедных, потому что они – большинство их – не способны дать нам отпор, а нас обирают богатые, потому что им ничего не стоит стереть нас с лица земли в один день. Мы не грабим на большой дороге жирного, жадного Мэра, мы что ни месяц, несем ему дань, чтобы он нас не трогал. Мы ни разу не похищали гордых епископов, не держали их пленными в лесу, не пировали с ними и не веселили их, потому что у Молли нет ни одной приличной тарелки, да к тому же не такое уж мы и приятное для епископов общество. Когда же мы, переменив обличье, приходим на ярмарку, мы никогда не побеждаем в соревнованиях лучников или мастеров клинка. Мы получаем милые комплименты за искусность нашей маскировки, и не более того.
– Я однажды послала на конкурс гобелен, – вспомнила Молли. – Он занял четвертое место. Пятое. А рыцарь из стражи… в тот год кто только в стражи не лез. – Она вдруг вытерла заскорузлыми кулаками глаза. – Будь ты проклят, Капут.
– Что, что? – озлобленно завопил он. – Я, что ли, виноват, что ты ткать разучилась? Как заполучила мужика, так все твои умения прахом пошли. Ты больше не шьешь, не поешь и манускриптов годами не иллюминировала, – а что случилось с виолой да гамба, которую я для тебя раздобыл? – Он повернулся к Шмендрику. – Можно подумать, что мы поженились, настолько она опустилась.
Шмендрик едва заметно кивнул и отвел взгляд.
– Что до истребления несправедливостей и борьбы за гражданские права, – сказал Дик Фанси, – тут нас винить не в чем – я и сам не из паладинов, это уж кому как пов