Когда мой испуг прошел, я чуть не лопнула от гордости. Однако Молли и Шмендрик стали бранить короля, и он до конца того дня все извинялся передо мной за то, что подверг меня опасности, – Молли сказала однажды, что так оно и будет.
– Я забыл, что со мной ты, маленькая, и за это буду вечно просить твоего прощения. – А затем он улыбался той прекрасной и страшной улыбкой героя, которую я уже видела, и говорил: – Но ах, маленькая, какое воспоминание!
В ту ночь король никуда не ушел и не заблудился. Вместо этого он, счастливый, сидел с нами у костра и даже спел длинную-длинную песню о приключениях разбойника по имени Капитан Капут. Я о таком никогда не слышала, но песня была и вправду хорошая.
До моей деревни мы добрались под вечер четвертого дня, и Шмендрик заставил нас остановиться, не въехав в нее. Он сказал, обратившись прямо ко мне:
– Суз, если ты объявишь там, что с нами сам король, получится только шум, радость и празднование, и отдохнуть посреди всеобщей гульбы никому не удастся. Лучше скажи своим, что мы привели с собой величайшего из рыцарей короля Лира, и ему нужна ночь, чтобы перед битвой с грифоном очистить душу молитвой и размышлением.
Он взял меня за подбородок, заставив взглянуть в его зеленые, зеленые глаза, и добавил:
– Ты должна верить мне, девочка. Я всегда знаю, что делаю, – в этом моя беда. Повтори жителям деревни сказанное мной.
А Молли просто прикоснулась ко мне, ничего не говоря, и я сразу поняла: Шмендрик прав.
Я оставила их у околицы деревни и пошла домой одна. Первой меня встретила Малька. Унюхала еще перед тем, как я добралась до таверны Симона и Элси, вылетела со двора и врезалась в мои ноги, свалив меня на землю, а потом придавила мне лапами плечи и начала облизывать лицо – пришлось ущипнуть ее за нос, чтобы она отпустила меня и побежала со мной к дому. Отец был в то время с отарой, но мама и Уилфрид дома, они схватили меня и едва не задушили, и заплакали – дрянной дурень Уилфрид тоже! – потому как все уже верили, что меня схватил и сожрал грифон. А потом, наплакавшись, мать отшлепала меня – ведь я сбежала на телеге дяди Амброза, не сказав никому ни слова, – и отец, когда вернулся, отшлепал тоже. Да я и не возражала.
Я рассказала, что виделась с самим королем Ли-ром, была в его замке, и повторила то, что велел говорить Шмендрик, однако никто из выслушавших меня особо не повеселел. Отец просто сел за стол и пробурчал:
– Ну да, еще один великий воин – нам в утешение, грифону на сладкое. Твой паршивый король никогда прибудет сюда собственной паршивой персоной, тут и сомневаться нечего.
Мать укорила его за то, что он так выражается при Уилфриде и при мне, но отец твердо стоял на своем:
– Может, он когда и заботился о деревнях наподобие нашей и людях наподобие нас, однако теперь он стар, а старых королей заботит только одно: кто будет править после них. И не говори мне, что бывает иначе.
Больше всего на свете мне хотелось сказать им, что король Лир здесь, в полумиле от нашего порога, но я не сказала – и не только потому, что Шмендрик не велел. Я же не могла знать, что подумают люди вроде моего отца о беловолосом, трясущемся и то и дело забывающем, где он, короле. Он был прекрасным, благородным стариком, он рассказывал чудесные истории, но когда я попыталась представить его въезжающим в Телес, чтобы в одиночку сразиться с грифоном, – с грифоном, который сожрал лучших рыцарей короля… честно сказать, у меня не получилось. Я притащила короля сюда из такой дали, как и хотела, и вдруг испугалась, что привела его к смерти. И знала, если он погибнет, я себя никогда не прощу.
Нет, все-таки не менее того мне хотелось и увидеться ночью со Шмендриком, Молли и королем, провести ее, лежа с ними на земле, слушая их разговоры, тогда, быть может, утро не тревожило бы меня так сильно. Но об этом и мечтать было нечего. Семья глаз с меня не сводила и даже умыться отпустила с трудом. Уилфрид таскался за мной хвостом, задавая бесчисленные вопросы о замке, отец сводил к Катании, которая заставила меня повторить всю историю с начала и согласилась с его мнением, что, кого бы король ни прислал на этот раз, проку от него вряд ли будет больше, чем от других. А мать все кормила меня, и шлепала, и обнимала. Ночью же мы услышали грифона – мягкие, одинокие, страшные звуки, которые он издает, когда охотится. Из-за всего этого поспать мне почти не удалось.
И все же на заре, после того как я помогла Уилфриду выдоить коз, я получила разрешение сбегать на нашу стоянку – при условии, что Малька составит мне компанию, а это было почти то же, что маму с собой взять. Молли уже помогала королю Лиру облачиться в доспехи, Шмендрик сжигал на костре остатки ночного ужина, и казалось, что начинается еще один обычный день их путешествия в какие-то другие края. Они поздоровались со мной, Шмендрик поблагодарил за то, что я выполнила его просьбу и позволила королю провести спокойную ночь перед тем, как…
Я не дала ему закончить. Не знаю, клянусь вам, было ли у меня заранее такое намерение, но я подскочила к королю Лиру, обхватила его и сказала:
– Не ходи туда! Я передумала, не ходи.
Ну вылитая Лизен.
Король Лир посмотрел на меня сверху вниз. В ту минуту он казался высоким, как дерево. Он ласково погладил меня по голове рукой в латной рукавице и сказал:
– Я должен убить грифона, маленькая. Такая у меня работа.
Так ведь я же и сама это говорила, хоть мне теперь и казалось, что много лет назад, и оттого почувствовала себя еще хуже. И повторила:
– Я передумала! С грифоном может сразиться кто-то другой, не ты! Возвращайся домой! Возвращайся домой и живи, и будь королем, и все прочее…
Я лепетала это и шмыгала носом, и вообще вела себя как ребенок, я понимаю. Хорошо хоть Уилфрид меня не видел.
Король Лир продолжал одной рукой гладить меня по голове, а другой пытался отодвинуть от себя, но я не отпускала его. По-моему, я даже попробовала вытащить меч короля из ножен, чтобы унести его куда подальше. И король сказал:
– Нет-нет, маленькая, ты не понимаешь. Существуют чудовища, убить которых может только король. Я всегда знал это – и не должен был, не должен посылать тех бедных людей, чтобы они приняли здесь смерть вместо меня. Никто больше во всей нашей земле не сможет сделать это для тебя и твоей деревни. Говорю тебе истинную правду – такова моя работа.
Тут он поцеловал мне руку, как, наверное, целовал руки многих королев. Вот и мою поцеловал так же.
Подошла Молли и оторвала меня от короля. Прижала к себе, погладила по голове и сказала:
– Девочка моя, Суз, для него уже нет обратной дороги и для тебя тоже. Ты пришла к нему с просьбой совершить последний подвиг, потому что такова была твоя судьба, а его судьба в том, чтобы исполнить твою просьбу, – и ни ты, ни он иначе поступить не могли, такие уж вы люди. Теперь ты должна быть такой же храброй, как он, и посмотреть, чем все закончится. – Тут она спохватилась и поправилась: – Вернее, подождать, пока не узнаешь, чем все закончилось, поскольку в лес ты с нами, разумеется, не пойдешь.
– Пойду, – ответила я. – Ты не можешь мне запретить. Никто не может.
Я больше не шмыгала носом, ничего такого. Просто сказала это, вот и все.
Молли отстранила меня на расстояние вытянутой руки и немного тряхнула.
– Суз, – сказала она, – ты сможешь пойти с нами, если дашь мне слово, что тебе разрешили это твои родители. Они разрешили?
Я не ответила. Она встряхнула меня еще раз, послабее, говоря:
– О, это был дурной вопрос, прости мне его, мой милый друг. Я со дня нашей встречи знала, что ты никогда не научишься врать. – И Молли, зажав мои ладони своими, сказала: – Если можешь, отведи нас к Телесу, Суз, там мы и попрощаемся. Сделаешь это для нас? Для меня?
Я кивнула, но не ответила ни слова. Не могла, горло слишком болело. А Молли стиснула мои ладони и сказала:
– Спасибо.
Подошел Шмендрик, подавший ей не то глазами, не то бровями какой-то знак, и Молли ответила: «Да, знаю», – хоть он и не промолвил ни слова. И направилась с ним к королю Лиру, а я осталась одна, стараясь справиться с бившей меня дрожью. Не сразу, но получилось.
До Телеса было не так уж и далеко. Они нашли бы его и без моей помощи. Его опушку видно с крыши пекарни Эллиса, на том краю деревни она – самая высокая. Он всегда темен, даже если ты не входишь в него, а просто видишь издали. Не знаю, в чем тут причина, в дубах ли его (у нас про дубравы и обитающих там существах чего только не рассказывают), или в каких-то чарах, или в грифоне. Может быть, до того, как туда прилетел грифон, все было иначе. По словам дяди Амброза, сколько он помнит Телес, тот всегда был плохим местом, но мой отец говорит: нет, он с друзьями часто охотился там и пару раз устраивал с мамой пикники – ну, в молодости.
Король Лир ехал первым, выглядел он величаво и почти молодо – высоко поднятая голова, над которой веял синий плюмаж шлема, походивший больше на знамя, чем на пучок перьев. Я собиралась поехать с Молли, однако, когда проходила мимо него, король склонился в седле, и оторвал от земли, и усадил перед собой.
– Ты будешь направлять меня, маленькая, и составлять мне компанию, пока мы не достигнем леса, – сказал он.
Я почувствовала гордость, но и страх тоже, ведь король был так счастлив, а я знала – он направляется навстречу смерти, желая поквитаться за рыцарей, которых отправил биться с грифоном. Я не пыталась предостеречь его. Он меня и слушать не стал бы, это я тоже знала. Ни меня, ни бедную старую Лизен.
По пути король рассказывал мне о грифонах.
– Если ты когда-нибудь повстречаешь грифона, маленькая, помни, на драконов они не похожи. Дракон – это просто дракон; когда он налетит на тебя, сожмись в комок, но не теряй головы и ударь его в подбрюшье, – и победа будет за тобой. Но вот грифон… Грифон – это два нисколько не схожих между собой существа, орел и лев, слитые в одно каким-то богом, который обладает присущим богам чувством юмора. И оттого в груди грифона бьется сердце орла, но также и сердце льва, и если ты надеешься уцелеть в сражении с ним, тебе придется пронзить оба, – говорил он весело и крепко удерживал меня в седле перед собой, повторяя и повторяя, как это водится у стариков: – Два сердца, никогда не забывай об этом, а то многие забывают. Сердце орла и сердце льва – орлиное сердце и львиное. Никогда не з