– Это все бабкины сказки, – высказался вдруг молодой мужчина рядом с королем.
На это Элейн пожала плечами:
– Быть может и так. Только и Англорум она предсказала, и большой пожар у нас в Лимесе.
– К какой же династии будет принадлежать этот «покоривший солнце»? – поинтересовался король Болтайн слегка насмешливо, демонстрируя, что отнесся к словам о пророчестве не слишком серьезно. – И когда он принесет всем долгожданный мир?
– Скоро, Ваше Величество, – равнодушно отозвалась Элейн. – Когда мир наш погрязнет в пороке и зле. Мне кажется, это уже сейчас.
– В самом деле? – хмыкнул Болтайн.
– Если позволите, Ваше Величество, – вмешался Ковин, – молодым женщинам свойственно все слегка преувеличивать и придавать драматизма событиям весьма будничным.
– Будничным? – Она вздернула брови, довольная тем, как он сам помог ей подвести разговор к нужной теме: – А как, если не духовной смертью, назвать то, что мормэр Нортастера, не отслужив трехлетний траур по своей почившей жене, ищет благосклонности другой женщины?
Элейн знала, что, вероятно, подписала себе смертный приговор. Именно это пытался донести Ковин своим взглядом. Но она видела и то, что королю не понравилась эта новость. Тот бросил короткий взгляд на мормэра Нортастера, затем на Элейн.
– Не нам судить других, дорогая, – вмешалась госпожа Торэм, стоявшая с Элейн плечом к плечу. – С вашего позволения, Ваше Величество. Только во власти Магистра Света решать, что в такой ситуации есть зло, а что – благо.
Это она произносила, глядя на короля. Элейн недовольно поджала губы, но госпожа Торэм продолжала:
– Мужчина, жаждущий связать себя святыми узами брака, куда нравственнее, чем тот, кто к ним не стремится.
Ее слова заметно разрядили обстановку. Болтайн усмехнулся:
– Защищаете ли вы своего мормэра, госпожа Торэм, или своего сына? – многозначительно произнес он.
– Успешно сочетаю, Ваше Величество.
Раздались смешки.
Король задумчиво потер подбородок.
– Что ж, Элейн из Лимеса, ты рассказала нам интересную историю. Кто знает, быть может, мой сын Номен и станет тем самым «покорившим солнце» и объединит под знаменем Англорума все земли от моря до моря? А быть может, это будет его сын. Что же до мормэра Нортастера…
Ковин смиренно склонил голову, будто бы готовый принять свою участь.
– …Это действительно дело Магистра Света. Пускай он и решит. Не присутствует ли он сегодня на балу?
– Полагаю, у Магистра Света есть дела более благочестивые, чем увеселения, танцы и вино, – отозвался Ковин.
Король рассмеялся и согласился. Затем небрежным движением руки отпустил Элейн и ее сопровождающих.
Они отправились в зал, где подавали закуски и напитки. Первое время к ним никто не подходил: гости, не скрываясь, обсуждали случившееся, но, вероятно, еще не успели сложить какого-то общего мнения и потому предпочитали держаться в стороне. Госпожа Торэм, натянуто улыбаясь, сообщила Элейн, что считает ее поступок безрассудным, непродуманным и бесполезным. Оддин добавил – гораздо мягче, чем мать, – что теперь Ковин точно убьет и ее, и упрямого Магистра. Это рассердило Элейн, поэтому она высказалась:
– Мы могли бы действовать сообща, но вы предпочитаете делать вид, что не знаете, зачем я здесь.
– Именно так, дорогая, – отозвалась госпожа Торэм. – Мы делаем вид, что не знаем, и помогаем тебе с делом, на которое ты никогда не получишь нашего благословения. Знаешь, почему? – Она не стала дожидаться ответа и прошипела: – Потому что хотим искупить грехи семьи. И для этого позволяем тебе уничтожить нашу семью. Тебе кажется, что мы делаем недостаточно? Так подумай еще раз.
Элейн не готова была признать правоту госпожи Торэм, поэтому с вызовом взглянула на Оддина. Страдальческая гримаса на его лице не вызвала сочувствия.
– Элейн, он мой брат. Если бы я считал, что его следует убить, сделал бы это сам.
– Я не хочу убивать, – дернула она плечом. – Я просто хочу лишить его того, что для него важнее всего в жизни.
Оддин чуть приблизился к ней: настолько близко, чтобы его слова казались чем-то личным, но не настолько, чтобы другие гости сочли это неприличным.
– Я видел много раз, как люди причиняли друг другу вред, считая это справедливым возмездием. Границы добра и зла размыты, понятие справедливости условно. Мы сами наделяем его каким-то смыслом и удивляемся, если кто-то другой имеет иное мнение.
Элейн недовольно поджала губы, не желая прислушиваться.
– Знала бы ты, сколько раз в моих руках оказывалась жизнь какого-нибудь отъявленного мерзавца. Я точно знал, чья кровь на его руках. Видел безжизненные лица его жертв. Это бывали дети. Когда-то дружная семья. Молодые красивые девушки. Можешь вообразить, как часто я боролся с соблазном причинить ублюдку хотя бы толику боли, что он принес?
Элейн было тяжело слышать это, сердце рвалось на части от того, как несправедливо был устроен мир.
– Я вижу твой взгляд, Элейн, – продолжил он. – Неодобрительный. Полный вызова. Ты думаешь, что я слаб, что прячусь от суровой реальности, пока ты занята возмездием?
Как точно он описал ее чувства! Не желая отвечать, она посмотрела в сторону.
– Поверь, не убить порой может быть куда сложнее. Сдержать гнев, усмирить ярость, поступить по совести. Отдать преступника в руки правосудия вместо того, чтобы заниматься им самостоятельно.
– Я поняла, – пробормотала Элейн.
Между ними повисла долгая, вязкая тишина.
– Мы готовы помогать тебе, – сказала наконец госпожа Торэм. – Но не требуй от нас больше, чем мы готовы дать. Ох, Янина! – Она помахала веером, привлекая внимание какой-то знакомой, и поспешила к той навстречу.
Элейн и Оддин остались одни. Он спросил, что она намеревалась делать теперь, когда все внимание было приковано к Магистру Света. Элейн считала, что это должно стать его защитой. Будет крайне подозрительно, если Магистр умрет теперь, когда от него зависит судьба мормэра. Но по взгляду Оддина поняла: он не разделял ее уверенности.
Вскоре всех гостей пригласили в большой зал, где находилась королевская семья. Под торжественную мелодию слуги распахнули бархатный занавес в дальней части помещения, и за ним обнаружилась оранжерея со множеством диковинных растений. За элегантной кушеткой журчал небольшой фонтан. Через большие окна с частым переплетом гости смогли наблюдать за пиротехническим представлением.
Потом все разбрелись по разным комнатам, Болтайн вернулся к трону. Танцующие заняли паркет. Объявили кадриль, и Элейн увидела, что племянница короля вышла в центр в сопровождении Ковина. Кадриль – подвижный танец со сменой партнеров, отличный выбор, чтобы продемонстрировать интерес, но не делать романтические намерения слишком явными.
– Пойдем, – она схватила Оддина за руку и вывела к танцующим.
– Наоборот, – попытался он возразить, – мы неправильно встали. Ты должна быть с этой, женской, стороны…
Но музыка заиграла, все начали двигаться, и было поздно что-либо предпринимать. Первые движения: Элейн внимательно следила за другими, чтобы повторять. Когда-то мама учила ее танцевать кадриль, но это было давно.
Произошла смена партнеров. Дама, с которой Элейн оказалась в паре, смотрела на нее со смесью изумления и растерянности. Оддин и доставшийся ему молодой человек довольно комично танцевали вполсилы, будто бы кто-то держал их за невидимые ниточки, вынуждая двигаться против воли.
– Элейн, мы должны поменяться. – Оддин попытался перетащить ее на другую сторону, но она отпихнула его руки.
Новая смена партнеров смутила следующую пару.
– Элейн! – прорычал Оддин, когда они вновь очутились рядом.
Но цель была близка. Следующая смена партнеров – и она наконец оказалась в паре с принцессой.
– Ковин убил свою первую жену, – выпалила Элейн, едва они чуть сблизились с племянницей короля.
Глаза той расширились, губы испуганно распахнулись. Назад, вперед, они снова оказались рядом, и Элейн добавила:
– Он жестокий тиран, я должна была предупредить.
Это все, на что хватило времени. Элейн не видела, что делали в это время братья Торэмы, возможно, стояли на месте, прожигая друг друга взглядом, но вот следующим движением она шагнула по диагонали, навстречу Ковину. Он протянул руку и с силой сжал ее ладонь. Она вцепилась ногтями в подушечки его указательного и среднего пальцев, вложив в это движение все, что накопилось в душе. Он скривился, глаза недобро сверкнули.
Танец продолжался, Элейн наконец поменялась с Оддином местами, и они завершили кадриль как положено. Возможно, она немного путалась в движениях и была не так изящна, как другие дамы, но это мало волновало ее.
Уходя с паркета, она внимательно посмотрела на принцессу. Та провожала Элейн испуганным взглядом.
– Теперь я готова ехать домой, – выдохнула Элейн, подходя к потягивающей пунш госпоже Торэм.
Та хмыкнула.
– Мы должны оставаться здесь по меньшей мере час, чтобы не прослыть грубиянами и не вызвать лишних сплетен, – сообщила она.
Элейн тихонько застонала.
А затем ее взгляд упал на Донуна. Присутствие на балу вновь обретало смысл.
Они постоянно оказывались в чьей-то компании: к ним подходили, они подходили. Госпожа Торэм была знакома едва ли не со всеми гостями, и с каждым ей было что обсудить. Оддин время от времени оставлял их, чтобы потанцевать с очередной девицей, а затем возвращался и молча стоял за спиной Элейн, будто опасался, что кто-то планирует напасть на нее сзади.
Ковин к ним не подходил и даже не смотрел в их сторону, но Элейн была уверена: он планировал убить их всех, когда праздник будет позади.
Наконец они вновь оказались лишь втроем, и Элейн торопливо спросила у госпожи Торэм:
– Что вы можете рассказать про Донуна?
Та распрямила плечи, бросив взгляд на компанию у камина, – там наместник Мидленда что-то громко обсуждал с другими гостями.
– Что про него говорить, дорогая? Если мужчина сумел построить себе такую карьеру в политике, хорошего о нем можно сказать мало. А плохого никто никогда не узнает, уж он об этом позаботится.