— Я не успею. Теперь уже не успею, — она покачала головой.
Самураи, собравшиеся вокруг них тесной толпой, громко переговаривались, споря друг с другом. Идеального решения для них не было.
— Успеете или нет, от вас господину Мамору будет больше пользы, — очень жестко сказал полководец и бросил быстрый взгляд на ее ладони. — И вы поможете ему лучше, чем кто-либо из нас.
«Лучше даже, чем я», — Талила услышала горечь в его последних словах.
Нужно было обладать великим мужеством, чтобы признавать свою слабость на глазах у других. На глазах тех, кто должен был безропотно тебе починяться, кому ты отдавал приказы. На глазах у женщины, в конце концов. Которой ты не доверял — до сих пор не доверял. Но сейчас у тебя не было выбора.
— Ступайте, госпожа, — Осака совершил вещь немыслимую: чуть придержал ее за плечо, положив руку поверх плаща, — время на исходе. А мы... мы позаботимся об остальном, — его голос звучал твердо и уверенно.
Как и всегда.
— Хорошо, — выдохнула Талила, в последних раз мазнула беглым взглядом по самураям, развернулась и бросилась прочь.
Раньше она думала, что ее убьет стремительный подъем наверх. И лишь сейчас поняла, как сильно ошибалась. Ее уничтожит бег вниз с хребта. Пошел снег, и белые крупные хлопья безостановочно сыпались с неба. Колющий ветер обжигал щеки. С каждым новым рывком вперед легкие будто пронизывала тысяча иголок. Талила задыхалась от холода и собственной усталости, но не останавливалась ни на миг. Ее ноги едва слушались и скользили, и она падала на колени, лишь чудом не катясь кубарем вниз по склону.
Но мысль о том, что лагерю, раскинутому у подножья хребта, грозила опасность, что Мамору грозила опасность, поднимала ее после каждого падения, заставляла выпрямляться и бежать дальше.
Несколько раз ей казалось, что путь бесконечен. Что она уже внизу — но нет, снова крутой спуск, снова скользкий, заледенелый склон. Наконец, низина стала яснее, и вдалеке затеплились огоньки лагерных костров. Талила ощутила, как внутри зажглась новая искра силы, и, несмотря на ноющие мышцы и леденящий холод, она побежала быстрее.
Едва достигнув равнины, Талила споткнулась, уже не чувствуя ног от изнеможения, и все же упала в рыхлый, свежевыпавший снег. Превозмогая боль, она вскочила и, пошатываясь, двинулась в сторону мерцающих огоньков. Звуки доносились приглушенно, словно сквозь плотную ткань, но она различила голоса воинов и слабый треск пламени.
Когда ее силуэт заметили, то не сразу разобрали, кто приближался к лагерю в столь поздний час. Но ее все же узнали, и сделал это Такахиро. Он подбежал к ней, чтобы поддержать и не дать упасть. Талила тяжело дышала, лицо ее почти онемело от мороза, а губы побелели.
— Мамору… — выдохнула она, едва держась на ногах. — Где… он? Я должна… предупредить…
Вокруг послышались встревоженные голоса, кто-то схватил флягу с горячим питьем и протянул ей, и она благодарно вцепилась в нее голыми ладонями, и почувствовала, как тысяча иголок воткнулась в кожу.
— Где полководец Осака? — требовательно и подозрительно спросили у нее.
— Ломает планы Сёдзан, — выдохнула она с кривоватой ухмылкой.
Упоминание врага развеяло все сомнения.
— Я приведу господина, — бросил Такахиро и рванул к шатру.
Талила разлепила мокрые ресницы: пламя от костра растопило снег, который примерз к ее лицу. Она позволила себе выдохнуть: она добежала, она успела. Даже до того, как лагеря достиг первый отряд Сёдзан.
Полководец Осака оказался прав.
— Какие планы? О чем ты говоришь, госпожа? — вокруг зазвучали вопросы.
Она отмахнулась от них и, едва перебирая ногами, зашагала вперед, к ближайшему костру. Ей нужно беречь силы, они понадобятся для разговора с Мамору. И для встречи с врагом.
— Талила?.. — он шагал к ней торопливо — как мог.
Увидев ее такой, нахмурился и до боли сжал челюсть.
Она хотела подняться ему навстречу: все же он был ее мужем и господином, но Мамору, заметив, сердито мотнул головой, и она с блаженством вновь опустилась на жесткое бревно, которое показалось ей сейчас мягчайшим покрывалом.
— Почему ты вернулась? — Мамору дохромал до костра, но не сел рядом с ней, а остался на ногах.
— Мы заметили отряд Сёдзан. Он направлялся к лагерю, — заговорила Талила и не узнала свой голос.
Он звучал так, словно принадлежал дряхлому старику.
Она поднесла к губам чашку с теплым питьем и сделала большой глоток, чтобы смягчить горло.
— Небольшой. Но потом мы увидели второй... с другой стороны хребта. Несколько дюжин самураев. Они должны выйти в месте, в котором спустилась я.
Она встретилась с Мамору взглядом.
— Полководец Осака отправил меня сюда. Он попытается перехватить второй отряд... мы подумали, что это ловушка...
Он стиснул кулаки и скривился от боли, пронзившей спину.
— Они не могут знать, что я очнулся, — сказал он тихо.
— Не могут, — едва шевеля губами, согласилась Талила. — Но они могут знать, что в лагере я...
Она гнала прочь эту мысль, пока неслась по склону вниз, пока захлебывалась снегом и собственным дыханием. Потому что ей было стыдно. И горько. Но теперь, оказавшись лицом к лицу с Мамору, она поняла, что должна произнести вслух то, что крутилось в голове.
Обязана.
— Хорошо, — уже громче произнес он. — Не станем же их разочаровывать, — он скривил губы в жутком оскале. — Ты встретишь их. Я останусь в стороне. Послушаем, что они предложат.
Она не успела ничего сказать: Мамору развернулся и загашал прочь. Впрочем, времени на разговоры уже не осталось, и Талила едва успела немного прийти в себя и согреться, чтобы перестать жалко дрожать, и сменить плащ, когда на другом конце лагеря звук рога возвестил о прибытии нежданных гостей.
Она как раз переплетала в шатре волосы, когда услышала голос Такахиро.
— Госпожа, пора.
Мамору уже занял свое место среди других самураев, и она даже не узнала его, пока шла сквозь лагерь к месту, где остановился отряд Сёдзан. Входящие в него самураи даже согласились отцепить ножны с катанами и сложить их чуть в стороне. В знак своих добрых намерений.
Талила была готова ко многому. Но не к тому, кого она увидела среди воинов врага.
— Господин Хироку, — произнесла она неверными губами.
Перед ней стоял ее дядя, и ощущение нереальности того, что происходило, накрыло ее на несколько коротких мгновений.
— Здравствуй, племянница.
Она обратилась к нему по имени. Но он назвал ее так, чтобы об их родстве узнали все.
Все самураи, что стояли за ее спиной. Все самураи Мамору.
Талила скривилась. Хироку знал, куда бить, и его удар достиг цели. Она поняла этого, когда буквально почувствовала спиной и затылком волну осуждения, щедро приправленной ненавистью.
Наверное, лишь только присутствие Мамору где-то среди них сдерживало самураев. Они хотели бы, но не смели совершать ничего без прямого приказа своего господина.
Ей пришлось до боли, до скрежета сцепить зубы и поднять голову. Заставить себя опустить плечи и не ежиться, хотя ветер забирался под плащ и вновь пробирал холодом до самых костей.
— Здравствуй, дядя, — в тон ему ответила она и улыбнулась.
Мамору велел выставить воинов, чтобы они встретили второй отряд Сёдзан, если те смогут расправиться с полководцем Осакой. Она предупредила всех о засаде. Она успела. Она увидела первой.
Только за эту мысль держалась сейчас Талила, кожей ощущая направленные в ее сторону взгляды. Смотря в надменное, дышащее превосходством лицо своего дяди.
— Почему же нас не встречает твой муж, племянница? — спросил Хироку насмешливо. — Я бы хотел говорить с мужчиной.
— В последний раз тебе это не помешало, — с сухой усмешкой припомнила она.
— Он мертв, да? — мужчина покачал головой. — Не пережил того, что ты с ним сотворила? Я удивлен, что застал тебя в живых. Думал, тебя уже разорвали на части...
— Мертв скоро будешь ты, старик, — не выдержав, Мамору шагнул вперед. — Взять их.
Глава 17
Ошеломленное лицо Хироку Талила не забудет до своего последнего вдоха. Он давно похоронил Мамору. Он почти похоронил ее саму.
Напрасно.
Его отряд сдался без боя. Самураев связали между собой и приставили к ним стражу, а вот их предводителя Мамору велел привести в шатер. С ним он хотел поговорить без посторонних ушей.
Талила заколебалась, следовать ли ей за ним, но муж едва заметно кивнул, и все разрешилось.
Хироку все оглядывался себе через плечо, пока они шли по лагерю. Смотрел он на то самое место, откуда четверть часа назад с хребта спустилась Талила. Наверное, ждал, что у второго отряда вот-вот получится войти в лагерь никем не замеченными.
Она не стала ничего говорить дяде. Пусть еще немного поживет этой сладкой надеждой. Но невольно сердце колола тревога: полководец Осака был в горах совсем один... Мамору велел отправить отряд ему навстречу, но никто не мог предугадать, сколько времени самураям понадобится, чтобы разыскать его и оставшихся с ним воинов.
Хироку в шатер сопровождало четверо стражников. Талила трижды перехватывала его взгляд, которым он прожигал спину Мамору, что медленно шел впереди, прихрамывая. Тихая ярость плескалась в груди, и ей хотелось закрыть дяде глаза повязкой, а еще лучше — выколоть их. Ей очень не нравилось, как он смотрел. Он не имел права. Он просто не смел.
Мамору прогнал самураев из шатра, и внутри они остались втроем. У Хироку были связаны руки, но Талила нарочно встала рядом с ним и на полпальца вытащила из ножен лезвие катаны. Она отсечет ему руку прежде, чем он успеет что-либо замыслить. Одним глазом она следила за дядей, другом — за Мамору, который очень медленно опустился на футон. Ей хотелось помочь ему. Хотелось подставить локоть. Хотелось быть рядом.
Талила сдержала себя и под конец отвела взгляд. Не стоило ей так откровенно на него смотреть.
— Ты выжил, — заговорил первым Хироку, словно они были знакомы множество зим. Словно лишь недавно говорили друг с другом и остались добрыми друзьями.