ком. Старшим мужчиной в семье, пусть и изгнанным. Но он был врагом Мамору.
И это решило все.
— Я слушаю тебя, племянница, — оскалился он.
— Расскажи мне о пророчестве, — выпалила Талила на выдохе.
Она пристально всматривалась в лицо мужчины, следя за малейшими переменами в нем. Его брови едва заметно приподнялись, когда он услышал ее вопрос, и что-то мелькнуло во взгляде.
— Я много знаю пророчеств, — отозвался Хироку с напускной ленцой, намереваясь потянуть время.
— Расскажи мне о том самом.
Теперь уже пришел его черед внимательно разглядывать Талилу.
— Что ты можешь мне предложить за этот рассказ? — спросил он спустя несколько долгих минут, наполненных молчанием.
Она сузила глаза. По сути, предложить ему ей было нечего. Решающее слово останется за Мамору, и если он вздумает казнить самого Хироку и всех его людей, Талила ничего не сможет сделать.
Наверное, раньше в ней что-то дрогнуло бы, и она выдала бы свою неуверенность и растерянность. Раньше бы она замялась, опустила взгляд, принялась что-то бормотать себе под нос. Но той Талила, которая жила до дня, когда брат-бастард Императора, Клятвопреступник, господин Мамору Сакамото, вторгся в их родовое поместье, больше не было.
Она давно умерла.
И потому Талила лишь насмешливо фыркнула.
— Нет ничего, что облегчит твою участь, — сказала она ровным голосом. — И ты это знаешь не хуже меня. Мой муж никогда тебя не пощадит.
— Так зачем же мне откровенничать о пророчестве с тобой? Иди спроси о нем мужа, — хрипло отозвался Хироку.
Но он не отодвинулся и не отвернулся, а продолжал смотреть на Талилу и жадно ловить ее реакцию.
— Потому что ты всегда хотел рассказать мне о нем, дядя. Ты упомянул его при нашей первой встрече, хотя мог бы промолчать. А теперь такая возможность у тебя есть. Ведь я сама пришла к тебе.
Хироку молчал так долго, что в какое-то мгновение комок у нее в груди сжался, и она почувствовала горечь разочарования. Неужели она неправильно рассчитала? Неужели ошиблась в нем?
Но мужчина, казалось, тоже ощутил в ней перемену.
— Напрасно мой брат запер тебя в поместье, гонял палкой и никуда не выпускал, — сказал он невпопад. — Я ему говорил об этом.
— Это сейчас уже не важно, — она сердито потрясла головой, не желая и не собираясь проваливаться в пучину детских воспоминаний.
— Но ты никогда не задавалась вопросом, почему так? — он едва заметно усмехнулся. — Твой отец ни к чему тебя не подготовил. Ты очутилась в императорском дворце и словно угодила в чан с кипящей смолой. Ничего не знала. Ни в чем не разбиралась. Слепой, забитый звереныш...
Она вскинула взгляд, и Хироку осекся. Глаза Талилы, обычно спокойные, как небо в ясный день, сейчас пылали.
— Мои слова связаны с пророчеством, племянница, — впрочем, он довольно быстро взял себя в руки и продолжил говорить. — Потому что именно из-за него мой брат держал тебя вдали ото всех. Он хотел полностью определять твою жизнь. Чтобы у тебя ни единого шанса не было что-то сделать само́й. Решать само́й. Попасть под чужое влияние. И он преуспел. О да. Он преуспел.
Талила моргнула несколько раз, пытаясь осмыслить услышанное. Пожалуй, никогда прежде она не задавалась таким вопросом. Почему отец делал то, что делал? Почему поступал с ней так, как поступал?
Он был ее отцом. Главой ее рода.
Ему было виднее.
Никто не учил ее задавать вопросы, и потому она никогда этого не делала.
— Удивлена? — довольно закряхтел Хироку, и она осеклась.
Стиснула зубы и вновь чуть нахмурила брови, чтобы не выглядеть больше ни удивленной, ни задетой. Но спокойная маска, которую Талила надела на лицо, никак не вязалась с ураганом мыслей, круживших в голове.
— То-то же, — мужчина довольно усмехнулся. — Пророчество о том, что от крови последней, кто владел магией огня, родится дитя, которому суждено стать гибелью старого миропорядка. И зарождением нового.
Она рвано выдохнула. Хироку же, явно наслаждаясь, продолжил говорить со злым ожесточением.
— Император хотел сделать тебя своей наложницей. Или женой, это уже неважно. Он хотел от тебя сына, но Боги жестоко посмеялись над ним. У него рождались одни девки...
И, ухмыльнувшись, он покачал головой.
Талила приказала себе дышать на счет. Она зажмурилась, дожидаясь, пока из ушей исчезнет странный гул. А Хироку, наоборот, никак не замолчал. Сперва она не могла заставить его говорить. Но теперь ему было невозможно заткнуть род.
— А в пророчестве говорились про объедение двух составляющих: твоей крови и крови кого-то из императорского рода...
— Мамору... — произнесла она одними губами.
— Умница, девочка, — небрежно похвалил Хироку. — Только вот твой отец... Твой отец хотел продать тебя подороже. Наш Император всегда был жаден. И крайне несправедлив. За высокую роль дедушки божественного наследника твой отец не получил бы ничего. Император мог прийти тебя и забрать. Просто прийти и забрать, и мой брат, конечно же, не мог этого допустить.
Он говорил и говорил, захлебываясь своей желчью. Кажется, просьба Талилы задела в Хироку рану, которая давно болела. Сорвала нарыв, давно желавший прорваться, и теперь слова извергались из него подобно лавине.
— Мой брат решил, что он умнее и хитрее всех живущих. Наверное, воображал себя хитрее Богов. Он играл с Императором, чтобы продать тебя подороже. Он играл с твоим мужем, надеясь, что, когда под ним зашатается трон, наш правитель сделается сговорчивее. Он сговорился с Сёдзан, желая посмотреть, сколько они готовы за тебя заплатить... А в итоге...
— В итоге он перехитрил самого себя, — жестко перебила его Талила.
Она уже успокоилась. Чуть пришла в себя и вернула контроль над собственным телом и его реакциями. Сердце продолжало бешено стучать в груди, но она уже могла связно мыслить и говорить. В груди плескалась такая смесь эмоций, что она не могла выделить что-то одно, что захватило ее с головой. Здесь было все. И разочарование, и горечь, и тоска, и обида, и презрение, и злость, и гнев, и даже ненависть...
Она понимала, что была для отца разменной монетой. Всегда понимала. Но к такому не была готова. Никто не был бы на ее месте.
Талила резко мотнула головой.
— Это все? — спросила тихо, но спокойно, тщательно контролируя каждую букву.
— А тебе мало? — старик выгнул бровь, чуть откинулся назад и расхохотался. — Если тебе будет легче, племянница, я никогда не хотел тебя никому продать.
— Да, — она кивнула, почувствовав, как одеревенела шея. — Ты просто хотел меня убить.
Талила нашла Мамору неподалеку от шатра, в котором находились раненые. Он как раз выходил из него, и невольно Талила отметила, что муж выглядел намного лучше, даже по сравнению с предыдущим днем. Он поправится уже совсем скоро. Всегда поправлялся.
И тогда им придется решать.
Она впилась в него взглядом и не отводила его, пока Мамору, почувствовав, не повернулся к ней.
— Нам нужно поговорить... — одними губами прошептала Талила.
Он нахмурился, потому что ее сосредоточенное, напряженное лицо не предвещало ничего хорошего. Затем обернулся на Такахиро, который всюду его сопровождал.
— Ступайте, — сказал он, имея в виду всех самураев, что сопровождали его повсюду. — Я присоединюсь к вам позже.
Такахиро хотел что-то сказать, но затем заметил замершую в отдалении Талилу и передумал. С поклоном он отошел от своего господина, и Мамору остался один. Что-то было не так. Он чувствовал напряжение даже в воздухе.
Неспешно она подошла к нему, все сильнее и сильнее кутаясь в свой плащ, хотя снег давно перестал идти, и сегодня выдался один из самых теплых дней за все время, как погода резко переменилась.
— Я поговорила с дядей, — сказала Талила, остановившись рядом с ним. — Он рассказал мне о пророчестве.
Мамору раздраженно выдохнул. Может, стоило казнить Хироку еще накануне?
— Ты знал о нем? — она подняла на него свои нестерпимо пронзительные, требовательные глаза.
Конечно, он знал.
Мамору кивнул. С изумлением он осознал, что чувствует... вину. За то, что не сказал, хотя не должен был. И они едва ли говорили друг с другом во дворце. Она ненавидела его и мечтала уничтожить при первой же возможности. А он... он пытался выжить, балансируя на очень тонкой грани. И сохранить ее жизнь.
— Меня никогда не трогало это пророчество. Ни оно, ни многие другие, — глухо сказал он, когда устал вслушиваться в повисшую между ними тишину.
— Он никогда не оставит меня в покое, — шепнула Талила.
Ему не нужно было спрашивать, кого она имела в виду.
— Раньше... раньше я думала, что нужна ему, чтобы родить ребенка, который унаследует мою магию. Что поэтому меня оставили в живых, — быстро и отчаянно зашептала она, и ее ладонь все сильнее собирала в кулак плащ на груди. — Но если это правда... мой ребенок... разрушит старый миропорядок и создаст новый? — она обожгла его взглядом.
Мамору стиснул челюсть. Слишком многое плескалось сейчас в ее глазах. Слишком многое, и у него не было ответов ни на один вопрос.
— Никто никогда не оставит меня в покое, — Талила резко опустила голову и вытянула руки вдоль тела, стиснув кулаки. — Мой дядя был прав.
— В чем? — хрипловатым голосом от с трудом сдерживаемых эмоций спросил он.
Он смотрел на нее и понимал, что ответ ему не понравится.
— Он хотел меня убить, — Талила горько усмехнулась. — Единственный из всех, кто не хотел до меня добраться.
Мамору прищурился, сузив глаза. Он не мог не заметить лихорадочный взгляд, которым она бегала по его лицу. Ее губы едва заметно подрагивали, она постоянно прикусывала их, силясь удержать рвущиеся из груди рыдания. Брови пошли некрасивыми заломами, как если бы ей было очень сильно больно, но она старалась не показать эту боль, что раздирала на части.
Он шагнул вперед раньше, чем подумал, и притянул Талилу к себе. И сразу же почувствовал, как уже его собственная боль отдалась острой вспышкой в лопатку. Ему было плевать.