Император мог намеренно заманивать их в место, откуда у них уже не получится выбраться...
Но Мамору не хотел бросать войско. Он чувствовал, что обязан остаться, и потому вместо себя отправил полководца Хиаши с небольшим отрядом. Они должны были разведать местность и убедиться, что на другом берегу их не ждет ловушка.
Без полководца, которому он доверял, Мамору стало особенно тяжело. Не так много было людей, на которых он мог положиться, и Хиаши был одним из них. Остальные же сейчас сопровождали Талилу...
Он не жалел о принятом решении. Но признавался сам себе, что поход оказался куда труднее, чем ожидал. Мамору ничего не изменил, если бы представился такой случай, но с удовольствием разделил бы свое бремя с еще одним человеком.
Испортившаяся погода лишь все усугубила. Сплошная стена из дождей продолжалась несколько дней лишь с небольшими перерывами. Вода размыла дорогу. Идти стало сложнее и дольше. И припасы, которые везли на повозках, оказались под угрозой. Они могли намокнуть, а лошади и колеса застревали в грязи.
Войско двигалось медленно, слишком медленно.
Дождь не прекращался. Он моросил с утра до вечера, ледяными потоками стекая с капюшонов, пропитывая одежду, делая ее тяжелее. Люди мерзли, их кости ломило от холода, но развести нормальный костер было почти невозможно — древесина мгновенно намокала, и даже когда кто-то пытался раздуть пламя, дым просто стелился по земле, не давая тепла.
Ропот становился все громче.
— Дорога больше похожа на болото, — ворчал кто-то, переминаясь с ноги на ногу и выжимая мокрый рукав. — Если так пойдет дальше, мы и до зимы не доберемся.
— Мы и до следующей ночи можем не добраться, — угрюмо добавил другой, вытирая мокрый лоб. — Если хоть часть припасов намокнет, что мы будем жрать, а? Грязь, как свиньи?
Они были правы.
Часть припасов уже была испорчена.
Мамору об этом знал.
Сухари, которыми рассчитывали растянуть запасы, размокли и покрылись плесенью. Мешки с рисом пострадали чуть меньше, но все равно ощутимо.
Громкие голоса, донесшиеся с самого хвоста войска, заставили его обернуться и ударить пятками жеребца.
— Воды слишком много! — с той стороны раздался недовольный крик.
Очередная повозка завязла в грязи, лошади не могли ее вытянуть.
— Убирайте все лишнее! — рявкнул Мамору приблизившись.
Самураи развязывали мешки, скидывали все, что можно было оставить. Некоторые косились друг на друга, явно недовольные тем, что теряют припасы, которые могли бы еще пригодиться.
— Если сгинем в болоте, еды нам не понадобится! — отрезал Мамору, не терпя возражений.
Сказать против никто ничего не посмел, но глухой гнев и раздражение прошлись по толпе.
На пятый день вернулся Хиаши с отрядом. Такой же вымокший до нитки, уставший и злой. Но он принес хорошие вести, и люди чуть воспрянули духом.
— Перейти реку можно, господин, — сказал он и тут же зашелся жестким кашлем, который выжигал из груди весь воздух. — И путь на том берегу свободен. Мы просидели сутки, прячась, но не увидели ничего, что было бы подозрительно.
Договорил, и вновь его скрутил приступ сухого кашля. Сырость и холод подточили многих, Хиаши был далеко не один.
— Хорошо, — Мамору выдавил из себя улыбку. — Значит, мы перейдем.
Спустя еще два дня дождь, наконец, ослабел, но дорога все равно оставалась размытой, коварной, изматывающей. Когда впереди завиднелся берег, они сначала не поверили.
А потом, осознав, что вот он – долгожданный переход через реку, замолчали. Не было радости. Не было облегчения. Только усталость и понимание, что самое сложное еще впереди.
Река здесь была не такой широкой, как в других местах, но течение оставалось быстрым и опасным. Вода темнела, вздымаясь гребнями, неся вниз ветки, грязь, обломки, смытые дождями.
Мамору молча смотрел на этот поток.
Кто-то мог утонуть.
Кто-то мог сорваться и унестись вниз по течению.
Но другого пути не было.
— Мы заночуем сегодня здесь, — велел он, хотя не прошло даже половины светового дня. — Отдохнем, наберемся сил. А завтра отправимся сразу после восхода солнца.
Поскольку дождь больше не лил, его слова встретили негромким, но одобрительным гулом. У самураев появилась надежда на долгожданный костер и горячие питье на ужин. Пусть бульон и будет полупустым, но, если он будет обжигать желудок теплом, никто не станет роптать.
Мамору же, пока его люди разбивали лагерь и пытались отыскать сухие дрова для костров, вместе с Хиаши отправился осматривать берег. Он шагал по размокшей земле, чувствуя, как сапоги с каждым шагом вязнут в грязи. Дождь уже прекратился, но следы ливней остались везде: глубокие воронки, выбитые потоками воды, глинистые склоны, по которым еще стекали тонкие струи, обломки деревьев, застрявшие в прибрежных камнях.
Мамору зашел в воду по колено, и холод обжег кожу даже сквозь одежду. Река была ледяной, течение тянуло вниз, и ноги еле держали опору.
— Я могу пойти первым, господин, — сказал Хиаши, который не полез за ним в воду, а остался на берегу. — Мы перекинем веревки, зацепим их за деревья. Они помогут держаться.
Мамору кивнул, а тот, помолчав, прибавил со вздохом.
— Несколько дней назад воды было поменьше. Дождь... — и он недоговорил, махнув рукой.
Когда он в первый раз переходил реку вброд, то воды ему на том месте, где стоял сейчас Мамору, было по щиколотку. Не по колено.
Утром, которое пришло слишком быстро, они приступили. Когда первый отряд вошел в воду, разговоры стихли по всему лагерю. Не было ни смеха, ни привычного обмена шутками, ни даже приглушенных перешептываний.
Только тяжелое дыхание, скрип упряжи, всплески воды, глухие удары копыт по вязкому дну.
Река не встречала их гостеприимно. Холодная, мутная, она ревела потоком, подтачивая ноги, цепляясь за сапоги, тянула, как будто пыталась забрать их себе.
Самураи шли в плотном строю, держась за канаты, протянутые от берега к берегу. Они намокли, стали скользкими, но были единственной точкой опоры.
Шаг.
Еще шаг.
Вода достигла колен, затем бедер, потом дошла до пояса.
Шли осторожно, сжав зубы, борясь с течением, которое толкало, сбивало, пыталось вытащить из цепи, разорвать строй.
Лошади шли следом, дрожащие, испуганные, их ноздри раздувались, когда они тянули воздух, вслушиваясь в ревущий поток.
— Держись крепче! — раздался хриплый голос из середины.
Кто-то поскользнулся, но его успели схватить, не дали течению утащить вниз. А вот другому так не повезло, и река потянула его, словно голодный зверь. Еще секунда — и он исчез в бурлящем потоке.
Те, кто шли позади, видели, что произошло, но ничего не сказали.
Что говорить?
Они и так знали, что не все дойдут до другого берега.
Течение хлестало лицо, забивало уши шумом, ревом, безостановочным рокотом воды.
— Вперед! — Мамору говорил сквозь сжатые зубы.
Он шел первым в своей цепи и чувствовал, как вода давит на тело, как каждое движение становится тяжелее, как ноги все глубже проваливаются в ил.
Впереди был виден берег, но сейчас он казался бесконечно далеким.
Но нужно было идти дальше.
Переправа заняла так много времени, как не мог предположить никто.
Три дня. Три долгих, изнуряющих дня, полных тревоги, усталости и страха за каждого, кто вступал в эту воду.
И лишь к вечеру третьего последний отряд шагнул в реку и взялся за канаты. Новые, потому что прежние истончились за все это время, пока их касались сотни ладоней.
Мамору стоял на берегу, глядя, как последние люди медленно, но уверенно продвигаются через реку.
Все было позади. Он выдохнул и впервые за долгое время почувствовал не только усталость, но и облегчение.
Река унесла немногих. Гораздо меньше, чем он боялся. Его самураи стояли на другом берегу; мокрые, измученные, но живые.
Мамору почти позволил себе улыбнуться, но внезапно его тело само напряглось, раньше, чем разум осознал причину.
Звук.
Высокий, резкий, разрывающий воздух.
Стрела.
Тонкий свист — и крик.
Мамору повернулся ровно в тот момент, когда человек, державшийся за канат, рухнул в воду, хватаясь за бок.
— Враг! — кто-то закричал, но он уже знал.
Засада.
И слишком поздно, чтобы избежать удара.
Они пересекли реку, и теперь путь назад был отрезан. А враг пришел за ними.
Глава 25
— Расскажи мне о нем, — попросила Талила полководца Осаку, — расскажи мне о главе Восточной провинции.
Несколько дней назад, выждав положенное время, они оставили гарнизон у реки и, подчиняясь плану Мамору, отправились на восток. Теперь же они приближались к границе тех земель, и Талила ощущала, как с каждым часом ее волнение все усиливается.
Еще когда войско не разделилось, и они стояли одним лагерем, Мамору направил множество посланий — главам тех провинций, с которыми он хотел заключить союз, и Талиле предстояло продолжить то, что он начал. Они получили не так много ответных писем, но в тех нескольких были довольно многообещающие намеки.
— Господин Тадамори и господин Мамору воевали вместе шесть лет назад, — Осака, толкнув коленями жеребца, поравнялся с Талилой и принялся рассказывать. — Они вместе оказались в западне, устроенной Сёдзан, и сблизились, пока выбирались из ловушки.
Талила хмыкнула. Ну, еще бы. Какие иные воспоминания могли объединять двух военачальников?
— Но господин Тадамори очень хитер, — прибавил полководец и поближе к ней наклонился, — за все время после того сражения он больше ни разу не направлял своих людей в императорское войско.
— Как это возможно? — она удивленно распахнула глаза. — На каждой провинции лежит повинность. Мой отец это терпеть не мог, но не смел роптать. Не смел не подчиняться ежегодному указу.
Осака заговорщицки усмехнулся
— Вместо самураев он посылал деньги.
Талила подавила вздох и покачала головой. После того как ее насильно вытащили из заточения в поместье, которому ее подвергал родной отец, ей открылся целый новый мир. И порой, в минуты слабости она жалела об этом. Была все же особая прелесть жить бессловесной отцовской марионеткой и слепо выполнять его приказы. Потому что свобода принесла с собой огромную ответственность, и ее груз становился лишь тяжелее день ото дня, и порой она чувствовала себя так, словно на плечи ей давил огромный камень, а на шее медленно затягивалась петля...