— Никто не должен знать.
Осака кивнул без малейшего промедления.
— А теперь я хочу поговорить с советником Горо, — сказала Талила и решительно зашагала вглубь лагеря к месту, где держали пленных.
Губы дрожали. Она шла и удивлялась тому, что идет, потому что ноги подкашивались. Она не понимала, где и как нашла в себе силы что-то делать, что-то говорить. И удерживать на лице спокойное выражение, ведь на нее было устремлено множество взглядов, и она не имела права, не могла сейчас показывать, что чувствовала на самом деле.
Как сердце раздирали на части боль и тоска, как все внутри сжималось при одной только мысли, что Мамору оказался в плену...
Она думать об этом не могла! И вспоминала, как стояла тогда перед советником Горо и смотрела на обрубленные волосы и катану мужа, и с трудом заставляла себя дышать. Теперь же вокруг не было толпы, из которой вышел бы Мамору. Ничего не было, лишь проклятый свиток со страшным известием...
Все вокруг двоилось и расплывалось из-за слез, которые Талила смахивала и смахивала, не позволяя пролиться.
Никто не должен знать, никто. Она не удержит войско, если пройдет слух, что Мамору был захвачен армией Императора...
И они проиграют.
Но и долго скрывать правду она не сможет, потому что среди самураев уже поползли разговоры и пересуды. Все знали, что Мамору отправился вместе с дозорными посмотреть на сожженную деревню, и давно ждали его возвращения. Еще день, два, три, и Талиле придется что-то отвечать…
«Приходи ко мне, и я сохраню ему жизнь».
Советник Горо нашелся ровно там, где был должен. Ей стоило лишь взглянуть на него, и по рукам прошла горячая волна, и пламя вспыхнуло на кончиках пальцев. Талила сжала крепкий кулак, чтобы его унять. Она опустила взгляд и поняла, что дрожали не только губы. Она даже не чувствовала, но ее ладони тряслись так, словно она билась в безумном припадке.
«Надень оковы, и я отпущу его».
По пленным прошел шепоток, когда они заметили ее появление. Советник Горо повернулся одним из последних. Ожоги на его лице выглядели даже хуже, чем во время их разговора несколько дней назад. Лопнули образовавшиеся волдыри, и Талила видела воспаленную кожу.
Был ли он замешан?..
Она смотрела на советника Горо и пыталась понять, и прекрасно осознавала бесполезность этого занятия.
Мамору говорил, что в войске было полно предателей, даже после расправы над Хиаши и другими. Он говорил, что советник Горо непременно изыщет способ передать во дворец весточку. И он не верил ничему, что тот рассказывал.
Талила обернулась через плечо: полководец Осака стоял на шаг позади, еще более мрачный, чем прежде. Она почти физически чувствовала его неодобрение.
— Моя госпожа? — слегка насмешливый голос советника Горо резанул по обнаженным нервам. — Что я могу для тебя сделать?
— Ты хочешь жить, советник? — спросила она без улыбки.
И ее вопрос заставил мужчину опешить. Он хотел усмехнуться, но мешала обожженная щека, и потому он лишь кивнул.
— Ты слышал, верно, что господин Мамору покинул лагерь два дня назад, — она намеренно преуменьшила время, что прошло, — и теперь я стою во главе войска.
Советник Горо был далеко не глуп, и потому слова Талилы заставили его напрячься. Он подобрался весь и широко расставил ноги, на которых с трудом мог долго стоять: сказывались раны и боль, что сопровождала любое его движение.
— Слышал, — ответил нарочито коротко.
— И никто не посмеет мне перечить. Скажем, если я захочу казнить дерзкого пленника, — тщательно проговаривая каждое слово и делая длинные паузы, продолжала вслух размышлять Талила.
Она почувствовала, как на нее посмотрели многие из тех, кто был связан с советником Горо одной веревкой, и по ее бледным губам скользнула быстрая улыбка. Это хорошо. Пусть боятся.
— Чего ты хочешь, госпожа, от бедного старика? — спросил он.
Она усмехнулась.
— Чтобы ты рассказал, какие ловушки могут поджидать меня во дворце?
— Вы уже планируете осаду? — не спрятав оскала, поинтересовался советник Горо.
Талила ласково улыбнулась ему и подняла ладонь, позволив появиться на ней огню. Пламя отражалось в ее глазах и бросало тени на бледное лицо, отчего подбородок казался острее, а скулы — еще более запавшими. Взгляд же, в котором танцевали искры, завораживал и притягивал одновременно.
Не выдержав, советник Горо отвернулся первым.
— Ты дешево продашь свою жизнь, если рискнешь появиться во дворце, — нехотя выплюнул он сквозь зубы.
Лицо Талилы не дрогнуло. Пока он не сказал ничего, о чем бы она не догадалась сама.
— Тебе что-то известно об этом, — сказала она прищурившись.
Советник Горо не стал себя сдерживать и вернул ей колкий, насмешливый взгляд.
— Было очень глупо вам двоим полагать, что вы сможете переиграть Императора, — отозвался он, и в его голосе прозвучало торжество, которое он не стал скрывать.
Талила вновь стиснула кулаки и задышала тяжело, через нос, пытаясь унять сердце, что бешено колотилось. Перед глазами больше не расплывалось от слез, теперь там плясали кровавые круги. Она пыталась сосредоточиться, но хаотичные мысли в голове не желали укладываться. Понятно было лишь одно: Мамору сам шагнул в ловушку, что была расставлена.
Ладони дернулись накрыть живот, но она вовремя себя остановила.
Похоже, Император предугадал многое, но знал ли он о том, что она скрывала ото всех? Знал ли он о ребенке, которого она носила под сердцем?
Дитя, которому суждено стать гибелью старого миропорядка. И зарождением нового.
Прикусив изнутри щеки, Талила обожгла советника Горо ожесточенным, злым взглядом. Она могла бы сжечь его прямо сейчас, стоило лишь шевельнуть рукой, но...
Но что-то на кромке ее сознания сопротивлялось. Интуиция? Предчувствие?..
Не прибавив больше ни слова, она развернулась и пошла прочь и вскоре услышала позади себя шаги полководца Осаки. Спиной она ощущала, что советник Горо глядел ей вслед: растерянно, вопросительно. Она не стала оборачиваться.
Лишь отойдя на значительное расстояние, посмотрела на полководца Осаку.
— Мы выступаем. Подготовь войско.
— Но что мы им скажем?
— Правду, — она жестко усмехнулась. — Мы скажем им правду.
Еще совсем недавно она думала, что весть о том, что Мамору угодил в плен, губительно повлияет на боевой дух самураев. Но один короткий разговор с советником Горо заставил ее пересмотреть свои убеждения.
— Госпожа... — начал полководец Осака, но осекся, когда встретился с ней взглядом.
Так много было в глазах Талилы от Мамору в ту секунду.
— Мы пойдем до самой столицы, как и хотели. Император не причинит ему вред... непоправимый вред, — добавила она тихо, посерев лицом, — потому что понимает, что, если он это сделает... меня уже ничего не удержит.
— Вы не должны идти к нему добровольно и надевать кандалы, это будет смертным приговором и для вас, и для господина Мамору.
— Я знаю... — она тяжело вздохнула и опустила взгляд на свой живот, который по-прежнему оставался таким же плоским, как и недели назад, — но я думаю, что Император не учел одного, — и Талила подбородком указала вниз.
Полководец Осака нахмурился и посмотрел на нее с сомнением.
— Вы не можете быть уверены. И вы не знаете, как дитя повлияет на вашу силу, — переборов себя, тяжело обронил он.
— Может, и не знаю. Но я знаю, что мой ребенок станет гибелью старого миропорядка. Что, если в Пророчестве говорится об Императоре? О целой династии, что стоит за его плечами, которая превратила страну в руины? Которую давно пора уничтожить, чтобы мы все могли начать жизнь?
Талила помассировала двумя пальцами переносицу и устало вздохнула.
— Я ничего не знаю, ты прав. Лишь то, что мой муж схвачен приспешниками Императора, он в плену и, вероятно, подвергается пытками. А за моей спиной стоит огромная армия, в моих руках — вся сила огня. И я не остановлюсь, пока не освобожу Мамору.
Полководец Осака с несколько мгновений изучал ее тяжелым, давящим взглядом. Решив что-то для себя, он опустился перед ней на одно колено и сложил руки в уважительном воинском жесте: кулак одной упирается в раскрытую ладонь другой.
— У вас есть моя катана, госпожа, — сказал он, заглянув ей в глаза. — И моя жизнь.
С трудом сглотнув, Талила заставила себя кивнуть. Глаза невольно увлажнились, в горле запершило.
— Поднимай войско, — велела она хрипло. — Мы выступаем сейчас же.
***
«Приходи ко мне, и я сохраню ему жизнь».
«Надень оковы, и я отпущу его».
***
Следующие две недели стали самыми тяжелыми за всю ее жизнь. Прежде Талила думала, что ей было тяжело, когда убили отца, а ее схватили, заковали и бросили под ноги Императору. Когда заставили выйти замуж за его старшего брата-бастарда, Клятвопреступника, презираемого всеми ублюдка без чести, совести, сердца.
Да. Тогда, в императорском дворце она думала, что ей тяжело. А ведь Мамору всячески пытался ее уберечь. И сделать это так, чтобы никто не догадался, потому что привязанность для него означала смерть.
Она была наивной.
Больше нет.
Каких усилий ей стоило стать перед рядами самураев и объявить, что их господин оказался в руках врага, — невозможно представить. Она и сама не понимала, как справилась, как выдержала этот вихрь ненависти, гнева, злости, растерянности и отчаяния. Как не утратила контроль, как не позволила воинам слепо сорваться с места и броситься вперед.
Многие говорили, что они должны стереть с лица земли все, что лежит между лагерем, где стояло войско, и столицей. Сжечь и уничтожить, чтобы осталось лишь пепелище и разруха. Кто-то впал в глубокое отчаяние, веря, что без Мамору они обречены, и теперь у них остался лишь один путь — сдаться и уповать на милость Императора.
Пожалуй, со вторыми справиться было даже проще, чем с первыми, потому что что-то глубоко внутри Талилы сопротивлялось и не желало приносить еще большие боль и кровь землям, которые уже пострадали от их противостояния.