Тем не менее, ей пришлось.
Войско продвигалось быстро, почти не встречая сопротивления. Наверное, они все ошиблись в своих предположениях, и основные силы Император сосредоточил вблизи столицы. За недели, что прошли со дня, когда Талила получила письмо, случилось лишь несколько столкновений с силами противниками: мелких, совсем незначительных.
Она запретила трогать деревни, если жители не оказывали сопротивления, и приказала не разрушать города, что встречались им на пути, но знала, что не все самураи подчинились. Полководец Осака регулярно сообщал о беспорядках, отводя глаза. Ему было не под силу проследить за каждым, и скрепя сердце, Талила приняла это.
По правде, у нее почти не осталось сил тревожиться из-за безымянных жителей безвестных поселений. Сердце болело за Мамору.
И за себя. За то, что она намеревалась совершить.
Когда до столицы оставалось три дневных перехода, к ней вновь подступился полководец Осака. Момент он поймал идеальный: войско отдыхало после изматывающего пути, на кострах готовился скудный ужин, а Талила, выслушав ежевечерние донесения, тренировалась, чуть отойдя от основного лагеря.
— Вы уверены, госпожа? — спросил этот стойкий самурай, смотря на нее больными глазами.
Сжав ладонь, Талила погасила пламя. За две недели она преуспела в обращении со своей магией, которая изменилась с момента, как в ней зародилась новая жизнь. Огонь подчинялся ей гораздо лучше, чем прежде, и редко выходил из-под контроля. Только если ею обуревали слишком сильные эмоции.
И Талила этого боялась, потому что знала, что во дворце Императора эмоции будут не просто сильными. Потому и старалась обращаться к магии при каждой возможности, даже если было неудобно, даже если она была расстроена или опечалена, даже если чувствовала себя мертвым, высохшим сосудом.
Вот и сейчас она остановила тренировку только потому, что боялась ненароком причинить полководцу Осаке вред.
— Уверена, — обронила ровно и взглядом прошлась по выжженной земле вокруг себя.
— В ваших руках не только жизнь господина, но и моя, — вдруг усмехнулся полководец.
Талила сперва не поверила тому, что услышала и вскинула на него пронзительный взгляд. Она не видела ни одной его улыбки уже несколько недель.
— О чем?.. — спросила обескураженно.
— Если господин Мамору вернется, а вы нет, он меня убьет. И будет прав. Впрочем, не думаю, что господин успеет, ведь я убью себя первым.
С совершенно серьезным лицом отозвался полководец, и с мгновение Талила оторопело смотрела на него. Она уже всерьез задумалась, а не начала ли сходить с ума, но потом все же рассмеялась. Громко и искренне.
— Хорошо, — сказала она, когда приступ веселья иссяк. — Я постараюсь вернуться.
— Благодарю, госпожа, — полководец Осака церемонно склонил голову.
Он также окинул взглядом черную землю вокруг нее.
— Вижу, что вы преуспели, — произнес уже серьезно, без намека на улыбку.
— Да... — отозвалась она тихо.
— Я давно догадывался, что в вас таится великая сила, госпожа. Но, признаюсь, не представлял, насколько она способна изменять все вокруг.
Подобное признание вышибло из Талилы дух. Она судорожно втянула носом воздух, почувствовав, как внутри все взметалось. Сердце забилось часто-часто, по рукам расползся жар и забегали мурашки, и она не сразу нашлась с ответом. Пришлось переждать, пока разожмутся тугие тиски, что стянули горло, мешая говорить.
— Я считала ее проклятьем, — все же выдохнула она.
Полководец Осака кивнул.
— Мы все ошиблись в этом, — сказал он и, слегка поклонившись, ушел, оставив Талилу в смятении.
Когда его шаги стихли, она зажмурилась и вытянула вдоль тела руки с кулаками. Сосредоточившись, она свела на переносице брови и крепко стиснула зубы, пытаясь почувствовать, как чуть пониже груди, ровно по центру, зарождается ее сила, ее огонь. И когда она ощутила жар, ощутила горячую-горячую точку, постаралась направить ее в руки, к запястьям, которые по-прежнему обвивали шрамы от старых кандалов.
И скоро на них появятся новые...
Талила попыталась вспомнить, что чувствовала в тот момент, когда расплавила свои оковы. Ее магия не имела тогда выхода, и вся сила была направлена в одну точку, и она была так велика, что справилась с тем, что прежде казалось Талиле невозможным.
Ей предстоит повторить это.
Наутро вернулись дозорные.
— Войско Императора сосредоточено на подходах к столице. Они воздвигли укрепления и выставили заграждения. И готовы к долгой осаде.
— Этого не потребуется, — усмехнулась Талила, выслушав донесение.
После того единственного письма она больше не получала никаких вестей и не знала, радоваться ли ей или опасаться. Если бы его пытали и потом присылали ей доказательства, для нее все было во сто крат тяжелее. Но не меньше ее угнетала и эта тишина, неведение. Словно Мамору просто перестал существовать, словно его никогда и не было.
Она старалась гнать прочь мысли, но они были с ней ежедневно, ежечасно.
— Я уйду тихо, — сказала она полководцу Осаке на следующую ночь, когда до столицы оставалось совсем немного. — Ты должен будешь все объяснить.
Сказала и опустила глаза, потому что то, о чем она просила самурая, было малодушием. И она стыдилась, но иначе не могла. Боялась, что ее не отпустят, если она расскажет о своем истинном намерении. О том, которое она скрывала от всех. О том, что укрепилось в ней с той минуты, как она развернула проклятый свиток...
— И удержать войско, — прибавила она, стараясь не смотреть на застывшее лицо полководца. — Я знаю, что прошу многого, но...
— Это не много, госпожа, — он перебил ее, чем нарушил немало неписаных правил. — Это ничто в сравнении с тем, что сделаете вы.
Губы Талилы задрожали, брови некрасиво изогнулись. Она изо всех сил старалась сдержаться и не расплакаться, и опустила голову.
— Я лишь надеюсь, что вы понимаете, чем рискуете… — прибавил полководец тихо.
В ее взгляде блеснула ненависть, когда Талила распрямилась. Не к Осаке, конечно же, нет. К человеку, который скрывался за стенами столицы.
— Если что-то не получится... если что-то пойдет не так... я найду способ покончить с этим, — произнесла она твердо и услышала, как полководец вздохнул.
— Для меня огромная честь, что я знал вас, госпожа.
— Не говори так, словно мы прощаемся, — Талила потрясла головой. — Мы еще увидимся. И ты встретишься со своим господином.
Она хотела сказать что-то еще, что-то очень важное, но не нашлось слов. В груди закололо, и ей пришлось спешно уйти, потому что во взгляде у нее по-прежнему блестели слезы, а на сердце лежала огромная тяжесть.
Она знала, чем рискует. Знала, что подведет всех, если что-то не удастся.
Но поступить иначе она не могла. И не попробовать спасти мужа — тоже.
Лагерь она покинула вместе с отрядом дозорных ранним утром. Натянула пониже капюшон и держалась ото всех в стороне, и никто не обратил на нее внимания. Слишком устали люди. Слишком все они были измотаны. Выгадав момент, она отделилась от своих спутников и помчалась верхов в направлении столицы, туда, где виднелись императорские стяги.
Ей кричали вслед, кто-то даже поскакал за ней, но вскоре отстал, потому что Талила была легкой, а ее кобыла — быстроногой.
И вскоре она оторвалась от своего единственного преследователя и ступила на дорогу, что вела прямо в сердце Империи.
Она не оглядывалась, хотя душа требовала на миг бросить взгляд назад. Вместо этого, сжав губы до побеления, Талила направилась вперед. Дозорные Императора заметили ее гораздо раньше, чем она приблизилась к вражескому войску, к моменту, как она достигла места, где ровными рядами выстроились самураи, весть разлетелась далеко-далеко.
Она двигалась с почти бесстрастным лицом, и воины расступались перед ней. Ей в спину летели шепотки, ненавидящие взгляды, ругань, проклятья. Она не обращала внимания и смотрела прямо перед собой. Многие вздрагивали, когда она проезжала рядом, словно боялись, что малейшее ее движение обернется огнем.
Талила облизала пересохшие губы и посмотрела на видневшуюся вдали столицу. Усталая и решительная, она чувствовала каждый взгляд, устремлённый ей в спину, но не позволяла себе оборачиваться.
«Я здесь, Мамору. Я не позволю им сломить нас», – слова шли из сердца.
И, ступив на этот путь, Талила шла дальше, зная: назад возврата нет.
Глава 30
Талила шла нарочито медленно, не торопясь. Восемь вооруженных мужчин сопровождали ее, по двое с каждой стороны, и потому даже в широком коридоре дворца им было тесно.
Она не обращала на них внимания и сосредоточенно смотрела прямо перед собой. На раздвижные двери, расположенные в противоположном конце длинного коридора.
Шрамы на запястьях болели, посветлевшие нити горели огнем.
Каждый шаг отдавался в груди болью. Отдавался эхом того дня, когда она уже вот так брела по длинному коридору, и в конце ее поджидали те самые двери.
Она не могла поверить, что вернулась. Не могла поверить, что добровольно ступила во дворец. Стены и потолок давили, мешая дышать. Воздуха не хватало, и Талиле казалось, что у нее на шее медленно затягивалась удавка. Она старалась не сбиваться с шага и одергивала руку, которая тянулась расстегнуть ворот короткой куртки. Не хотела показывать свою слабость.
Она никогда не боялась закрытых, тесных помещений, да и не был Императорский дворец тесным, но Талила ощущала себя словно в клетке. Ей хотелось одного: повернуться и убежать прочь. Или же вскинуть ладонь и поджечь все, на что только падал ее взгляд, и в первую очередь — самураев, что ее сопровождали.
У нее не забрали ни катану, ни нож. Ей никто не сказал ни слова, лишь когда она прошла сквозь ворота, то увидела своих стражников. И они молча выстроились вокруг нее, и уже вдевятером направились во дворец. Ей не нужен был провожатый, она прекрасно знала дорогу.
Такое невозможно забыть.