Талиле казалось, что она слышала, как звенят ее цепи — цепи, которых на ней не было. Она чувствовала, как они оттягивают ей запястья, как путаются под ногами, как оставляют алые отпечатки на коже...
Каждый шаг был мучительным, каждый шаг был болезненным, каждый шаг был пронизан страхом и ненавистью.
Паника накатывала сильными волнами, следующая острее предыдущей.
Талила шла и смотрела прямо перед собой. Губы — плотно сжаты, брови — сведены на переносице, взгляд — тяжелый, давящий — устремлен вперед.
Когда они приблизились к дверям, двое самураев шагнули, чтобы раздвинуть их перед ней, и она на мгновение замерла, собираясь с духом. Ладонями были ледяными; она такого и не помнила. Чтобы у нее, у той, в чьих жилах бежит огонь, мерзли руки.
Наконец, Талила вошла. В помещение, которое она предпочла бы никогда не видеть.
Или же обратить в пепел.
И, как месяцы назад, она мгновенно прикипела взглядом к одному-единственному человеку.
Тогда она страстно желала ему отомстить.
Сейчас же...
Обнаженный по пояс Мамору стоял на коленях. На теле — следы пыток. Рядом с ним — десяток самураев, даже больше, чем охранявших ее. У них в руках — копья и катаны, направленные на ее мужа. Двое держали лезвия возле его шеи, так близко, что она видела узкую полоску крови.
Посыл Императора был понятен без слов. Мамору убьют раньше, чем она вскинет руку, чтобы вызвать огонь. Кто-то из тех, кто окружал его, успеет. Хватит и одного удара, одного мгновения, чтобы забрать жизнь.
Но больнее всего для Талилы стала не коленопреклонённая фигура мужа. \
Нет.
Его голова была опущена, и когда она вошла, стражник схватил Мамору за лоб и заставил поднять взгляд.
И тогда он ее увидел.
И это был самый жуткий момент в жизни Талилы. Даже когда двумя часами ранее она стояла одна перед всем императорским войском, так жутко ей не было.
Она выдохнула через нос и попыталась ему улыбнуться. Ей было наплевать, что на них смотрели, кто на них смотрел. Она видела только своего мужа, только его испуганный взгляд. Кажется, сбылся его самый худший кошмар. Талила вернулась в императорский дворец, вернулась добровольно, вернулась за ним.
Ее губы не слушались и жалко дрожали, не желая складываться в улыбку. Губы Мамору по цвету сравнялись со снегом на вершине горного перевала. В нем и так было мало жизни и крови; после того, как он увидел ее, его лицо стало пепельным.
— Убей меня и беги, — прохрипел он мучительным стоном.
«Глупый, — подумала Талила. — Я тебя спасу».
С трудом отвернувшись от мужа, она, наконец, решила осмотреться.
То самое помещение, в которое ее привели несколько месяцев, чтобы провести брачный обряд.
Символично.
Император любит такие вещи.
Вновь здесь собрались люди — мужчины и женщины, лица и имена которых она не помнила.
Да это было и неважно.
Все они смотрели на нее — вновь. Смотрели с ужасом, с неверием, презрением, страхом, ненавистью, злостью.
Равнодушных не было, и Талила отвечала им тем же. Прошлась тяжелым, давящим взглядом по каждому. И лишь затем, в самый последний черед, она повернулась к Императору.
Он постарел гораздо сильнее, чем она могла ожидать. И злое удовлетворение согрело ее душу, ведь она приложила руку к тому, чтобы Император смотрелся изнуренным жизнью стариком. Даже пышные, церемониальные одежды не могли скрыть его дряхлости, его усталости.
— Я пришла. Как ты и хотел, — сказала она и нарочитым жестом накрыла рукоять катаны.
Пышная, высокая корона, которой была увенчана его венценосная голова, дернулась вслед за телом. Обращение, которое использовала Талила, его покоробило.
Она улыбнулась.
— Ты действительно пришла, — проговорил он. — Не могу поверить, что ты решила пожертвовать собой в обмен на него, — тонкие губы презрительно скривились.
— Уходи, Талила! — Мамору, наконец, очнулся от оцепенения, в которой впал, увидев жену на пороге.
Возможно, какая-то часть него до последнего надеялась, что у него начались предсмертные видения, и Талила — нереальна.
— Я приказываю тебе, — прохрипел он и подался вперед, напоровшись на лезвие. Он дернулся, и царапина, оставленная кинжалом, стала глубже. — Уходи.
— Мне придется ослушаться тебя, — сказала она ласково и улыбнулась ему — так, словно речь шла о пустяках. — Надеюсь, ты сможешь меня простить.
— Талила! — простонал Мамору, не замечая, как по шее струилась кровь из пореза.
Самураям пришлось схватить его за плечи и потянуть назад, чтобы он перестал касаться кинжала.
— Принесите кандалы! — велел Император.
— Нет!
— Нет.
Первый крик принадлежал Мамору, второй — тихий, спокойный голос — его жене.
— Нет, — повторила Талила. — Сперва ты отпустишь моего мужа, — сказала она, глядя Императору в глаза. — Он покинет дворец и пройдет сквозь твое войско и удалится на расстояние трех полетов стрелы. И тогда я надену кандалы.
— Много требуешь, глупая девчонка.
— Талила, не смей!
Она дернулась, но не повернулась к мужу, продолжила непримиримым взглядом смотреть на Императора.
— Я тебе не верю. Ни в чем, — выплюнула она, не став скрывать ненависть. — Или так, или... или я сожгу тебя прямо сейчас.
Ее лицо заострилось, взгляд сделался хищным, полным кипящей злости.
— Ты не посмеешь. У меня твой муж, — Император рассмеялся.
— Для самурая смерть — это благо. Я буду счастлива умереть, если смогу при этом забрать тебя с собой, — Талила холодно усмехнулась.
Она не звучала так, словно бросала слова на ветер. Говорила с циничной расчётливостью убийцы.
— Спроси города, которые я сожгла. Спроси людей, которых я убила, — прошептала исступлённо и горько. — Спроси своего советника Горо. Предателей, которых ты к нам подсылал. Они все мертвы. Все.
— Но вы все равно проиграли, — Император перебил ее не без злорадства. — Потому что вы глупы. Ты и мой ублюдочный брат.
Талила скосила глаза на Мамору, которого удерживало четверо самураев. Четверо! Одного, безоружного, подвергавшегося пыткам, ослабевшего. Так сильно он рвался к ней, так сильно хотел помешать свершиться необратимому.
Кинжал больше не упирался ему в горло. Теперь Мамору бросили лицом на татами и давили сверху, а он отчаянно пытался вырваться.
— Все будет хорошо, — одними губами прошептала Талила, перехватив его яростный взгляд.
Ей бы хотелось подойти и коснуться его щеки. В последний раз. Вдруг больше не сможет.
Конечно же, она себя сдержала.
— Ты наденешь оковы на правую руку. И тогда я согласен отпустить его, — сказал Император.
Его люди — советники, министры, вельможи — зашептались, и по помещению пронесся сдержанный вздох.
— Хорошо, — легко согласилась Талила.
Она все равно не собиралась ничего предпринимать до того, как Мамору удалится от императорского войска на три перелета стрелы.
— И мои самураи будут охранять тебя с обнаженными мечами. Одно резкое движение — и ты лишишься жизни.
— А ты — своего пророчества, — она притворно покачала головой. — Какая жалость.
— Дерзи, девочка. Дерзи, — губы Императора скривились в плотоядной улыбке. — Я понял, что мне не нужен от тебя сын. Сойдет и девка. Дитя, которое изменит мир.
Талила не напрасно училась контролировать свои порывы. Вот и сейчас она не вскинула руку и не поднесла ее к животу. Лишь тонко улыбнулась.
Мамору рычал и бился на татами, и вот это по-настоящему разбивало ей сердце.
— Уведите его! Дайте одежду, оружие, лошадь. И пусть отправляется куда пожелает, — Император брезгливо махнул рукой, и самураи рывком подняли его на ноги.
— Талила! — закричал он, когда, наконец, смог говорить. — Я прошу тебя, я умоляю — уходи. Не делай этого, оставь меня!
Все внутри нее зажало в тиски. Она дернулась и сгорбилась, когда на нее опустилась тяжесть того, что она делала. Как это видел Мамору.
Великие Боги, он умолял. Умолял ее...
К глазам прилили слезы, и Талила моргнула. Пусть. Пусть видят, что она плачет. Ее муж не стыдится просить на виду у всех, и она не стыдится тем более.
Никто не помешал ей подойти к Мамору, когда его подвели почти к дверям. Он сопротивлялся все с той же отчаянной яростью, но эту схватку выиграть не мог.
— Уезжай. Пожалуйста. Мы еще увидимся. Войско и полководец Осака ждут. Я люблю тебя, — успела она шепнуть ему и даже коснуться быстрым поцелуем сухих, искусанных губ.
А потом Мамору вытащили в коридор, и она в последний раз посмотрела ему в спину.
Брат-бастард Императора.
Проклятый полководец.
Клятвопреступник.
Убийца ее рода.
Убийца ее отца.
Ее муж.
***
Человек, за которого она умрет.
Глава 31
Что было после того, как закрылись двери, Талила помнила плохо.
Ее выдержки хватило, чтобы довести все до конца: она поднялась на смотровую стену и убедилась в том, что Мамору покинул Императорский дворец. На ее правом запястье уже был защелкнут тяжелый широкий браслет, и прикосновение прохладного металла к коже бросало ее в дрожь, пробуждая тягостные воспоминания.
Когда она провожала взглядом лошадь, уносившую вдаль ее мужа, ей показалось, что Мамору был к седлу буквально привязан. Он был жив, она видела это, когда он оборачивался, и тогда ей казалось, что яростный взгляд мужа пронзал ее насквозь. Но он сидел верхом неестественно, сгорбившись, почти припадал грудью к шее жеребца.
Наверное, противился до последнего мгновения и не желал добровольно покидать дворец.
Талиле казалось, что сильнее сердце заходиться не может.
Но оно могло.
Силы ее были на исходе, ноги подкашивались, и она не знала, как все еще стоит, потому что хотелось броситься ничком и завыть.
В сознание ее вернула легшая на левое запястье тяжесть и тихий щелчок, с которым на ее руке сомкнули второй браслет. Она и бровью не повела. Лишь удостоверилась, что они не поспешили: Мамору действительно был уже очень далеко, она