– Чего тебе, Джеффри? – рявкает комендант.
Слуга кланяется. В руках у него небольшой букет из поздних роз – красных роз.
– Для юной леди, – сообщает он. – От графа Хартфорда.
Алые, как геральдическая роза Ланкастеров. При дворе Тюдоров никто не дарит белые. Я протягиваю руку к букету, а сэр Эдуард встряхивает его – вдруг выпадет записка. Пытаясь найти ее, он перебирает цветы один за другим, спрашивая, что значат для меня красные розы, являются ли сигналом. Я отвечаю, они означают лишь то, что Нед думает обо мне, запертой этажом ниже. Мы снова под одной крышей, чего не было уже много месяцев. Он знает, что оставил меня беременной, знает, как я страдала в его отсутствие. С помощью цветов Нед говорит мне о любви.
– Вот и все. Он поэт. Цветы для него вместо слов. Розами он сообщает о том, что все еще любит меня. Красные розы – символ настоящей любви.
Даже будучи тюремщиком и шпионом Елизаветы, сэр Эдуард все же не может скрыть того, что он тронут.
– Что ж, можете оставить их. – Он наконец-то отдает мне букет.
– Спасибо, – благодарю я. – Это самые лучшие цветы за всю мою жизнь. Передадите Неду, что я счастлива снова быть с ним рядом, пусть даже в тюрьме, в которую когда-то заключили обоих наших отцов? Я по-прежнему люблю его и не жалею о том, что он полюбил меня и позвал замуж, – я никогда об этом не пожалею, так и скажите ему. Каждый день я молюсь, чтобы мы снова были вместе, как и планировалось, мужем и женой.
Комендант качает головой.
– Я передам, что вам понравились цветы, – говорит он. – Остальное не запомню.
– Почему бы вам не записать? – смеюсь я над нами обоими. – Вы же пишете обо всем, что я говорю и делаю.
Засунутые за ленту, цветы Неда украшают мою широкую талию. Я вплетаю их в волосы, кладу бутон под подушку, а последний зажимаю между страницами Библии на Песне Соломона, псалме о любви. Я простила его, словно он и не уезжал. Простила за то, что оказалась в этом опасном месте. Я люблю Неда. Его суждения верны. Он мой супруг, и мы не сделали ничего плохого.
Снова приходит Мария.
– Ты уверена, что это благоразумное решение? – Я наклоняюсь со своим большим животом, чтобы поцеловать ее в щеку.
– Мне позволили прийти. Надеются, что в разговоре со мной ты упомянешь что-нибудь обличительное, – без какого-либо возмущения отвечает Мария, показывая на служанку, которая делает реверанс и стоит у двери, ловя каждое наше слово.
– Но как ты сюда попала?
– Пешком. Мистер Томас Киз, королевский привратник, пришел с нами. Он ждет внизу, чтобы отвести меня обратно.
Я не обращаю внимания на шпионку Елизаветы. В любом случае все в Тауэре докладывают обо мне, ни одна моя фраза не остается незамеченной. Каждый день допросы, они слушают даже, как я молюсь. Пусть слушают сколько хотят – я говорю лишь о том, что люблю своего мужа, как мне и полагается.
– Ее Величество в добром здравии? Я прошу у Господа хорошего самочувствия для нее.
– Боюсь, нет. Она очень утомлена из-за всех этих страхов по поводу заговора. Даже не ест. Уверена, что ее хотят свергнуть. Шотландский посол прибыл в Лондон с целью убедить Елизавету назвать Марию, их королеву, своей наследницей – вместо тебя. Конечно, это было бы страшной ошибкой. На нее давят со всех сторон.
Я склоняю голову и кротко отвечаю:
– Пусть поступает, как сочтет нужным. Однако наш род, идущий от сестры короля, его наследницы, род коренных англичан, принадлежащих к реформированной вере, имеет больше всего прав на трон.
– Она должна поступать, как пожелает, – соглашается Мария. – Правда, Елизавета сказала шотландскому послу, что назвать наследника – все равно что укрыться погребальным саваном. Сказала, правитель не может любить собственных детей.
Я ловлю взгляд Марии, невероятно чистый. Одним губами проговариваю: «Что за безумие!» – и она согласно кивает.
– Вот бы я могла попросить у нее прощения и заверить в том, что ей нечего бояться, – говорю я специально для подслушивающей женщины. Мы все понимаем, что ничьи слова не помогут Елизавете избавиться от подозрений и страхов. – Я совершила опрометчивый поступок ради любви. Считала бы меня глупышкой, ладно, но никак уж не врагом.
– Она сомневается в каждом, – говорит Мария. – Взяла под стражу всех Сеймуров и даже нашего бедного отчима Эдриана, который за нас не в ответе и понятия не имел, чем ты занимаешься при дворе. Ей даже кажется, что Уильям Сесил знал о вашем браке и поддержал его.
Я искренне поражена – как Елизавета может не доверять человеку, который служит при ней советником с ее юных лет?
– Она хочет удостовериться, что Уильям Сесил думает только о ней. Конечно же, он ничего не знал. Стал бы он отправлять Неда за границу, тем самым повергнув меня в отчаяние, если бы содействовал нашему браку и зачатию ребенка?
– Я так и сказала. – Мария кивает женщине, как бы предлагая ей непременно доложить об услышанном. – И королева в курсе, что я тоже ничего не знала.
– Все держалось в секрете, – бесхитростно подтверждаю я. – Мы хотели пожениться тайно, вот и сообщили о наших планах только Джейни. Я устала повторять одно и то же.
– Утомительное дело, – замечает сестра. – Тебя спрашивают каждый день?
– Каждый божий день мне приходится вставать и снова отвечать на вопросы о том, что мы сделали, как познакомились и кто об этом знал.
– Тебя заставляют стоять?
– Мучить благородную леди они не смеют, – усмехаюсь я, – однако беспокойства причиняют немало. Зато теперь ко мне приходит акушерка, и, по ее словам, со мной все в порядке.
– Она не сказала, когда родится ребенок?
– Точно не сказала. Да и никто не знает. Вроде бы скоро.
Женщина у двери зашевелилась, и Мария говорит:
– Долго оставаться нельзя. Разрешили только прийти и проверить, что у тебя все хорошо и есть все необходимое.
– Мне надо увидеться с моим мужем. Надо повидать королеву.
Мария слегка надувает губы и поводит плечами. Мы обе понимаем, что это сказано только из-за шпионки. Сестре позволили принести мне немного яблок, но не свободу.
– Я приду на следующей неделе. – Она соскакивает с кресла и смотрит на моих питомцев. – Щенят кто-нибудь выгуливает? Запах стоит ужасный.
– Почти и не пахнет, – говорю я. – А если и пахнет, это все ров. И я надеюсь, комендант выпустит меня в сад, и тогда я погуляю с животными. Если он не позволяет мне жить в комфорте, пусть нюхает.
Дни тянутся долго, в комнате жарко и душно. Я играю со щенятами, посвистываю коноплянкам, выпускаю их полетать, а потом зову обратно к своей руке. Мистер Ноззл печально скребет у основания каменных стен, но потом начинает скакать по стульям, перелетая с одной резной спинки на другую. Он прыгает на стену, держится за нее тонкой черной рукой, затем бросается ко мне.
– Как же ты отнесешься к малышу? – спрашиваю я. – С ним нельзя щипаться, надо быть добрым…
Я прислушиваюсь к движениям Неда и иногда слышу его шаги. Он посылает мне небольшие подарки, а еще каждое утро и вечер топает ногой в знак любви. Отправлять записки ему не позволяют, и нас обоих все еще постоянно допрашивают. Слышно, как они проносятся по лестнице наверх и спускаются обратно через час. Видимо, хотят доказать, что мы вместе строили заговор против королевы, однако к концу месяца лорды, которых Сесил посылал для допроса, похоже, устали от всего этого не меньше меня. По отдельности мы рассказываем одну и ту же историю – простую правду, и они вынуждены поверить, что это был брак по любви, что мы лишь двое молодых влюбленных, которые не устояли друг перед другом и подумать не могли, будто королева увидит в нас врагов. Это действительно было ясно всем с самого начала. Лишь испуганная Елизавета разглядела здесь заговор. Только хладнокровная Елизавета будет искать объяснение там, где остальные видят молодость, юную страсть и легкомыслие.
Тауэр, Лондон.Осень 1561 года
Вопросы заметно меняются. Они больше не спрашивают, кто знал о наших планах, с кем мы дружили при дворе и как часто я встречалась с испанским послом. Теперь сосредоточились на другой тактике: кто присутствовал на помолвке, кто засвидетельствовал бракосочетание. Задают вопросы о слугах – кто готовил мясную нарезку, которая была в спальне Неда? Кто подавал вино? Что за священник нас женил? Спрашивают и про Джейни.
– Получается, вы не знали этого так называемого священника? – допрашивает меня сэр Эдуард. Коллегия их троих мужчин позволила мне сесть, так как я жаловалась на усталость, да и вообще мне скоро рожать и время близится к вечеру.
– Как я и сказала в первый раз.
– Он не был приписан к какой-либо церкви?
– Вряд ли. Джейни убежала и привела его.
– Откуда привела?
Да, в ответ на такой вопрос звучит неправдоподобно.
– Не знаю. Думаю, она пошла туда, где читают проповеди, например, к Кресту Святого Павла. Просто привела его, он зачитал службу, и Джейни заплатила ему десять фунтов.
Мужчина у края стола поднимает голову.
– Где она взяла десять фунтов?
– Я не знаю! – нетерпеливо отвечаю я. – Может, у нее были, а может, Нед дал ей.
– Откуда вам вообще знать, что это был церковный священник? – высокопарно спрашивает сэр Эдуард.
– Потому что на нем была меховая мантия, как на швейцарском священнике, ясно? – с дерзостью откликаюсь я. – Потому что он пришел с Джейни, когда она искала его. Потому что принес Библию и зачитал венчальную службу. Потому что сказал, что он священник. Что еще, мне надо было спросить документ, подтверждающий его статус? С чего бы мне сомневаться? Почему вы вообще сомневаетесь?
Они обмениваются неловкими взглядами, и я понимаю, что им было приказано испытать новую линию допроса вопреки их собственному желанию.
– А кольцо?
Я гордо протягиваю руку, показывая, что на безымянном пальце левой руки красуется кольцо с заостренным бриллиантом, которое Нед подарил мне на помолвку, и обручальное из пяти звеньев. После свадьбы я носила их на цепочке на шее, теперь же они на моем пальце.