ему никто не запрещал ездить верхом.
– Но он был очень плохим человеком, – замечаю я с упрямством семилетнего ребенка.
– Очень плохим, – соглашается папа. – Но это касается его души, а не тела. Можно быть хорошей женщиной, несмотря на коротковатое тело и не совсем ровный позвоночник. Ты можешь научиться стоять прямо, как дворцовый страж, и превратишься в миниатюрную красавицу. Если не выйдешь замуж, то будешь хорошей сестрой Джейн и Катерине, а также чудесной тетушкой для их детей. Хотя я не вижу причин, по которым ты сама не заведешь семью, когда придет время. Ты благородного происхождения, благороднее всех после детей короля. Скажу честно: не важно, что с твоей спиной, если у тебя доброе сердце.
Я рада, что он верил в меня и научил ездить верхом не хуже других. Он первым дал мне задание научиться стоять прямо и ровно, в чем я и практиковалась. Я провожу долгие дни в седле, пока еду за Елизаветой и ее конюшим, и никто даже не думает, что я могу отстать или утомиться. Скачу так же далеко и быстро, как и любая другая леди при дворе, к тому же я храбрее большинства из них. Никогда не выскальзываю из седла и не кривлюсь от боли в спине под конец длинного дня. Никогда не намекаю взглядом Роберту Дадли, что Ее Величеству пора развернуться и ехать обратно домой. Не жду помощи ни от кого из них и поэтому не чувствую разочарования.
Верховая езда меня не утомляет, а вот Елизавета… О боже, я до смерти устала от нее, и когда мы подъезжаем по булыжникам к главным воротам замка Виндзор и привратник Томас Киз бросает на меня озабоченный взгляд карих глаз, я киваю ему с легкой улыбкой, как бы говоря, что утомила меня только сама королева. Болит не ссадина, натертая седлом, болит мое сердце.
Ведь пока Елизавета наслаждается теплой осенью, счастливо проводя время – утром на охоте, днем на пикниках и водных прогулках, вечером на спектаклях, танцах и маскарадах, – моя сестра находится под арестом у нашего дяди, запертая с малышом в трех комнатах, разлученная с любимым сыном и мужем.
А нашу кузину ничто не беспокоит! Елизавету все только радует. Она получает удовольствие от хорошей погоды, в то время как Лондон изнемогает от зноя и чума распространяется по всему королевству. В каждой деревне на каждой дороге за пределами Лондона есть домик, помеченный крестом, внутри которого умирают люди. Все жилища на берегу Темзы закрыты, баррикадируют водные ворота, преграждая путь баржам из Лондона. Во всех городах страны роют ямы для чумных тел, во всех церквях молятся о том, чтобы болезнь обошла стороной их паству. Здоровые хозяева не открывают двери путникам, сменив от страха гостеприимство на черствость. Но это ничуть не тревожит Елизавету. В самую жару она кокетничает с Дадли, а по ночам, если захочет, проскальзывает к нему в спальню; моя сестра тем временем плачет в подушку и грезит о свободе.
Томас Киз вынужден сторожить ворота замка и не может помочь мне слезть с лошади, но при дворе всегда найдется проворный юноша, который снимет меня с седла. Они знают, что моя сестра и двое ее сыновей являются наследниками престола, знают, что мое положение признано королевой. Никто не осознает, насколько велико мое влияние и что я могу для них сделать, если мне угодят. Я едва замечаю их, а моя улыбка предназначена лишь привратнику Томасу Кизу – он единственный, кому можно доверять в этой яме, кишащей двуликими соперничающими змеями. Томас кивает мне, когда я прохожу мимо, и мы обязательно увидимся чуть позже, когда Елизавету будет развлекать кто-нибудь другой и она не станет искать меня.
– Где леди Мария? – спрашивает она, как только слезает с лошади, будто сильно меня любит и скучала по мне весь день.
Я делаю шаг вперед, чтобы взять ее красиво расшитые кожаные перчатки для езды. Кто-то другой забирает у нее хлыст, и королева протягивает белую руку Роберту Дадли, который уводит ее с солнца в прохладную тень Виндзорского замка, где в большой столовой накрыт завтрак и ждет испанский посол.
Я отношу перчатки в королевский гардероб, слегка посыпаю их ароматным порошком и заворачиваю в шелк, после чего возвращаюсь в столовую и занимаю место рядом с фрейлинами. Елизавета сидит за основным столом, с одной стороны от нее устроился испанский посол, с другой – Роберт Дадли. Я располагаюсь во главе стола придворных дам, ведь я ее кузина, дочь законной принцессы. Мы все склоняем головы перед молитвой, которую Елизавета демонстративно предпочитает слушать на латыни, хвастаясь скорее своей ученостью, а не набожностью; затем слуги приносят кувшины и чаши для мытья рук. Потом подают одно гигантское блюдо за другим. Все проголодались во время утренней верховой езды, так что огромные куски мяса и свежеиспеченный хлеб ставят на каждый стол.
– Есть новости от твоей сестры? – тихонько спрашивает меня Бесс Сен Лу.
– Я пишу, а она не отвечает, – говорю я. – Ей разрешают получать от меня письма, хотя сначала их должен прочитать дядя, но ответа все равно нет.
– Что же это с ней… Ох, неужели чума?
– Нет, слава богу, болезнь не добралась до Пирго. Дядя сообщает, что Катерина не ест и все время плачет.
– Бедняжка, – по-доброму отзывается тетя Бесс.
– Да, – напряженно отвечаю я. – Думаю, забрав у нее ребенка, королева разбила сердце Катерины.
– Елизавета милосердна, она обязательно простит ее, и семья воссоединится. Тем более Катерина – единственная наследница нашей веры. Королева должна сжалиться над ней.
– Знаю. Со временем так и случится, но ожидание дается моей сестре тяжело. И это так жестоко по отношению к ее сыновьям, которые растут в заточении. Может, вы обратитесь к королеве?
– Освободила бы хоть детей… – начинает Бесс, но замолкает, так как королева встала из-за стола и идет гулять с испанским послом и Робертом Дадли в обнесенный стеной сад. Трех фрейлин она берет с собой, остальные могут быть свободны на час или два. Мы встаем и следуем за ней из столовой, делаем реверанс, когда она выходит в сад, – Дадли подает ей руку с одной стороны, Альваро де ла Квадра с другой. Елизавета наслаждается ситуацией: она в центре внимания окруживших ее мужчин. Не будь она королевой, точно стала бы шлюхой. Как только они скрываются и страж закрывает дверь, я ускользаю в противоположном направлении, к главным воротам. Они заперты из-за чумы, но у калитки внутри дежурит симпатичный гвардеец. Увидев меня, он кланяется и помогает взобраться к узкому дверному проему.
Томас стоит на посту у запертых ворот снаружи, сложив руки на широкой груди. Королевский привратник – мужчина крупный, на нем наряд типичной тюдоровской расцветки. От одного его вида я впервые за день расплываюсь в улыбке.
– Леди Мария! – восклицает он, когда я вдруг появляюсь под его локтем. Томас опускается на одно колено, чтобы наши лица были на одном уровне; его карие глаза смотрят с нежностью. – Надолго вас отпустили? Зайдете в домик привратника?
– У меня есть час, пока она гуляет в саду, – отвечаю я.
Томас приказывает одному из стражей подменить его и ведет меня в домик, где я залезаю на огромный стул за его столом. Он принес кувшин из маленькой кладовой и наливает мне легкого эля, а затем садится рядом на низкий табурет, чтобы мы оказались лицом к лицу.
– Есть вести о вашей сестре? – спрашивает Томас.
– Ничего нового. Я попросила Роберта Дадли еще раз обратиться к королеве, а он говорит, что все без толку – она злится еще больше.
– Остается только ждать?
– Да, остается ждать, – соглашаюсь я.
– Тогда и наше дело подождет, – мягко добавляет он.
Я кладу руку на его широкое плечо и провожу пальцем по тюдоровской розе на воротнике.
– Вы же знаете, что я вышла бы за вас уже завтра, если бы могла. Но нельзя ни о чем просить Елизавету, пока она не простит Катерину. Свобода моей сестры важнее.
– С чего бы ей возражать? – удивляется Томас. – Почему такую могущественную королеву волнует ваша сестра? Разве сердечные дела не решаются лично? Граф Хартфорд благородного происхождения, так почему вашей сестре нельзя быть его женой?
Я медлю с ответом. У Томаса, человека честного, простые взгляды на жизнь. Каждый день он стоит у ворот и отвечает за безопасность крайне противоречивой королевы. Есть люди, которые любят Елизавету и готовы умереть за нее, так вот они умоляют пустить их в замок, чтобы увидеть королеву, как будто она святая, а потом они смогут дома рассказать детям, что видели величайшую женщину всего христианского мира – вся в драгоценностях, она с царственным видом сидела за обеденным столом. Другие же ненавидят ее за то, что Елизавета уводит страну от римско-католической церкви, называют еретичкой и хотят отравить, зарезать или заманить в ловушку. Некоторые посетители презирают королеву за распущенность, некоторые подозревают в прелюбодеянии, а кто-то даже обвиняет в использовании черной магии, говорит, что она уродлива, прячет внебрачного ребенка или вообще является мужчиной. Задумчивый взгляд Томаса изучает людей, имеющих самое разное мнение о Елизавете, и все же он думает о них только хорошее, доверяет им до определенной степени и направляет обратно домой, если считает, что они представляют опасность. Он уверен, что в общем и целом люди такие же славные и добрые, как и он сам.
– Я не знаю, почему Елизавета не может смириться с браком Катерины, – говорю я, взвешивая каждое слово. – Королева боится, что все покинут ее, если она объявит мою сестру преемницей, а Катерина составит против нее заговор, прямо как Маргарита Дуглас, одна из наших кузин. Но дело не только в Катерине – Елизавета не одобряет ничью женитьбу, потому что хочет, чтобы внимание было приковано только к ней. Ни одна фрейлина не надеется получить разрешение на брак. Она даже запрещает нам говорить об этом. Весь двор должен любить ее одну.
Томас понимающе смеется.
– Что ж, она королева и может повелевать придворными, как ей угодно. Встретимся вечером, когда я запру ворота?
– Буду ждать в саду, – обещаю я.
Он берет мою маленькую руку в свою огромную ладонь и нежно целует.