Я сделала глубокий вдох и нырнула в пучину. Я рассказала ей про Суреша – кто он, из какой страны, что между нами было. Я не скрыла ни одной детали. Впервые мы говорили о том, в кого я была влюблена, и когда я закончила, то испытала одновременно и облегчение, и ужас от ее предстоящего ответа. Я уже слышала ее мысли: «Моя дочь, которую я вскормила собственным молоком, моя последняя незамужняя дочь отвергла миллиардера… Ради индуса, который раньше был юристом, а теперь рисует комиксы?»
– О боже, ну и сумбур, – вздохнула она, устало опускаясь на стул у бара. Вдруг она стала выглядеть намного старше своего возраста, и я устыдилась, что вывалила на нее свои проблемы сразу после ее болезни. – И почему все мои дети так упорно пытаются меня пораньше загнать в могилу?
– Мам, почему ты всегда хочешь, чтобы мы страдали только ради того, чтобы ты была довольна? – Я плакала, обиженная ее ответом.
– О чем ты говоришь? Я не хочу, чтобы мои дети страдали ради меня, – возмутилась она. – Как ты можешь такое говорить? Ты хоть знаешь, что творится в материнском сердце, когда она видит, как ее дети бегут к обрыву, где их ждут только острые камни?
Она потянулась к кувшину с водой и налила себе стакан.
– Наоборот, я желаю своим детям лучшего и хочу помочь им сделать выбор, который убережет их от страданий. Когда ты мне рассказала об Эрике, я так обрадовалась за тебя – ты мне сказала, что он зрелый, стабильный, что он преуспел в жизни и заботится о тебе. Все это признаки здравого выбора. К тому же я и не знала, что есть еще кто-то. Но скажу тебе честно, Андреа, – даже если бы я знала, что ты влюблена в этого мальчика Суреша, я бы все равно, скорее всего, была бы за Эрика. Потому что когда доживешь до моего возраста, то поймешь, что любовь совсем не побеждает все и что иногда взаимное уважение может в долгосрочной перспективе принести куда больше счастья, чем страстная интрижка.
Мама недовольно поморщилась, будто сексуальное влечение было всего лишь бесполезной мелочью.
– Суреш – хороший человек, – я стала оборо– няться.
– Может, и хороший, – ответила мама. – Я опираюсь на общие факты, которые ты мне изложила. Молодые люди всегда идут на поводу у своих страстей и забывают о реальной жизни. Вы не сможете всю жизнь провести в своем пузыре на двоих. Мы растем, взрослеем, и иногда наши пути расходятся. Не забывай, что и я была молодой когда-то и тоже верила, что мне нужна только любовь. И посмотри только, до чего нас с твоим отцом это довело. – Ее взор затуманился. – Между нами была любовь, когда-то давно. Ты ведь знаешь, что мы с ним познакомились в университете?
– Да, – ответила я. Я смутно помнила что-то о политической акции, на которую они отправились ради развлечения. К своему стыду, я больше ничего не знала, во многом по той причине, что в детстве мне казалось неприличным спрашивать у родителей об истории их знакомства и любви, когда они только и хотели причинить друг другу боль.
– Нас познакомили общие друзья, и мы сразу стали парой в университете, хоть этот союз с самого начала казался странным. Моя семья была довольно обеспеченной, уважаемой, с нужными связями, и я выросла в достатке, если не сказать – в роскоши; а он был переселенцем из Кедаха, парнем на стипендии и почти без личных денег, сиротой, которого вырастили тетя с дядей. Но он был умен, и мне нравилось, как волосы падают ему на глаза; мы встречались и с другими людьми, но всегда возвращались друг к другу; я не могла себе представить жизнь без него, а он думал, что я его единственная. И что с того, что моя семья его ненавидела? И что с того, что мой отец грозился убрать меня из завещания? Мы с твоим отцом были влюблены. И сначала нам этого хватало. Мы были так счастливы в молодости, что я не могла себе представить ничего другого. Я никогда не думала, что через двадцать лет наступит день, когда он несколько раз мне изменит, любовь всей моей жизни.
– Что? – Я была в негодовании. Я этого не знала. Я просто считала, что у них все не заладилось с самого начала – и потом, когда у него нашли рак, мама просто приняла его и решила заботиться до самой его смерти… – Почему ты нам ничего не говорила?
– Это уже не имеет значения, и случившееся между мной и твоим отцом – наше дело, так уж у нашего поколения заведено, я считала, что обязана нести эту ношу… – серьезно проговорила мама и вздохнула. – А наши друзья, которые «успокоились», потому что сделали разумный выбор, одобренный семьей, так и живут в браке, до сих пор вместе. Так разве можно меня обвинить в том, что я хочу более разумного и безопасного выбора для своих детей? Особенно в случае твоей сестры, которая, выйдя замуж за малайзийца-мусульманина, должна будет принять ислам и смириться с тем, что по законам Малайзии ее муж может взять вторую, третью, четвертую жену, если только пожелает, и она не будет иметь права голоса?
С этой стороны я на их брак не смотрела. Я просто предположила, что мама, ну, расистка.
– Я понимаю твои аргументы, мама. Но, может, тебе именно это стоит рассказать Мелиссе, чтобы она смогла тебя убедить, что Камарул никогда так с ней не поступит. И, может, сначала встретиться с ним, прежде чем осуждать.
Она кивнула и на какое-то время замолчала.
– Мне нужно об этом подумать, – наконец отозвалась она.
Я ее обняла. Это уже намного лучше, совершенно точно.
– Он отличный парень, мам. Не позволяй предрассудкам встать на пути примирения нашей семьи.
Она подняла руку.
– Потихоньку, Андреа, потихоньку. Но что касается твоего Суреша – ты права. То, что случилось между мной и твоим отцом, совсем не обязательно случится со всеми браками по любви. Я не стану больше вмешивать свои обиды в твои решения. После сердечного приступа у меня было много времени подумать о том, что в жизни действительно важно, и я поменяла мнение по некоторым вопросам. Я любила твоего отца, и мы когда-то были вместе счастливы. Может, как раз такая любовь стоит всей боли, которую рискуешь с ней испытать? Возможно… Ох, и я была когда-то молода, и я бы всегда выбрала любовь, – голос ее стал задумчивым; она вспоминала отца. – Так что вот что я тебе скажу, дорогая, – если ты счастлива с Сурешем, я вам не стану мешать.
– Спасибо, мама, – сказала я, неуклюже обнимая ее. В нашей семье как-то не принято было бурно выражать эмоции. Но если мама может измениться…
– Ладно, что я вообще знаю – может, у вас окажется лучшая история на земле и у вас все будет как в «Титанике»… Должна сказать, что некоторые предметы, которые я обнаружила у тебя в ящике комода…
Я тут же разжала руки.
– Спасибо, что веришь в меня, мам, – процедила я.
– Только пообещай мне кое-что.
– Что, начать искать работу?
– Ну, это очень важно, но я хотела сказать другое – стремись за тем, о чем мечтаешь. Я тебя поддержу. Иди.
И в кои-то веки я прислушалась к ее совету всем сердцем. И побежала.
Пятница, 2 декабря
Сестра позвонила с отличной новостью: она беременна, срок уже целых десять недель! И они с Камарулом отправились к нашей маме, рассказали ей, и все участники событий до сих пор живы! Вообще говоря, мама на седьмом небе от счастья, хоть и хочет, чтобы они поженились как можно скорее, – а это значит, что у нас на горизонте маячит большая, мультикультурная, межрасовая свадьба, яркая и, может, даже драматичная, а что важнее всего – она состоится до свадьбы Хелен и Магнуса. Короче говоря, это идеальное начало следующего года.
Не могу сказать, что на этот счет думают тетушки, дорогой дневник, но это проблемы моей матери, а не мои – ухахахахааа!
Единственный минус во всей ситуации в том, что моим спутником опять придется быть Линде.
Суббота, 10 декабря
12:00. Полдень. Еще одно прекрасное субботнее утро, которое с самого момента пробуждения принадлежит только мне. Не компании. Не мужчине. И не крысиным бегам.
Рай.
Не могу передать, как хорошо быть хозяйкой самой себе, жить на своих условиях; маму целиком поглотила новость о беременности моей сестры, так что я абсолютно, полностью свободна и могу заниматься своими делами и хобби (какие они у меня, интересно), и никакая работа не дает стабильность мне и моей заднице, которой через неделю стукнет тридцать четыре, а она все еще мягка, как старая подушка, несмотря на избыток свободного времени.
О боже.
Все норм, все норм, надо научиться расслабляться, #живемодинраз, иначе что я за миллениал, если не могу даже взять длительный отпуск? И кстати, я смогла продать почти все свои сумки, что мне принесло маленькое состояние, а еще я сдаю свою свободную спальню на «Эйрбиэнби». Вэл помогла мне с фотографиями и всем остальным, включая обработку фото, благодаря которой моя квартира испускает волны хюгге[43] (то есть она такая, по которой полагается порхать худым датчанкам, пока они поют йодлем, параллельно готовя себе вафли с морошкой и стевией). Как мне сказали, это сейчас самый писк, что объясняет, почему она восемьдесят процентов времени забронирована. Так что у меня все в шоколаде. Ипотеку покрывает.
А еще я прохожу собеседования на позицию главы юридического департамента международного благотворительного фонда, который работает с беженцами в Куала-Лумпуре. Работа интересна и наполнена смыслом – как раз такая, ради которой я пошла в юриспруденцию. Я прошла уже два собеседования, и шансы выглядят отлично. Впрочем, если я ее получу, мне придется вернуться на родину. Переезд меня немного беспокоит, честно говоря, – столько времени уже прошло. Жестокие пробки, придорожные торговцы, карманники, бродячие музыканты, торчки, смог, жара, суета и хаотичная влажная красота Куала-Лумпура снова станут моими.
Но хотя бы я буду жить ближе к семье.
Семья ведь – это практически все, что есть в жизни. Но не единственное.
Пятница, 16 декабря
Мы с Линдой собирались на неделю лететь в Чиангмай на девичник Хелен, который спонсировала тетушка Вэй Вэй (свадьба Хелен назначена на тридцать первое декабря). Линда вызвалась его организовать, пообещав, что будет очень весело,