История же бродивших по Москве и попавших за границу в столь искаженном виде вставок такова.
При публикации романа в журнале «Москва» Е. С. Булгакова подписала все купюры. Это был совет К. М. Симонова: главное — выпустить роман в свет, в любом виде. Но далее мириться она не желала. Помните: «Моя возлюбленная очень изменилась… похудела и побледнела…» («Мастер и Маргарита»). Теперь изменения произошли в другую сторону: Елена Сергеевна стала собранней и решительней. Может быть, чувствуя, что ей осталось не так уж много. Ее дипломатия, все ходы которой, вероятно, так и останутся неизвестными, становилась все наступательней. И, наконец, произошло то, что никому, кроме нее, не удалось бы: в самый короткий срок после выхода в свет журнальной публикации, до конца того же 1967 года, она добилась разрешения опубликовать роман полностью — за границей.
В своих заявлениях подчеркивала, что сокращения в романе произведены редакцией журнала. (Как будто не знала, что за редакцией журнала стоит Главлит.) Что эти сокращения совсем невелики, всего 35 машинописных страниц. (И прилагала текст купюр, намеренно-экономно перепечатанных через один интервал.) Уверяла, что купюры носят отнюдь не цензурный, отнюдь не «идеологический» характер, а были вызваны исключительно необходимостью «выгадать место для публикации другого произведения». К. М. Симонов очень помогал ей, и в октябре 1967 года в ЦК КПСС проследовало письмо из Союза писетелей, за двумя подписями: одного из секретарей Союза писателей (для пышности) и — члена «Комиссии по литературному наследию Михаила Булгакова» С. Ляндреса. Движущим лицом здесь был, разумеется, Ляндрес, помощник Симонова.
«В настоящее время, — говорилось в письме, — в акционерное общество „Международная книга“ обратился итальянский издатель Д. Эйнауди с просьбой заключить с ним соглашение на право печатания полного текста романа „Мастер и Маргарита“. „Международная книга“ заинтересована в реализации этого предложения. Со своей стороны мы считаем возможным поддержать намерения „Международной книги“, так как при этом случае мы сможем избежать попыток фальсификации наследия Михаила Булгакова. Такой случай уже имел место в свое время в связи с изданием за рубежом романа Михаила Булгакова „Белая гвардия“, куда произвольно была вписана не существовавшая третья часть романа». (Последний аргумент, явно принадлежащий Елене Сергеевне, свидетельствует, что она участвовала в составлении письма.)
«По сложившейся практике, — продолжали представители Союза писателей, — Главлит разрешает пересылку рукописей за границу в том виде, в котором произведение напечатано в СССР. Мы обращаемся к Вам с просьбой дать указание Главлиту завизировать те страницы романа, которые не вышли при печатании его в журнале „Москва“».
В ноябре в акционерное общество «Международная книга» поступило письмо из правления Союза писателей: «Направляется 35 страниц машинописного текста с купюрами, сделанными редакцией журнала „Москва“ при публикации романа Михаила Булгакова „Мастер и Маргарита“. Указанные страницы разрешены к вывозу Главлитом за № 98 от 15 ноября 1967 г. Оригиналы купюр с разрешительным штампом Главного управления по охране тайн и печати при Совете Министров СССР (именно так длинно называлась цензура. — Л. Я.) хранятся в Спецчасти секретариата правления Союза писателей СССР».
И 20 ноября того же года Е. С. Булгакова получила в «Международной книге» расписку: «Получены от Е. С. Булгаковой купюры из произведения М. А. Булгакова „Мастер и Маргарита“ в количестве 35 страниц машинописного текста через 1 интервал».
Заручившись разрешением Главлита, она уже не опасалась распространять машинописные вставки-купюры и теперь дарила книжки журнала не иначе как вспухшими от вклеек. То же делали ее друзья. И остается только удивляться, что издательству «Посев» так и не удалось заполучить оригинал или добротную копию этих вставок.
Как я уже сказала, в «Посеве» роман набирали по книжке журнала, невольно втягивая искажения и огрехи. Искажений в журнале, не в пример купюрам, было немного. Но они были, и в издание «Посева» вошли все.
Например. В реплике Маргариты: «Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера», — в журнале «Москва» целомудренно заменили слово «любовника» словом «возлюбленного»; в «Посеве», разумеется, тоже…
Другой пример: эпиграф. Этот эпиграф из «Фауста» Гете («…так кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо») Булгаков предпослал всему роману; и в рукописи автора и в редакции Е. С. Булгаковой эпиграф расположен непосредственно после заглавия романа. В журнале, по недосмотру редакции, он стал эпиграфом только к первой части романа; то же повторил и «Посев».
К ошибкам, втянутым из журнала, добавились искажения во вставках. Правда, эти искажения коснулись в основном не крупных купюр (их копировали более внимательно), а малых, в одну-две строки, ближе к концу романа — то есть там, где находилась утраченная строка о красном вине Пилата…
Пример:
«Сейчас придет гроза, последняя гроза, — говорит Воланд в главе 29-й, — она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь». Так в булгаковском оригинале; так в редакции Е. С. Булгаковой.
А в издании «Посева» иначе: «она завершит все, что еще должно быть завершено…»
Иногда это целый диалог:
«— Зачем вы меня тревожите, Азазелло? — спросила Маргарита. — Как-нибудь!
— Что вы, что вы! — вскричал Азазелло. — Я и в мыслях не имел вас тревожить. Я и сам говорю — как-нибудь». (Редакция Е. С. Булгаковой, соответствующая подлиннику.)
В издании «Посева» обе реплики удлинены:
«Как-нибудь проживем!» — говорит Маргарита во Франкфурте-на-Майне. И тамошний Азазазелло вторит ей, пренебрегая булгаковским текстом: «Как-нибудь все устроится, и я так думаю!»
Далее. «Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее», — говорит Азазелло в романе Булгакова.
«Прощайтесь, прощайтесь скорей с вашим подвальчиком», — высказывается он в «Посеве».
Или это: «— А, понимаю, — сказал мастер, озираясь, — вы нас убили, мы мертвы. Ах, как это умно! Как это вовремя!»
В «Посеве»: «Как раз вовремя!»
Еще: «Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое понял», — говорит Иван явившемуся попрощаться, уже потустороннему мастеру.
В «Посеве» он выражается несколько иначе: «Знаете, пока я лежал здесь, мне многое стало ясно».
Существенно пострадала концовка 31-й главы.
«…Но нет уже давно и самого города, который ушел в землю и оставил по себе только туман…» Это булгаковский текст с его неповторимой мелодией. Признаюсь: «по себе» смутило Елену Сергеевну и в ее редакции заменено так: «за собою»; в подготовленной мною редакции сохранено булгаковское: «по себе». Разумеется, здесь возможен спор…
Но вот что выдал «Посев»: «…Но нет давно уже и самого города. Он как сквозь землю провалился, — остались лишь туман и дым…» Это ведь вообще не Булгаков. Совсем другое разрешение главы…
Еще пример. В конце 32-й главы строки, знакомые читателю наизусть:
«— Слушай беззвучие, — говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, — слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной».
В издании «Посева» это озвучили так: «…и наслаждайся тем, что не дано тебе было в жизни, — покоем». (Булгаковское слово тишина поместили тут же в квадратных скобках — как принадлежащую журналу «Москва» отсебятину.) Нелепая и унизительная замена. Ведь в романе «Мастер и Маргарита» слово покой — горестный синоним смерти…
И, наконец, прелюбопытнейшая «поправка» в другом месте романа — в главе 5-й.
В подлиннике:
«— Ты видел, что он в подштанниках? — холодно спрашивал пират.
— Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, — труся, отвечал швейцар <…>
— Ты видел, что он в подштанниках? — повторял пират.
— Помилуйте, Арчибальд Арчибальдович, — багровея, говорил швейцар…»
Этот фрагмент романа с точки зрения текстолога никаких сомнений не вызывает; в таком виде он сложился уже в предшествующих редакциях главы и, естественно, вошел нетронутым в обе редакции романа, подготовленные Е. С. Булгаковой. Отмечу, что и в журнальной публикации в этом месте нет ни пропусков, ни искажений.
Тем не менее в «Посеве», заключив слово труся — как весьма подозрительное и даже попахивающее советской цензурой — в квадратные скобки, взрезали беззащитное деепричастие надвое и, несколько вольно обойдясь со знаками препинания, выдали следующее:
«— Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, — трус я, — отвечал швейцар…»
И, разумеется, не заметили, что сломали ритмическую структуру диалога (дважды жестко повторенная фраза Арчибальда Арчибальдовича и нарастающее: «труся, отвечал швейцар… багровея, говорил швейцар…»), весьма немаловажную в музыкально организованной прозе Булгакова…
Вот это издание многоуважаемый профессор Г. А. Лесскис и назвал «редакцией Е. С. Булгаковой» и, апеллируя к мною же опубликованным документам (доверенности М. А. Булгакова на имя Е. С. Булгаковой и его же завещанию в ее пользу), потребовал признать последней волей писателя все, скажем вежливо, промахи издательства «Посев». (Большинство указанных мною разночтений и ляпов приведены в его книге как весьма авторитетные.)
Печальный источник этих заблуждений известен. Советская пропаганда так рьяно доказывала, что все советское очень хорошо, а все западное ужасно плохо, что добилась противоположного. Российское народонаселение свято уверовало, что все, что сделано на западе, не может иметь изъянов, а если и критикуется, то исключительно из зависти или по заказу советской власти. Как истый советский гражданин профессор Лесскис был убежден, что если у текстолога, работающего непосредственно с рукописями покойного писателя, но в России, возникли несовпадения с дилетантской работой, выпущенной на западе, то… правильно: авторитет западного любителя бесспорен! И даже готов поверить, что красное вино Понтия Пилата в романе «Мастер и Маргарита» не было красным, только потому что никогда не видевший рукописей Михаила Булгакова наборщик в городе Франкфурте-на-Майне, по невнимательности, надо думать, потерял строку…