Пройтись по городу с крайней плотью на пальце кого-либо, все равно кого, это уже круто, а если это крайняя плоть Иисуса? Катерина в Сиене стала знаменита, как Павленский в Москве, а вскоре известность побежала и дальше, за границы Тосканы, и, как всякая известность, тут же вызвала настороженность и подозрения. В Риме насторожились: слишком круто, на ересь похоже. Для того чтобы понять, что к чему с девушкой, столь радикально о себе заявляющей, доминиканский орден посылает для разбирательства Раймондо да Капуа, приора, то есть первого помощника аббата монастыря Санта Мария ин Кампо Марцио. Он приезжает из Рима в 1370 году, останавливается во Флоренции и из Сиены вызывает туда Катерину. Это становится первой ее заграничной поездкой. Совет, только взглянув на нее, убеждается в полной невинности девушки, а Раймондо, узнав ее лично, становится ее исповедником, почитателем, приверженцем, а затем и биографом; про видения пятилетней от него известно.
В 1370 году Катерине было двадцать три года. Она вела подвижническую жизнь, часто впадала в транс, но в промежутках успевала совершать поступки, производившие огромное впечатление и имевшие общественный резонанс. Вот характерный случай. В Сиене арестовали молодого человека родом из Перуджи по имени Никколо́ ди Тульдо (Тольдо в некоторых источниках). Из-за чего и почему, точно неизвестно, но его приговорили к смертной казни через обезглавливание. Одни говорят, что за оскорбление властей, другие – за то, что он был вражеским агентом. Приговор был очень жесток даже по тем временам, что приговоренного не только расстраивало, но и возмущало. Судьи обеспечили Никколо́ правом положить голову на плаху, что свидетельствовало о признании его благородного происхождения, но его это не утешало. Он истерил, бился головой о стену и никак с судьбой смириться не хотел. О его поведении говорил весь город, и Катерина поспешила в тюрьму его утешить. В письме № 273, адресованном Раймондо да Капуа, она подробно описала свой визит перед казнью и саму казнь, вскоре последовавшую: «Я навестила того, о ком вы знаете, и это доставило ему такую силу и утешение, что он исповедался и пришел в себя и в очень хорошее настроение. И он заставил меня во имя любви Господней обещать ему, что когда настанет время исполнения правосудия, то я буду с ним. Как я обещала, так и сделала. Утром я пошла к нему до того, как зазвонил колокол; это его очень утешило. Я сопроводила его к мессе, после чего он получил Святое причастие, кое никогда уже больше не получит. Воля его была покорна и согласна воле Божией: в нем остался только страх оказаться недостаточно твердым в этот момент. Непомерная и всеобъемлющая Божья благость захлестнула его, дав ему столько сил и любви в желании Бога, что он уже не мог остаться без нее, сказав: “Будь со мной и не покидай меня. Тогда все будет хорошо; я умру довольный”. И он держал голову на груди моей. Я ощутила радость и аромат крови; он смешался с тем ароматом, что я хочу источать для сладостного жениха Иисуса. В душе моей нарастало желание, и, почувствовав его страх, я сказала ему: “Утешься, сладчайший брат мой, ибо скоро мы достигнем брачного порога. Ты искупаешься в сладчайшей крови Сыночка Божия, со сладким именем Иисуса на устах, которое, я хочу, никогда больше не ускользало из твоей памяти. А я буду ждать тебя на месте правосудия”. Когда он подумал об Отце и Сыне, он утратил всякий страх, горе на лице его преобразилось в радость; он радовался, ликовал и восклицал: “Отчего мне такая милость, что сладость в душе заставляет меня ждать святого места правосудия?” Видите, к какому озарению пришел он, если место правосудия назвал святым. И сказал: “Я пойду туда славным и сильным; и кажется мне, что тысяча лет пройдет, пока я дойду туда, где вы меня будете ждать”. И он говорил сладчайшие слова, что сияли во славу Божью. Тем временем я ждала его на месте правосудия; и, ожидая там, продолжала возносить молитвы Марии и Екатерине, девственнице и мученице. Но прежде, чем пришел он, я наклонилась и положила голову на плаху, дабы наполнить ее любовью. Заломив руки за спину, я молилась, говоря: “Мария! сколь желанно, чтобы та благодать, что дает ему свет и покой его сердцу, сопровождала его до самого конца. Душу мою беспокоит лишь то, что, будучи там, среди множества людей, не удастся мне разглядеть, как выполнил он то, что обещал мне в сладком обещании”. Потом он пришел, как покорный ягненок; увидев меня, он улыбнулся и попросил, чтобы я его перекрестила. Сделав знак, я ему сказала: “Достиг же ты брачного порога, сладчайший брат мой, скоро ты будешь в жизни вечной”. Он опустился на колени с великим смирением, и я обнажила его шею, наклонилась к нему и напомнила ему о крови Агнца. И уста его вымолвили лишь: “Иисус и Екатерина”. И, сказав это, голова его упала в руки мои, и я закрыла очи с потухшим по Божьей благости взором, сказав: “Я люблю”.
Тогда можно было видеть Бога-и-Человека в ясности солнечного света; он стоял открыто и источал кровь; в крови его горело пламя святого желания, рожденного в душе его для благодати; источал в божественном пламени неизреченную милость. Поскольку на меня источилась кровь его, я разделила и его желание, и душа его, освободившись из клетки тела, была полна сострадания, открывая главную Истину, что смерть есть милость и милосердие, им полученные, и ничто иное. О, сколь сладостно и бесценно было видеть благость Господа! с какой сладостью и любовью душа ждала ухода из тела!»
Как все упоительно и готично. Причем, надо заметить, остается совершенно неясным, преступник ли Никколо́ ди Тульдо или невинная жертва и справедлива ли казнь. Это первый же вопрос, что сейчас приходит в голову при чтении всей этой истории, но Катерину он ни капельки не интересует. Будь на месте юноши Никколо́ старый монстр Чикатило, она бы вела себя точно так же. Посещение заключенных – одно из семи телесных, а увещевание грешника – одно из семи духовных дел милосердия, предписанных каждому христианину, но все остальное! Сравнение смерти с венчанием, объятия с плахой, руки, расстегивающие ворот рубахи, подготавливая шею к удару мечом, отрубленная голова в девичьих руках, заливающая кровью платье, и солнечный свет… и все публично. Да это ж Жан Жене в юбке, а точнее – в рясе.
Катерина, женщина, в истории с Никколо́ в нарушение правил берет на себя функции священнослужителя и чуть ли не исповедника приговоренного. Поведение сиенской монашки ошеломляло, но оно же ее и прославило. Катерина Сиенская – всеевропейский феномен. Ее уважали настолько, что она даже получила право произносить проповеди, что для того времени (да и для этого, если не учитывать протестантских женщин-священников) было из ряда вон, ибо апостол Павел сказал: «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить», – а христианские мужчины вплоть до сегодняшнего дня это и твердят как попугаи вслед за апостолом. Катерина, более молодая, не то чтобы затмила Бригитту Шведскую, но отодвинула на второй план. Шведка просила милостыню у ворот Рима для нищих, а тут – такое. Бригитта Шведская и умерла в 1373 году. На следующий год умер и Петрарка. Оба они возвращения папы не дождались, краткий визит Урбана V не в счет.
Вся слава возвращения Григория XI принадлежит Катерине Сиенской. За те пять лет, что прошли с 1370 года, когда к ней относились еще с недоверием и заставляли оправдываться перед советом доминиканцев, она стала всеевропейской знаменитостью. Катерина Сиенская не просто влияла на общественное мнение, она его формировала. Заочно она познакомилась со всеми ведущими политиками того времени, вступив в переписку с папой, императором и многими королями. В письмах к папе она взывала к долгу пастыря и требовала его возвращения в Рим. Устами Катерины Сиенской взывала вся Италия. Голос Италии был силен, но папа был француз и колебался.
Успеху Катерины способствовало стечение обстоятельств. Осенью 1375 года флорентинцы, решив воспользоваться ослаблением власти в папских владениях, в союзе с Бернабо Висконти, тогда управлявшим Миланом, развязали войну, получившую издевательское название Война Восьми Святых. Затеянная по ничтожному поводу, война была направлена на раздел Папской области между Флоренцией и Миланом, а также коммунами и тиранами мелких городов, находившихся на ее территории. Война Восьми Святых – название позднее, появившееся только в середине XV века. В сущности, оно кощунственно: во Флоренции военными делами управлял Совет Восьми, он-то и решил объявить войну наместнику Бога на земле. Члены совета, отважившиеся на столь богохульное дело, святыми были названы в насмешку. Несмотря на греховность замысла, у флорентинцев сначала все шло удачно. Римский беспредел был столь велик, что папу просто некому было защищать. Мелкие города один за другим откалывались от Рима, так что возникла угроза полной потери всех папских владений в Италии и гибели Государства Понтифика, а вместе с ним и светской власти пап.
Григорий XI понял, что это катастрофа, и прибегнул к последнему средству: наложил на Флоренцию интердикт и отлучил ее вместе с союзниками от церкви. Как ни странно, но это помогло. Флорентинцев не столько напугало само отлучение, доставлявшее, впрочем, им немало бытовых неприятностей, сколько то, что стали срываться все их международные сделки. Они пошли на мировую, причем в качестве переговорщика решили послать в Авиньон женщину, Катерину Сиенскую. Им даже было удобно, что она является гражданкой Сиены, а не Флоренции. Флорентийский Совет Восьми был очень доволен своим решением, но что сиенке флорентийские интересы? Катерина согласилась только после долгих уговоров, но и то лишь потому, что поставила перед собой более важные задачи. Флорентинцы про более важные задачи знали, но все равно ее согласию обрадовались и снарядили ее в путь. 18 июня 1376 года Катерина прибыла в Авиньон и тут же удостоилась папской аудиенции.
Как проходили переговоры, неизвестно, сама Катерина о них в письмах не распространяется, но, общаясь с папой, она явно не собиралась отстаивать флорентийские интересы. Локальные война и дипломатия ее не интересовали, она думала о будущем Европы. Синьория не была удовлетворена результатами, послав потом дополнительное посольство. Катерина флорентинцам ответила презрительным письмом на их претензии, после чего они и замолчали: победителей не судят. Ее задача была вернуть папу, а не какую-то там войну закончить, и она своего добилась: 13 сентября 1376 года Григорий XI перешел мост через Рону, тогда служившую границей между французскими и итальянскими владениями, направился в Геную, а оттуда, морем, прибыл в Рим. Уже в январе 1377 года, несмотря на протесты французских кардиналов, вся папская администрация вернулась в Вечный город.