Обиженные, но не испуганные кардиналы, в первую очередь французские, не собирались мириться со столь самонадеянным поведением папы, пытавшегося возвратить славные времена Григория VII, заставившего Генриха IV, императора Священной Римской империи, каяться в Каноссе, когда папы правили кардиналами и диктовали светским владыкам свои условия. Уже в сентябре они собрались, опять же в Ананьи, устроили новый конклав и быстро избрали нового папу. Им стал Роберт, граф Женевский, епископ Камбре, рукоположенный 20 сентября под именем Климента VII. Из Ананьи новый папа при поддержке сторонников тут же выступил в поход на Рим, думая быстро сместить неугодного всем сильным мира сего неаполитанца, но не тут-то было. Урбана поддержали римляне, симпатизировавшие его политике, выступившие столь дружно, что Клименту с поддерживающими его французскими рыцарями пришлось убраться в Авиньон, где, при посредстве королевской власти, он возродил курию, состоявшую теперь сплошь из французов. Оба папы прокляли друг друга, объявив каждый своего противника антипапой, а на области, поддерживающие неугодного наместника Божия, наложили интердикт. Создалась аховая ситуация двоепапства, расколовшая Европу на две части. Урбана VI признали север и восток: Германия, Англия, Норвегия, Дания, Швеция, Венгрия и Польша. Климента признал в основном юг: Франция, Испания, Португалия, а также Северная Шотландия в силу того, что Англия признала Урбана. В Италии не было единства, но в основном везде, кроме Неаполя, поддерживали римлянина. Ситуация осложнялась и ухудшалась тем, что в каждой стране, каждой области, каждом городе, каждой деревне и даже чуть ли не каждой семье были сторонники как папы римского, так и папы авиньонского.
В общем, Катерина возвратила Риму папу, но то, что случилось внутри католической церкви и получило название Великой западной схизмы, в отличие от раскола внутри христианской церкви между православием и католицизмом, именуемого просто Великой схизмой, было не лучше Авиньонского пленения. Наличие двух (а время от времени даже и трех) наместников Бога на земле создало в Европе противостояние, напоминающее гражданскую войну. Поди разберись, кто папа, то есть наместник Христа, Бога Истинного и Единственного, а кто – антипапа, наместник Антихриста, Человека Греха и Сына Погибели. Невозможная ситуация длилась сорок лет, вплоть до Констанцского собора, XVI Вселенского собора католической церкви. В 1417 году собор избрал папой Мартина V, а всех остальных, коих в Европе на то время было еще два, признал незаконными. Заодно и авиньонские папы, начиная с Климента VII, противника Урбана VI, были официально объявлены антипапами: история, даже светская и советская, сохранила за ними эту кличку.
Урбан VI вел себя независимо, чем насолил сильным мира сего, его избравшим. Короли и кардиналы в один голос утверждали, что у него невозможный характер выскочки, дорвавшегося до власти. Королям и кардиналам вторят историки, но римский народ нового папу полюбил, ради него вступил в борьбу с французскими наемниками, заставив их вместе с Климентом VII убраться из Италии. Особую роль в его утверждении в Риме сыграло то, что Катерина Сиенская однозначно встала на его сторону, поддерживая его словом и делом. Ее слово имело вес в Италии, к тому же сразу после избрания Урбана VI она разослала всем своим многочисленным адресатам письма в его поддержку, что и обеспечило признание римского, а не авиньонского папы на севере Европы. Мнение Катерины повлияло и на флорентинцев, заключивших мир, которого Григорий XI никак не мог добиться. Война Восьми Святых закончилась сразу после избрания Урбана VI с ничейным результатом, но в конечном итоге Государство Понтифика устояло. Впрочем, флорентинцам, на которых накатило очередное восстание чомпи[7] и чума, ничего другого не оставалось.
Несмотря на невозможность неаполитанского характера папы, Катерина Сиенская стала его добрым и преданным другом. Прекрасно, когда добрый и преданный друг еще к тому же и гениальная пиарщица. Не покинувшая Сиены ради Григория XI, Катерина переехала в Рим, чтобы быть ближе к Урбану VI. Он стал ее подопечным, и Катерина, хотя была на тридцать лет его младше, именно что опекала папу, как нянька. Часто повторяется история о ее рождественском даре: Катерина послала Урбану VI пять апельсинов. Это были arancio amaro, «горькие апельсины», особый сорт, по-русски обычно называемый «померанцами». Кожура померанцев грубее, чем у сладких апельсинов, но горькая мякоть внутри была вычищена, и плоды заполнены упоительным вареньем, приготовленным Катериной по старинному сиенскому рецепту: что горько снаружи, сладко внутри. Чаще всего дар интерпретируют как предостережение, сделанное излишне суровому папе, однако это шифрованное послание можно прочесть и как ободрение: какой же ты горький, ты – сладкий. Как в идиотском анекдоте.
За привязанность к невозможному папе Катерину часто упрекали как современники, так и потомки, недоумевая, откуда такая нежность у столь достойной женщины к злобному неаполитанскому недомерку. Что ж, она была уверена, что папа должен был быть итальянским и находиться в Риме. Отсюда и нежность. Историки считают, что ею руководил чистый патриотизм. Они не правы: патриотизм руководил Петраркой, ее же убежденность основывалась на волеизъявлении Иисуса. Именно Он, встретив апостола Петра, удаляющегося из Рима, на вопрос: Quo vadis, Domine? «Куда идешь, Господи?» – ответил: Quoniam relinqui populum Meum, Romam vado iterum crucifigi, «За то, что ты оставил Мой народ, иду в Рим на второе распятие». Об этом в «Деяниях Петра» рассказывается. Для настоящего христианина наместник Христа должен быть в Риме, и точка. Так считала Катерина. К тому же Иисус неоднократно ей подтверждал, что хочет своего наместника возвратить в Рим, в личном общении. То же самое он говорил и Бригитте, которая вообще была шведкой, так что никаких национальных интересов не преследовала.
Приехав в Рим, Катерина поселилась вблизи доминиканского монастыря Санта Мария ин Кампо Марцио, на улице, теперь называющейся Виа ди Санта Кьяра. Монастырь она часто посещала, проходя мимо заброшенной стройки церкви Санта Мария сопра Минерва. Торчали только основы стен. При Урбане VI работы не возобновлялись, ему было не до того. Утвердившись в Риме, он тут же ввязался в авантюру с Неаполем, поставив себе целью сместить королеву Джованну. Принцесса из сицилийской ветви дома Анжу, она прослыла мужеубийцей и вавилонской блудницей, но хуже всего было то, что она была француженкой. Неаполитанское королевство при этом считалось папским леном и платило Риму символическую дань. Урбан VI погрузился по самые уши в южноитальянские дела и в них завяз. Стремление утвердить свою власть в Неаполе скомпрометировало Урбана перед всей Европой, но преданный друг Катерина Сиенская даже в этом оказала ему поддержку. Правда, это было лишь самое начало истории, когда папа еще не успел совершить тех отчаянных поступков, что возмутили общественность. Изнуренная непосильными трудами, постом и ночными бдениями, Катерина отдала Богу душу 29 апреля 1380 года. Было ей тридцать три года, как полагается.
Катерина своим авторитетом папу прикрывала и укрощала, но после ее смерти Урбан VI как будто потерял контроль над своими страстями. Он обложил римлян дополнительным налогом на войну и сам во главе войск отправился воевать в Неаполь, несмотря на уговоры всех здравомыслящих людей не делать этого. В Риме отношение к папе резко изменилось, часть горожан выступила против него, а он подавил волнения с неслыханной жестокостью. Оставшиеся девять лет его жизни – затяжная истерика. Он воззвал к крестовому походу сначала против Неаполя, потом против Авиньона. Воззвание, призывавшее католиков к войне с католиками, походило на выкрик кликуши: никто на него не отреагировал. Урбану удалось собрать под свое знамя лишь наемников, вскоре разбежавшихся, так как и деньги у него закончились. Возвращаясь из Перуджи, где все это произошло, в Рим, папа сверзился с мула, на котором ехал. Ему уже было семьдесят два, в этом возрасте так перенапрягаться опасно, поэтому по возвращении в папский дворец он сильно заболел и вскоре умер.
После смерти Урбана VI Рим вздохнул с облегчением, как он это часто делал после официального объявления Vere Papa mortuus est, «Папа действительно мертв». Впрочем, вскоре после провозглашения формулы: Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam, «Объявляю вам великую радость: у нас есть папа», – возвещающей об избрании нового, Риму чаще всего приходилось снова набираться терпения и задерживать дыхание, чтобы выдохнуть после смерти очередного наместника Иисуса. Последующие за Урбаном VI папы в Риме были невнятны и невыразительны, а их авиньонские двойники были просто марионетками в руках королей, причем, по сути дела, бесполезными: у французских королей в связи со Столетней войной своих проблем хватало. Раздвоившееся папство теряло власть, а вслед за ней и авторитет. К началу XV века положение стало критическим; церковные власти, как и светские, поняли, что дальше так продолжаться не может, и решили договориться. В 1409 году по настоянию кардинальской коллегии состоялся очередной церковный собор в Пизе. На нем, из-за свар между партиями, вместо того чтобы покончить с раздвоением папства, собравшиеся деятели церкви его расстроили, выбрав своего папу, Александра V, признанного частью поместных церквей. Задача съезда представителей церкви была полностью провалена, и при трех папах ситуация стала просто комичной. Ян Гус и Джон Уиклиф, а вслед за ними гуситы и лолларды откровенно потешались над Святейшими Отцами, коих у Европы стало слишком много. Единство западного христианского мира, la Chrétienté Карла Великого, трещало по всем швам. Католицизм собрался с силами: в 1414 году в вольном городе Констанце на Боденском озере был созван XVI Вселенский собор. В Констанц приехали папы римский и пизанский, Григорий XII и Иоанн XXIII, дав клятву добровольно отречься от престола в пользу того, кто будет избран. Авиньонец Бенедикт XIII отказался явиться, поэтому с самого начала был проклят и отлучен. Собор длился четыре года, проходил бурно. Вопрос о схизме был главным, но заодно решались и многие другие, в том числе и о ересях, так что параллельно были сожжены и Ян Гус с Иеронимом Пражским, и Джон Уиклиф. Первые двое живьем и в Констанце, третий, поскольку уже к этому времени успел умерет