Дитя в центре композиции вполне может быть аллегорией невинности, но представление дьявола в виде белой собачки, столь с виду безобидной и невинной, было бы уникально во всем мировом искусстве и донельзя экстравагантно. Феллини представил дьявола в виде девочки в белом платьице, играющей мячиком, в фильме «Три шага в бреду», но это случилось в 1968 году. Собачка с фрески Филиппино – из одного помета с собачками «Венеры Урбинской» Тициана из Уффици и «Семейного портрета» Лоренцо Лотто из Эрмитажа, где они знак семейной верности и домашнего уюта. Связь с добродетелью маленькие белые собачки теряют только в XVIII веке, став спутницами кокетства модных дам как в гостиных, так и в постелях, чтобы в XIX веке превратиться в совсем уж мерзотных Фиделек гоголевских «Записок сумасшедшего» и федотовских рисунков сепией, хотя и в этом своем качестве они сохраняют связь с ренессансной символикой в одном лишь имени своем: «Фиделька» от fedele, «верный». Женщина в синем декольте нисколько не походит ни на монахиню, ни на невесту, а что касается жеманного юноши, спускающегося с лестницы, то представить его как персонификацию Спасителя еще нелепее, чем изобразить дьявола в виде маленькой белой собачки.
Организация композиции, разделенной на две части, одна из которых представляет сцену внутри здания, а вторая снаружи, таинственно связанных между собой, напоминает о «Бичевании Христа» Пьеро делла Франчески из Галлериа Национале делле Марке в Урбино. Кажется, на эту аналогию никто из искусствоведов не указывал, хотя загадке «Бичевания Христа» посвящены ворохи интерпретаций, ни к чему так и не приведших, но все их обозреть и упомнить невозможно. Шедевр Пьеро, самая загадочная станковая картина в истории искусств, главная энигма Кватроченто. Фреска Филиппино Липпи не столь известна публике и не столь популярна у искусствоведов, поэтому трактовок у нее несравнимо меньше; на сходство композиции с Пьеро также никто не указывал. Сцена снаружи объяснению не поддается, но интерьерная, с молящимся Фомой, имея отношение к «Чуду Распятия», в контексте общего замысла капеллы читается несколько по-другому. Лилии в руках ангелов тут же вызывают в памяти ассоциацию с Благовещением, перекликаясь с лилией в руках архангела Гавриила на алтарной картине. Указание на пояс – историю с поясом, что случилась с апостолом Фомой, тезкой Фомы Аквинского, заставившую уверовать в Вознесение Богоматери духом и телом не только его, но и других апостолов. Жест раскрытых ладоней коленопреклоненного Фомы, обращенных к распятому Иисусу, читается как смиренное убеждение в правоте собеседника, а не как реакция на комплимент Bene scripsisti. В соотношении с композицией главной стены вся эта сцена читается как озарение Фомы, понявшего, что Пресвятая Дева Мария была не во чреве очищена от первородного греха, а была изначально свободна от вины человеческой природы.
Потолок капеллы – отдельное повествование. В самом верху и центре, на замковом камне – герб семьи Карафа. Отходящие от него бордюры украшены орнаментом из переплетенных ветвей, продетых в кольца с пирамидальными алмазами. Такое кольцо – персональная стемма, то есть личный герб, Лоренцо Великолепного; орнамент из колец украшает платье Афины на картине «Паллада и Кентавр» Боттичелли в Уффици. Появление персонального герба Лоренцо Медичи в Капелла Карафа не только дань его художественному вкусу и благодарность за то, что он посоветовал кандидатуру для росписей, но и указание на сложную дипломатическую ситуацию, в коей Оливьеро Карафа и Лоренцо стали союзниками. В 1485 году кардиналу при помощи Лоренцо Медичи удалось урегулировать международный скандал, в который он был вовлечен как архиепископ Неаполя, вызванный коварной расправой короля Ферранте (Фердинанда) I над южноитальянскими аристократами, участвовавшими в так называемом Congiura dei baroni, Заговоре баронов. Ферранте принадлежал Арагонской династии, то есть был испанцем, его противники поддерживали дом Анжу, то есть французов. Поступил он подло: пообещав поблажки и уговорив восставших сложить оружие, арестовал и казнил многих из них. Оставшихся заговорщиков поддержал Иннокентий VIII: папа отлучил Ферранте от церкви и выступил с призывом к крестовому походу против него, как против неверного. Карафа был на стороне короля. Во-первых, его семья поддерживала происпанскую партию, а во-вторых, Ферранте, конечно, подлец подлецом, но его можно понять: бароны всегда безобразили в Неаполитанском королевстве, а тут на какое-то время все устаканилось. Призыв папы снова раздувал на юге гражданскую войну, но благодаря вмешательству Лоренцо призыв к походу был саботирован, отлучение снято, так что Ферранте благополучно правил до своей смерти, наступившей вскоре после открытия капеллы в 1495 году. Бароны, правда, ничего не забыли и после смерти Ферранте тут же его сына Альфонса II свергли, после чего Неаполитанское королевство было снова ввергнуто в бесконечные междоусобные войны, утихшие под испанским владычеством лишь к началу XVII века.
Алмазные кольца чередуются с книгами. Кардинал обладал богатейшей библиотекой, завещанной им монастырю Санта Мария делла Паче, знаменитый двор которого Браманте построил по его заказу: библиофилия соседствует с дипломатией. Орнаментальные полосы разделяют крестообразный свод на четыре сегмента. Четыре женщины, что в них стелются, словно русалки ар-нуво, анемично, но изящно, – сивиллы. Три из них, Тибуртинская, Дельфийская и Кумская, сохранились хорошо, четвертая же, которую чаще всего именуют Ливийской, хотя, судя по подписи, изображена гораздо более редкая сивилла Геллеспонтская, также именуемая Троянской, предсказавшая падение Константинополя, была повреждена и в XVI веке сильно переписана. Сивиллы – язычницы, но поскольку их изречения были порождены не умом, а внушением Бога, они предсказали явление в мир Сына Божьего, хотя сами не очень-то понимали, что они предсказывают. Предсказание, что написано на бандероли в руках каждой, касаются рождения сына от девы, то есть связаны как с Иисусом, так и с Богоматерью. Позы трех сохранившихся сивилл Липпи представляют вариацию «Спящей Ариадны» во дворе Бельведера Ватиканского дворца. Впервые скульптура упоминается в 1512 году, когда папа Юлий II приобретает ее у Анжело Маффеи, но когда она была найдена, неизвестно. Видел ли эту великую статую Филиппино? Еще одна загадка.
Сивиллы, как и сопровождающие их ангелы, прямо-таки завалены книгами, как студенты перед сдачей сессии. У сивиллы Кумской, самой важной и дорогой для кардинала, так как она была по происхождению уроженкой Неаполитанского королевства и буквальной соседкой владений его отца, книг больше всех. Считается, что она, Аполлонова жрица, предсказала появление Христа за много веков до Рождества Христова, о чем и сообщают как надпись на бандероли в ее руках, так и ее грудь, более обнаженная, чем у остальных, ибо именно ее пророчество для христианства то же, что материнское молоко для новорожденного. Сивилла Кумская, в силу своего значения, заняла место около алтарной стены, потому что именно она служит ключом к пониманию всего цикла, представляя главную тему росписей, которой подчинены истории из жизни Фомы Аквинского: она первой, задолго до сивиллы Тибуртинской, жившей при императоре Августе, предсказала рождение сына от девы.
Соответственно иммаколистским убеждениям заказчика Филиппино восславил Непорочное зачатие Девы Марии, а соответственно его библиофильским вкусам превратил росписи в апологию книги, своего рода «Имя розы» Кватроченто. Библиоклазм – крайняя форма почитания книги, так что и у Филиппино Липпи, и у Умберто Эко костер из книг становится апофеозом библиофилии. Да и написал Умберто Эко свой роман, по собственному его признанию, изучая Фому Аквинского.
Глава седьмаяСанта Мария cопра Минерва. Процесс Галилея
Клуатр базилики Санта Мария сопра Минерва © WikiProject5to2024 / Wikimedia Commons CC0 1.0 UPDD
Официально Фома Аквинский получил титул Doctor Ecclesiae от папы Пия V в 1567 году. Через десять лет испанский доминиканец Хуан Солано при монастыре Санта Мария ин Кампо Марцио и церкви Санта Мария сопра Минерва финансировал создание учебного заведения в честь святого. Оно получило название Collegium Divi Thomae, Коллегии Божественного Фомы, а в дальнейшем – Анге́ликум, Angelicum, по аналогии с Doctor Angelicus, одним из величаний Фомы. Латинский термин collegium обозначал группу жрецов одного культа, затем стал применяться по отношению к представителям власти, в раннее же Средневековье так стали называть людей, связанных с одной церковью или монастырем служебными обязанностями, объединяя в одно понятие как священников, так и мирян-ремесленников из церковных или монастырских мастерских, в том числе и архитекторов, живописцев и резчиков по камню. Collegium и приход не одно и то же, но члены его проживали в одном приходе и чаще всего были и его уроженцами. Первые монастырские школы также стали называться collegium. Это были зародыши университетов, затем превратившиеся в studium generale. Перевести этот термин очень сложно, сейчас под ним подразумеваются «общеобразовательные занятия», но изначально он означал не открытость изучаемого, а открытость для изучения: studium generale пускали в свои стены уроженцев других мест, то есть иностранцев. Вот именно такую школу, довольно скромную, содержали при монастыре Санта Мария ин Кампо Марцио с середины XIII века. Монастырь и церковь росли, влияние их усиливалось, так что школа расширилась. С течением времени она приобрела статус, но именно Хуан Солано, полностью ее реорганизовавший и модифицировавший, придал ей тот размах, что дал возможность на основании Коллегии Божественного Фомы создать университет, действующий до сих пор. Он сейчас называется Università Internazionale San Tommaso d’Aquino, Международный университет святого Фомы Аквинского, продолжая находиться под эгидой доминиканского ордена, сейчас является одним из главнейших папских университетов. После того как здание монастыря Санта Мария ин Кампо Марцио было секуляризировано итальянским правительством в XIX веке, он поменял много мест, теперь занимая большое здание доминиканского монастыря Санти Доменико э Систо в двух шагах от улицы Панисперна.