Золото, награбленное у инков и придержанное Хуаном Солано, позволило создать Анге́ликум, преподавание в котором было организовано на испанский лад. Количество студентов было строго определено; набирались они из молодых доминиканских монахов, отличившихся своими интеллектуальными способностями. Набор, заранее объявленный, делался на основе рекомендаций глав различных, но в основном опять же таки испанских, монастырей. Непременным условием поступления было хорошее начальное образование, знание латыни и т. д. Рекомендации рассматривались на совете, одобренные кандидатуры при прибытии подвергались тестированию, после чего считались принятыми. Учащиеся монахи получали особые привилегии, освобождаясь от многих докучных монашеских обязанностей. Этакое доминиканское Телемское аббатство, только без женщин. Анге́ликум вскоре стал центром испанской учености в Риме, а испанскость его учености вскоре привела в Анге́ликум инквизицию: учебное заведение, основанное Хуаном Солано, сейчас более всего известно тем, что трибунал Конгрегатио про Доктрина Фидеи, декретом Урбана VIII с Анге́ликумом тесно связанный, осудил Галилео Галилея, о чем в рассказах о церкви Санта Мария сопра Минерва не забывают упомянуть все путеводители и гиды. Сам суд проходил не в церкви и не в монастыре, а в здании, называющемся Палаццо делла Минерва, находящемся на углу и Виа делла Минерва и Пьяцца делла Минерва. Строительство дворца, предназначенного для размещения Конгрегатио про Доктрина Фидеи, как раз к 1643 году и было закончено. Один из многочисленных его залов носит имя Sala Galileiana в честь якобы здесь состоявшегося заседания, но где именно суд заседал, уже непонятно, так как здание разрасталось, меняло хозяев и бесконечно перестраивалось. Сейчас в Палаццо делла Минерва располагается архив и библиотека итальянского сената, так что оно недоступно для посещений.
Судебное разбирательство, длившееся с 12 апреля по 21 июня 1633 года, столь известно, что получило имя собственное, Процесс Галилея, обычно пишущееся с заглавной буквы. Оно является ключевым событием в так называемой «научной революции», как именуется в истории науки период, длившийся примерно сто пятьдесят лет. Начало «научной революции» отсчитывают от 1543 года, когда было опубликовано De revolutionibus orbium coelestium, «О вращении небесных сфер», Николая Коперника, заканчивают 1687 годом, выходом в свет Philosophiæ Naturalis Principia Mathematica, «Математических начал натуральной философии», Исаака Ньютона. За эти полтора столетия в Европе были сделаны главные открытия в физике, химии, анатомии, биологии, астрономии, географии и геологии, что определило дальнейшее их развитие вплоть до сегодняшнего дня. Главным же было то, что само понятие «наука» родилось в это время. Итальянское scienza, английское и французское science, немецкое Wissenschaft – все они происходят от латинского scientia, «знание». Русская «наука», то есть то, чему учат, подразумевает некое субъективное действие, по смыслу столь же отличное от science, объективного знания, как «искусство», происходящее от «искус», отлично от arte, art, возникших из латинского ars, «умения». Scienza, science, Wissenschaft – довольно поздние термины. Образование в средневековых университетах строилось по одинаковой схеме и предполагало изучение не наук, а septem artes liberales, семи свободных «умений». Первым изучался тривиум: грамматика, риторика, диалектика – что, по сути дела, было изучением латыни, на которой и проходило преподавание. Затем следовал квадривиум: арифметика, геометрия, астрономия, музыка. Преподавались также этика и метафизика, являвшиеся повторением и заучиванием положений из Аристотеля, и, само собою, теология. После изучения этих дисциплин, которые можно назвать общеобразовательными, шла специализация на трех факультетах: теологии – самого важного, на нем же преподавался и курс философии, и права, и медицины. Два последних факультета предполагали практические лекции по изучаемым предметам. Вся система преподавания была направлена не на то, чтобы дать студентам scientia, знание, – знания были делом вторичным, а чтобы наделить их Sapientia, Мудростью. Понятно, что Sapientia подразумевала написание с заглавной, scientia – со строчной.
Отвлеченное мышление и отвлеченные соображения, то есть вся теория, были узурпированы теологией, ибо только Божественное Слово давало картину мира, все же остальное было частностью, уделом практики, historia naturalis, «натуральной истории», а история – ἱστορία, historia – не более чем расследование. В historia naturalis, как у Плиния, было впихнуто все: физика, химия, анатомия, биология, ботаника, астрономия, география, геология – вперемежку с практическими советами и рассказом о ремесленных навыках. Все перечисленные дисциплины относятся к так называемым «естественным». К Sapientia они не имели отношения, поэтому в программу университетского образования не входили, как не входила и история, сведенная, в общем-то, к хронике. «Научная революция» XVI–XVII веков была, по сути дела, восстанием естественных дисциплин, выбравшихся из historia naturalis, общей кучи, куда они были свалены, и начавших претендовать на самостоятельность.
В Средние века образование и знание было порождением церкви и вне ее рамок просто не мыслилось. Любое упорядоченное знание получало развитие только в ее лоне. Университеты произросли из монастырей, поэтому церковь их и контролировала, а как же иначе? – но ни в коем случае не подавляла. Образование было несколько односторонним, но не более чем в Античности, у которой, по сути, и была заимствована средневековая система septem artes liberales. Первый шаг в сторону был сделан ренессансными гуманистами, провозгласившими изучение древности, то есть antichità, Античности, самостоятельной и важной дисциплиной. Ее изучали и в Средние века, античная литература и философия, прекрасно известные средневековым интеллектуалам, преподавались в университетах. Теперь, однако, в поле зрения попадает материальная культура Античности, становящаяся предметом изучения тех, кого звали antiquario, «антикварий», как определяли не торговца древностями, а знатока, который заодно был и коллекционером. Античность стала модой. Мода – понятие сугубо светское, и именно мода на Античность и подготовила переворот – revolutio, «переворот, превращение», – что называется «научной революцией».
Церковь отнюдь не была противницей historia naturalis и технических новшеств. Коперниково «О вращении небесных сфер», написанное на латыни, по выходе в свет не вызвало особых возражений. Более того, католический клир к научным открытиям и техническим достижениям был более открыт, чем столпы протестантизма, Лютер и Кальвин, поскольку был более образован. Дело Джордано Бруно, сожженного инквизицией в 1600 году на Кампо деи Фьори, очень запутанно. Его приговор был вызван в первую очередь не его очень путаными и отнюдь не рационалистичными туманно-мистическими рассуждениями, а его авантюрной жизнью, в том числе и работой на английскую – протестантскую – разведку, возглавляемую Фрэнсисом Уолсингемом. Будучи в Англии, Бруно был платным информатором, помогавшим в раскрытии католического заговора против королевы Елизаветы. Итальянские либералы XIX века сделали из него, так же как и из Томмазо Кампанеллы, мученика идеи и поставили ему памятник на месте сожжения, чтобы воткнуть булавку в зад папе, но выдворен из Англии он был потому, что никто не был в силах выносить его удивительно скандальный характер, а потом он так всех достал, что все сочли за лучшее его сжечь, ибо сил выносить его свары не было. Томмазо Кампанелла же вообще великий комбинатор итальянского Чинквеченто, подготавливавший заговор против испанцев и готовый ради высокой идеи навести турок, с которыми вел переговоры, на свою родную Калабрию. В его заговор был вовлечен и Ватикан, настроенный антииспански после примирения папы Климента VIII с французским королем Генрихом IV, так что ему удалось избежать казни, прикинувшись сумасшедшим, а потом бежать от мести испанцев в Рим и далее в Париж, где он и скончался своей смертью в почтенном возрасте семидесяти лет. Оба, и Джордано Бруно, и Томмазо Кампанелла, были доминиканскими монахами.
Процесс Галилея также темное дело. На самом деле было два процесса. Первый состоялся в 1615 году. На Галилея, тогда уже очень известного ученого, поступил донос, после чего состоялось разбирательство. На нем католическая церковь окончательно сформулировала свое отношение к системе гелиоцентризма, к которому после публикации «О вращении небесных сфер» относилась неоднозначно. Утверждение, что Солнце является центром Вселенной и недвижно, было признано формально еретическим, хотя как предположение оно и могло высказываться. Папа Павел V после процесса милостиво принял Галилея, ему все было прощено, и он спокойно возвратился во Флоренцию под покровительство Козимо II Медичи преподавать астрономию и математику принцу Фердинандо. В 1621 году Козимо II умер, и принц, родившийся в 1610 году, стал Фердинандо II, великим герцогом Тосканским. Первые семь лет за него правила мать, но в 1628 году он стал вполне самостоятелен. Фердинандо в своем учителе души не чаял, поэтому Галилей осмелел и в начале 1632 года опубликовал во Флоренции «Диалог о двух главнейших системах мира – птолемеевой и коперниковой» с посвящением великому герцогу. Книга была написана так, чтобы формально соответствовать постановлению суда инквизиции: три участника, сторонник Коперника, его противник и нейтральное лицо обсуждают систему мироздания, высказывая свои предположения. Все вроде как невинно, сплошные гипотезы, что вроде как и неподсудно, но противник гелиоцентризма, носящий говорящее имя Симпличио, «простак», выглядит таким дураком по сравнению с коперниканцем Сальвиати, что не остается никаких сомнений в превосходстве доказательств последнего над бубнежом его противника, неуклюже ссылающегося на Птолемея и Аристотеля. Сразу после выхода книги разразился скандал. Урбан VIII тут же запретил книгу, признал ее еретической и назначил особое следствие. От Фердинандо II папа самолично потребовал доставки Галилея в Рим.