Последняя книга. Не только Италия — страница 62 из 77

ащено в чудесный живописный мираж. Манера фра Беато Анджелико, объединяющего воедино несколько разновременных сцен, архаична и условна, но четкое и ясное построение композиции говорит о рационализме, свойственном ренессансной Флоренции.

Венецианская школа представлена двумя произведениями, написанными на один сюжет. «Оплакивание» Карло Кривелли напоминает об экспрессивной оригинальности феррарской школы. Ради выразительности художник идет на явные нарушения пропорций, чего никогда бы не позволил себе флорентинец. Для того чтобы сплести руки Иисуса, Девы Марии и Магдалины воедино, Кривелли делает правую руку Христа намного длиннее левой, и склонившееся над узлом из ладоней искаженное плачем лицо Магдалины становится эмоциональным центром картины. Роскошь страдания – произведение Кривелли подобно мучительно-прекрасному звучанию католического Stabat Mater. «Оплакивание», написанное Джованни Беллини, строго и сдержанно. У Беллини нет ни парчи, ни херувимов Кривелли, ни слез, ни раздираемых криком ртов, но и здесь центр картины – ладонь Иисуса, нежно удерживаемая руками склоненной Магдалины. В картине Беллини, как и в картине Кривелли, можно найти сходство с искусством северной готики, но Беллини делает решительный шаг по направлению к спокойному величию Высокого Ренессанса, обогнав многих современных ему флорентийских художников.

С начала XIV века, времени Авиньонского пленения пап, Рим приходит в упадок, длившийся до середины XV века. Слабость римской школы живописи вынуждала пап обращаться к художникам из других центров. Сикст IV, во время своего понтификата преобразивший Рим, пригласил на службу художника Мелоццо да Форли́ из Романьи, расписавшего папские покои и несколько церквей. Искусство Мелоццо отразило дух ренессансного гуманизма, при Сиксте IV воцарившийся в Ватикане. Этот папа основал Библиотеку Ватикана и подарил римскому народу коллекцию антиков, тем самым положив начало Капитолийским музеям. При перестройках XVIII века большая часть росписей Мелоццо погибла, до наших дней дошли лишь считаные его работы, но все они говорят о том, что Мелоццо да Форли́ был одним из крупнейших художников конца XV века. На выставке представлены три музицирующих ангела, фрагменты росписи купола церкви Санти Апостоли. Роспись, созданная в 1470-х годах, произведя огромное впечатление на современников, пользовалась широкой известностью в Риме, так что Микеланджело и Рафаэль прекрасно ее знали. Искусство Мелоццо да Форли́ предвестило Высокий Ренессанс, как правление Сикста IV предвестило Юлия II. Ангелы Мелоццо, воспроизведенные в огромном количестве на различных сувенирах, стали визитной карточкой Рима, и сейчас они чуть ли не самые популярные ангелы в мире.

Пьетро Перуджино, младший современник Мелоццо да Форли́, также работал по заказу Сикста IV. На рубеже XV и XVI веков он стал одним из самых влиятельных художников Италии, имел большие мастерские во Флоренции и Перудже и, столь же плодовитый, сколь и талантливый, заполнил церкви Тосканы и Умбрии множеством своих нежных Мадонн и благочестивых святых. Работы «Святой Плакида» и «Святая Юстина», части большого алтарного образа, созданного Перуджино около 1500 года, как раз в то время, когда в его мастерской появился совсем юный Рафаэль, хронологически заканчивают экспозицию первого зала. Нет, пожалуй, в истории искусства художника более влиятельного, чем Рафаэль. Три с половиной столетия его имя было синонимом абсолютного совершенства в искусстве. Первые критические отзывы раздались в середине XIX века, затем число его критиков ширилось, манифесты нового искусства ниспровергали его авторитет, однако то, что полемика вокруг имени оказалась актуальна даже в модернизме, утвердило его роль в истории искусства. Ведь отрицание – род признания. Искусство Рафаэля означило новый этап в развитии Возрождения, и его произведения не случайно помещены в центр второго зала выставки, посвященного Высокому Ренессансу и барокко.

Музеи Ватикана представляют искусство Рафаэля наиболее полно, как нигде в мире, так как расписанные им Станце и Лоджии являются их частью. Кроме того, Пинакотека Ватикана обладает прекрасным собранием картин Рафаэля, от ранних повествовательных пределл, написанных еще под сильнейшим воздействием искусства Перуджино, до «Преображения», последней его работы, законченной учениками. На выставке представлены «Милосердие» и «Вера», два небольших гризайля, являвшиеся частью большого алтарного образа для церкви в Перудже, известного как алтарь Бальони, в центре которого находилось «Положение во гроб», теперь хранящееся в Галерее Боргезе. Небольшие по размеру композиции, идеально организованные и уравновешенные, предвосхищают римский период Рафаэля. Алтарь Бальони, законченный в 1507 году, сделал Рафаэля знаменитым и обеспечил ему приглашение в Рим, куда он переехал в 1508 году.

Рафаэль, родившийся в Урбино, центре Умбрии, стал любимым художником двух пап, Юлия II и Льва X. Он, вместе с Микеланджело, определил стиль Высокого Ренессанса, связанный в первую очередь с Флоренцией и Римом и метко названный Вазари gran maniera («большой стиль»). Опираясь на прекрасное знание Античности, оба художника в своих произведениях воплотили идею Roma Aeterna, утверждающую величие Рима в веках.

Рафаэль, не менее плодовитый, чем Перуджино, имел большую мастерскую и множество талантливых учеников. Первым в истории искусства он напрямую работал с граверами, уделяя большое внимание воспроизведению своих композиций, так что его уже с начала XVI века прекрасно знали не только в Италии, но и по всей Европе. Поездка в Рим с целью увидеть Рафаэля стала нормой художественного образования, те же, кто не мог или не хотел ехать в Рим, изучали его по гравюрам. Две картины XVI века, представленные на выставке: «Христос во славе» Антонио Корреджо и «Видение святой Елены» Паоло Веронезе – демонстрируют глубину его влияния. Произведение Корреджо, всю жизнь работавшего в Парме, написанное после поездки в Рим, несет печать очевидного знания «Преображения» Рафаэля и работ его ученика Джулио Романо. Веронезе, побывавший в Риме около 1560 года, под явным впечатлением гравюры круга Маркантонио Раймонди по рисунку Рафаэля на тот же сюжет изобразил свою героиню в «Видении святой Елены» спящей. Аллюзиями на искусство Рафаэля пропитан и «Отдых на пути в Египет» Федерико Бароччи, также уроженца Урбино. Папская власть, хотя и отказалась от амбиций расширения своих территорий, в XVII веке достигла огромного могущества. Строительство преобразило Рим, превратившийся в один из самых великолепных городов Европы, славный не только своими руинами, но и современнейшими постройками. Рим – первый и главный город барокко. Появление множества новых церквей и дворцов обеспечивало художников, приезжавших со всех концов Европы, возможностями заказов, и они часто надолго задерживались в Риме. Художественная жизнь города была интенсивна и интернациональна, живописцев в нем проживало множество, так что Рим в XVII веке играл ту же роль, что Париж в 1920-х годах или Нью-Йорк в 1950-х. Собрание Пинакотеки Ватикана представляет живопись этого столетия наиболее полно и блестяще.

Главный шедевр, открывающий новое столетие, – «Положение во гроб» Караваджо, датируемое 1604 годом. Необычная иконография картины связана с призывами к очищению католической церкви и возврату к простоте древнего христианства, исходившими от многих деятелей Контрреформации, но произведение, как часто бывает, оказалось гораздо значимее любых идеологических выкладок. В Риме 1604 года оно было воспринято так, как в начале XX века воспринимали произведения авангарда. «Положение во гроб» своим открытым трагизмом и силой простоты бунтовало против узаконенного хорошим вкусом налета антикизированной идеальности, покрывавшего искусство конца XVI века. Когда картина была открыта, многие были возмущены, но многие, в том числе художники и коллекционеры, среди которых были аристократы и кардиналы, новое искусство приветствовали.

Караваджо не писал манифестов, не делал никаких теоретических заявлений, но его картины, с восхищением воспринятые интернациональной римской художественной богемой, положили начало общеевропейскому направлению, известному как «караваджизм». Произведения Орацио Джентилески, Трофима Биго и мастера, называемого Пенсионанте дель Сарачени, – прекрасные примеры раннего караваджизма, распространившегося из Рима по всей Европе.

Караваджо оказывал влияние и на художников, кажущихся его антагонистами. Примерно в то же время, что и Караваджо, в Риме работал Аннибале Карраччи, болонский художник, организовавший вместе с братом Агостино и кузеном Лодовико в своем родном городе сообщество, названное им Accademia degli Incamminati, Академия вставших на правильный путь. Все члены сообщества были молоды и талантливы, из Болоньи они разошлись по всему миру и добились успеха. Члены Академии Карраччи так же, как и Караваджо, выступали против застылой догмы l’arte senza tempo конца XVI века, паразитировавшего на gran maniera. Программа Карраччи, однако, декларировала не новизну, а возвращение к принципам хорошей живописи, утраченным в конце XVI века, что привело к тому, что к ним приклеился ярлык «академистов». На самом деле к наследию прошлого они подходили столь же творчески, как и Караваджо, в «Положении во гроб» которого угадывается знание алтаря Бальони Рафаэля. Работы Лодовико Карраччи, Гвидо Рени и Гверчино, состоявших в Accademia degli Incamminati, демонстрируют теснейшую связь с караваджизмом.

Окончание строительства собора Святого Петра, освященного папой Урбаном VIII в 1626 году, было важнейшим событием для Рима. Самое большое в мире церковное сооружение стало символом могущества Святого престола. «Мученичество святого Эразма» Никола Пуссена, написанное в 1629 году, – один из первых алтарных образов, украсивших новый собор. Пуссену, убежденному стороннику классики, приписывается высказывание, в котором он утверждает, что Караваджо пришел уничтожить живопись. «Мученичество святого Эразма», однако, выставленное в одном зале с «Положением во гроб», вступает с ним не в спор, а в сложный внутренний диалог. Оба произведения, сколь бы они ни были разными, роднит особое ощущение грандиозности, что было свойственно Риму и римскому барокко, грандиозности, в чем-то, быть может, чрезмерной, но утверждающей величие Roma Aeterna, Вечного города, единственного на земле.