ги. Я не только от души посмеялась, но и смогла с другой точки зрения взглянуть на Генри и Тилли, которые, несмотря на статус местных звезд, по сути, были такими же «прибившимися к берегу», как и я.
15
На следующий день, когда Генри оторвался от пишущей машинки и пошел вниз сварить свежего кофе, я воспользовалась этой возможностью, чтобы осмотреть его стол. Я взяла в руки старую книгу в твердой темно-бордовой обложке и удивилась тому, что это была «Анна и король Сиама». Я открыла ее на странице со стикером и увидела, что Генри сделал там маленькую зарисовку короля Монгкута. На другом стикере он написал: «Нужна лысина! Может, театральный парик? Или нужно быть смелее… И еще побриться!» У Генри до сих пор была отличная шевелюра. Неужели он всерьез думал о том, чтобы сбрить волосы ради костюма? Ставки на этой вечеринке были куда выше, чем я могла себе представить.
Тем временем Тилли раз за разом возвращалась к разговору о том, какого персонажа следует выбрать ей. Тем же утром, когда я спускалась за чашкой чая, мы столкнулись на кухне. Она остановила меня, сказав:
– Я подумываю о миссис Малапроп[13], это ведь будет так весело, правда? Я смогу весь вечер нести всякую околесицу, и с каждым бокалом играть ее будет все проще и проще. – Переходя на шепот, она добавила: – Никому об этом не говори. Забудь, обещаешь? Сотри это из памяти!
И усмехнувшись своей шутке, она ушла вверх по лестнице. В тот же день, когда я садилась на велосипед, чтобы поехать домой, она окликнула меня, сидя в машине.
– Элайза Дулитл – это напрасная трата времени, да? – спросила она. – Совсем легко отгадать. Только… какая у нее шляпа?
Прежде чем я успела ответить, она выехала на дорогу и умчалась вдаль, раскидывая шинами гравий.
Испугавшись того, с какой серьезностью Генри и Тилли выбирают идеальный костюм, я вспомнила, почему я всегда терпеть не могла костюмированные вечеринки, даже Хэллоуин. Я так долго не могла ничего выбрать, что в результате – чаще, чем мне бы того хотелось, – я обнаруживала себя одетой в черное трико и колготки с шерстяным воротником, который цеплялся сзади и должен был играть роль хвоста, а моя мама торжественно объявляла: «Готово! Теперь ты кошка».
За ужином мама предложила мне выбрать персонажа какой-нибудь из моих любимых книг.
– Например? – спросила я.
– О, ну не знаю… Может, Кэдди Вудлоун? Ты, наверное, раз триста ее перечитывала в детстве.
– Веснушки, косички и ситцевое платье? – сказала я. – Не совсем тот образ, в котором я хотела бы предстать там.
– Хорошо, тогда как насчет той девушки из «Гордости и предубеждения»?
– Мам, ты серьезно? Что может быть более предсказуемым для девушки моего возраста, чем костюм Элизабет Беннет?
Она отодвинула от себя тарелку с макаронами и моллюсками и сложила перед собой руки.
– Джейн Эйр?
– Мама. Я работаю на Генри.
– И?
– Ты разве не помнишь, что Джейн работала на мистера Рочестера у него дома?
Она самодовольно улыбнулась:
– Тем более, значит, идеально подходит.
– И разве ты не помнишь, чем все закончилось?
Я подождала, пока она не вспомнит, что Джейн Эйр влюбилась и вышла замуж за своего работодателя, мужчину гораздо старше ее лет. На мамином лице застыло озадаченное выражение, затем она кивнула и сказала:
– О, да, действительно. – Вдруг ее лицо просветлело: – Знаю! Марджори Морнингстар. Найдешь винтажное платье с сердцевидным вырезом и юбкой-клеш, и надо будет добавить только туфли-лодочки, немного жемчуга и белые перчатки.
– Марджори Морнингстар – это последнее, что я выберу.
– Это будет очаровательно! – сказала мама.
Меньше всего мне хотелось наряжаться светской дамой из верхушки среднего класса, которая бросила свою мечту о карьере актрисы ради того, чтобы стать провинциальной домохозяйкой. Я хотела выбрать что-то, что Генри и Тилли сочли бы неожиданным и остроумным.
– У этой книги невозможно унылый конец, – сказала я.
– В конце она поселилась в чудесном доме в Мамаронеке!
– О чем и речь.
– Я просто пытаюсь тебе помочь, – сказала мама. – Это костюм, а не судьбоносное пророчество.
Отец, который, как я думала, слушал нас вполуха, сбросил пустую раковину от моллюска в миску посреди стола и спросил:
– Как называлась та книга, которую ты часами читала на пляже когда-то во время учебы в старшей школе? «Исход»? Из тебя получилась бы чудесная Сейбра!
– Спасибо, пап, – сказала я. – Будешь еще спагетти?
Мама покачала головой и отодвинула тарелку подальше от отца, который в отместку потянулся за еще одним кусочком чесночного хлеба.
– Ты такая нерешительная. Может, тебе стоит пойти туда, нарядившись Златовлаской[14], – сказала она, поднимаясь и забирая корзину с хлебом, которую она поставила на один из кухонных столов.
После того, как родители отправились спать, я села на пол в прихожей возле невысокого книжного шкафа, стоящего вдоль стены. Там были книги и журналы всех возможных мастей – старые выпуски журнала «Гурме», юридические триллеры в бумажных обложках, которые забывали здесь наши гости (этих книг скопилось уже немало). Были и книжки, которые мы с братом читали в детстве, а также некоторые книги, которые мама не хотела выбрасывать, но не могла поставить на полки в гостиной (там стояли книги, связанные с морем, пляжем и рыболовством).
Я вытащила с полки книгу «Тайны старых часов» и представила себя в роли Нэнси Дрю в юбке-солнце, но у меня не было ни тициановых волос, ни ее смекалки. Более подходящим вариантом для меня была бы Бесс – робкая и пухленькая подружка Нэнси, но разве это будет интересно? Я пробежалась пальцами по потрепанным корешкам книг: «Ребекка», «Тайный сад» и даже «Любовь сладка, любовь безумна», один из тех бульварных исторических романов, где на героине то и дело разрывают корсет. Я таких романов немало проглотила в свои четырнадцать лет.
Я не могла придумать ничего, чтобы хотя бы хорошо выглядеть на вечеринке, куда уж там выбрать себе подходящее альтер эго. Выбор костюма – это ведь как окно в душу, подсказка, каким человек видит себя в своих мечтах. Что же тогда можно сказать от тех девчонках на костюмированных вечеринках в Брауне, которые с радостью воспользовались шансом надеть откровенный наряд из сериала «Я мечтаю о Джинни», или о самодовольных парнях, которые наряжались в чертей, чтобы просто походить с кнутом в руках?
Я вышла на крыльцо, аккуратно придержав дверь-ширму, чтобы та не хлопнула. Луна прожектором освещала заросший берег, а вода поднялась уже достаточно высоко, скрыв под собой большую часть прибрежной травы. С юга дул ветер, и я хорошо слышала, как шумит прибой в бухте. Вода сейчас, наверное, теплая – волны небольшие. Я села на край веранды, опустила ноги вниз, болтая и ударяя ими по дереву. Вспомнила совет мамы о том, что лучше выбрать персонажа из книги, которая мне нравится. Со стороны моря подул бриз, и я вздрогнула. Первое, что пришло мне в голову – это книга Джереми и его тоскующая и одинокая прокаженная девочка.
16
Утром следующего дня телефон зазвонил в семь часов, лишив меня возможности поспать подольше в мой первый выходной с тех пор, как я начала работать на Генри. Мне даже не надо было поднимать трубку – я и так знала, что это Дэнни. Звонить он мог только по двум причинам. Или чтобы сообщить о новом математическом открытии – мы с родителями, конечно же, соглашались, что это открытие совершенно невероятное, но не до конца понимали, в чем оно состоит. Или чтобы получить заверения в том, что он не последний неудачник, даже если получил неидеальные оценки на экзамене или кто-то из его группы был лучше его на занятии. Постоянная готовность моих родителей уверять Дэнни в его великолепии была продиктована не только желанием сделать его счастливым – она уже превратилась в привычку. С самого детства все нахваливали интеллект Дэнни, поэтому он оценивал себя только по этому параметру.
С детства, а особенно в старшей школе, об его истериках ходили легенды. Тогда рвались тетрадки, раскидывались книги, хлопали двери – и все из-за 99 баллов из ста возможных, полученных на тесте. Когда он страдал, страдали и родители – поэтому они оправдывали его поведение, делая вид, что такой перфекционизм это не только нормально, но и естественно для человека с его талантом. Никто в семье не замечал несоответствия между тем, что меня хвалили за девяносто баллов на экзамене, и тем, что мы все очень сочувствовали Дэнни, если он не получал высший балл. Родители делали это из лучших побуждений, но в последнее время я стала задумываться об одном. Возможно, именно из-за их восторженного отношения Дэнни только больше убеждался в том, что безутешное горе – это адекватная реакция на то, что он не достиг той высокой планки, которую сам себе поставил.
К счастью, Дэнни не любил говорить со мной в таком состоянии, и, возможно, именно благодаря этому мы с ним ладили. Немало помогало и то, что на диаграмме Венна наших амбиций не было пересечений. У него – цифры, у меня – слова. Мы пришли к этому пониманию еще в детстве, после долгих лет настороженного отношения друг к другу. Дэнни не мог поверить, что я так много читаю и что я читаю так быстро. Он был уверен, что я или пропускаю что-то, или не могу запомнить прочитанное, и иногда он пытался меня проверить. Однажды он выхватил «Маленькую принцессу» у меня из рук, пролистал страницы и спросил:
– Ну-ка, как звали делового партнера капитана Кру?
На что, к его разочарованию, я тут же ответила:
– Карисфорд.
Вместе с тем я не понимала большую часть его рассуждений о математике. Так, например, я не понимала, зачем нужно высчитывать какие-то «сложные проценты», когда я подрабатывала няней и пыталась копить деньги. В результате мы сдались и признали, что мы разные.
Я снова не смогла заснуть и поэтому выбралась из постели и пошла на кухню за кофе. Мама сидела за столом, наматывая провод телефона на палец и слушая Дэнни. Над ней нависал отец.