– Эти главы еще никто не читал?
Я интуитивно не решалась упомянуть Тилли.
– Нет, – сказал он, встречаясь со мной взглядом. – Обычно это непродуктивно.
25
Возвращаясь домой на велосипеде, я пребывала в полном восторге от того, что смогла так помочь Генри. Это было такое потрясающее ощущение – я могла общаться с ним на одном уровне, он оценил мои мысли насчет его текста так же высоко, как когда-то мысли Тилли. Теперь, зная, что на полке с его любимыми книгами нет ничего из поэзии, я задавалась одним вопросом. Что же изменилось с тех пор, когда они помогали друг другу вычитывать черновики? Это время с такой любовью было описано в первых главах мемуаров Генри. Конечно, это не отменяло того факта, что оба они писатели, однако союз между серьезной поэтессой с тягой к метафорам и журналистом, который пишет тяжеловесные, насыщенные фактами статьи, а в свободное время предпочитает легкую сатирическую прозу, едва ли мог быть простым. Эта пара была настоящим смешением жанров.
Я увидела «Вольво» на дороге к нашему дому и только тогда вспомнила о том, что домой вернулся отец, причем с гостями, и я обещала присоединиться к их ужину в Провинстауне. Окрыленная тем, что смогла помочь Генри, я не стала обращать внимание на взгляд, которым мама смерила мою одежду – рваные джинсовые шорты и старую футболку Дэнни с названием рок-группы «Grateful Dead». На ее сдавленное «Надень что-нибудь поприличнее, пожалуйста» я уже отреагировала. Быстро приняв душ, я надела тонкое платье без рукавов с лямкой на шее, а на ноги – босоножки на каблуке. Я распустила волосы, нанесла тушь и блеск для губ и еще раз посмотрела на себя в зеркало в ванной. Мне нравилось, как я выгляжу. Мне нравилось работать на Генри. Мне не за что было извиняться, мне не нужно было объяснять, почему я ушла с работы в «Ходдер энд Страйк». Если меня спросят об этом, я могу честно сказать, что таким образом смогла вырваться из города, что меня это очень бодрит, а также что я очень ценю возможность работать на Генри.
Судя по всему, мама была довольна моим внешним видом и приподнятым настроением, поэтому она не стала делать никаких резких замечаний о моей нынешней работе и будущих перспективах, пока мы ехали в Провинстаун. Но я заметила, как она поджала губы, когда Барбара Ранкин рассказывала, что ее дочь Лиза только что получила повышение в маркетинговой компании «Янг Энд Рубикам». Разговор сам собой прекратился, когда мы выехали на ту часть трассы 6, с которой открывался широкий вид на берег Провинстауна и на самый дальний край полуострова.
– Вот что мы называем светом Кейпа, – сказала я.
Солнце, сияя невероятным оранжевым светом, тонуло за пилигримским монументом, подсвечивая темно-фиолетовым и розовым оттенками длинные облака, растянувшиеся по всему небу. Это выглядело слишком потрясающе, чтобы быть правдой. Вода в бухте была неспокойна, и на ней то и дело появлялись темно-синие и серебристые блики. Слова, написанные Тилли, были чистейшей правдой – пейзаж, в котором свет, море и небо соединяются в одно и купаются в тепле и выразительных цветах, очень умиротворяет и вдохновляет.
В ресторане «У Пуччи» мама забронировала столик у окна и посадила нас с папой на стулья, стоявшие спиной к окнам, чтобы у гостей был вид на бухту. Я попивала белое вино из бокала, вполуха слушая рассказ о недавней поездке Эда Ранкина на Британские Виргинские острова, по которым он плавал и даже ночевал в лодке.
Когда я, сделав заказ, отдала меню официантке, хостес[16] проводила другую компанию на столик рядом с баром. Тут я сразу же заметила Тилли. Она выглядела величественно в красном шарфе, повязанном на голове в качестве тюрбана, и в длинном зеленом платье из хлопка с огромным, практически с салатную миску, бронзовым украшением на шее. Генри был одет на редкость стильно – в отглаженную рубашку ярко-голубого цвета, в которой он выглядел особенно загорелым и молодым. Они были с Марком Графтом, его любимым напарником по игре в нарды, и с женщиной пугающей худобы. Я предположила, что это жена Марка.
Проследив за направлением моего взгляда, мама повернулась в их сторону.
– О, только взгляните, – сказала она. – Небезызвестный работодатель Евы.
– О-о, который? – спросила Барбара. – Лысый?
Мама отрицательно покачала головой:
– Второй. Не смотри так пристально.
Барбара повернулась ко мне:
– Это же Генри Грей? Я думала, что он гораздо старше, и не ожидала, что он такой привлекательный. Он, конечно, из старой гвардии, но выглядит гораздо моложе меня. И он уже пишет мемуары? Смело.
– Он один из самых молодых в старой гвардии, – сказала я. Я объяснила, что Генри начал работать в «Нью-Йоркере» сразу после того, как окончил Йель в 1955 году, так что он работает там уже более тридцати лет и ему есть о чем рассказать.
– Это только для особенно интересующихся, – возразил Эд. – Ради бога, это всего лишь журнал, а не бизнес, который по-настоящему изменил мир, такой как, скажем, «Форд Моторс». Я очень уважаю «Нью-Йоркер», и конечно же, мы на него подписаны вот уже много лет… вернее, десятков лет. Но на мой взгляд «Манхэттен инкорпорэйтед» читать гораздо приятнее. Он идет в ногу со временем.
– «Манхэттен», может, и идет в ногу со временем, но он не вечен, – сказала я с легким раздражением.
Мама укоризненно покачала головой:
– Ты слишком увлекаешься, Ева.
Барбара наклонилась к центру стола и сказала:
– Если слово «вечный» подразумевает то, что стопки непрочитанных и позабытых журналов навсегда остаются лежать в углу гостиной, то да, я скажу, что Ева права. «Нью-Йоркер» вечен.
Я смотрела, как все они смеются, но не могла промолчать:
– Возможно, он несколько старомоден, но в нем до сих пор можно увидеть отличные тексты на разные темы. Это целая школа, согласитесь.
Отец протянул ко мне ладонь и погладил меня по руке.
– Не принимай на свой счет, Иви, – сказал он тихо.
Я пила вино, отключившись от беседы, которая перешла на обсуждение последних сплетен мира бизнеса. Со своего места я прекрасно видела Генри. Кажется, он рассказывал какую-то историю, его руки двигались все быстрее по мере развития сюжета. Когда его улыбка стала еще шире и он опустил руки на стол, я поняла, что это была кульминация его рассказа. Затем все, включая Генри, разумеется, и даже включая Тилли, громко и продолжительно смеялись.
Я была поражена тем, каким обаятельным мог выглядеть Генри, и как сильно мне хотелось быть за столом с ним, а не со своими родителями и их друзьями. Мне было трудно отвести взгляд. Когда я посмотрела в другую сторону, у меня сложилось четкое ощущение, что он тоже наблюдает за мной, но когда я снова посмотрела в ту сторону, он сосредоточенно пытался разломить хлебную палочку пополам, обсыпав стол крошками, которые Тилли тут же смахнула.
К моменту, когда заказали десерт, я выпила уже два бокала вина, и мне нужно было отойти в уборную, путь к которой проходил мимо столика Генри и Тилли. Я не была уверена, стоит ли мне помахать им и пройти мимо или лучше остановиться и поздороваться. Когда я подошла к их столу, Тилли заметила меня и подозвала.
– Смотри, Генри, это же Ева, – сказала она, медленно оглядывая меня с головы до ног. – Я смотрю, ты приоделась. – В ее устах это едва ли звучало как комплимент. Тилли повернулась к Марку и его жене. – Марк, Илана, вы знаете Еву? Ну, маленькая помощница Генри?
– Конечно, – ответил Марк.
Илана кивнула и улыбнулась мне быстрой сдержанной улыбкой.
Тилли бросила взгляд в сторону моего стола:
– Твоя семья? Не думала, что вы ужинаете в ресторане по пятницам.
Я была слишком шокирована ее словами, чтобы что-то ответить. Тилли что, намекала, что мы проводим вечер дома, зажигая свечи и готовясь к Шаббату? Генри на сей раз был молчалив. Тилли смотрела на него и ждала, что он заговорит.
– Ева, – сказал наконец он. – Приятно видеть, что «одна работа и никакого безделья» – это не про тебя.
Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, и это было странно.
– Я люблю веселье, – сказала я, тут же осознавая, как по-детски звучат эти слова. Я попрощалась и ушла в дамскую комнату прежде, чем Генри и Тилли могли сказать что-то еще, жалея о том, что вообще остановилась.
Когда я вышла, Генри стоял в узком проходе возле туалетов, прислонившись к стене и спрятав руки в карманах, как будто у него было полно времени.
– Итак, – сказал он, медленно кивая. – Ты все-таки выходишь в свет. Тебе это идет. – Он осмотрел мое платье и добавил: – Тебе стоит чаще одеваться по-взрослому.
Я почувствовала, как мои щеки наливаются румянцем:
– Могу сказать то же и о тебе.
Я впервые стояла с ним лицом к лицу на равных, а не как сотрудник и работодатель. На каблуках я была почти одного с ним роста. Цвет его рубашки делал его синие глаза еще ярче. От него доносился едва заметный аромат сандала.
– В котором часу ты превратишься в тыкву? – спросил Генри.
– В тыкву превращается карета. Золушка… остается Золушкой.
– Да, так и есть, – сказал он с усмешкой. – Так и есть.
Я хотела сказать что-нибудь умное, но глядя на его улыбку, я не могла придумать ничего удачного.
Я быстро пошла обратно к своему столику, и у меня слегка перехватывало дыхание от этого нового формата общения между мной и Генри. Мама указала своей чашкой кофе на огромный кусок морковного торта в середине стола:
– Вот, мы оставили тебе кусочек.
26
Все выходные я была на нервах и не могла сосредоточиться. Когда я приехала на работу в понедельник, универсала Тилли не было на месте, а машина Генри седан «Вольво» стоял на подъезде к дому. Не останавливаясь на кухне ради кофе, я поднялась наверх, ожидая увидеть Генри за столом. Но его кабинет был пуст, за столом никого не было. В доме было тихо. Генри и Тилли, видимо, уехали куда-то вместе. Расстроившись, я заставила себя закончить правку последних страниц мемуаров Генри. Мне было трудно сосредоточиться на работе. Я не могла не думать о том, как Генри смотрел на меня там, у дамской комнаты в ресторане. Я пыталась вспомнить, каким я представляла его раньше, когда работала в «Ходдер энд Страйк» и не знала о нем ничего, кроме его текстов. Тогда у меня было ощущение, что я словно придумываю для какой-то книги нового персонажа.