Генри, должно быть, чувствовал, что люди смотрят на него. Он листал страницы своего блокнота, как будто пытался найти что-то конкретное. Он поднял взгляд и посмотрел прямо на меня, но на его лице не было узнавания или нежности. В тот момент я поняла, как сильно Генри любит свою жену, каким потерянным он будет без нее. Все это время ставки были значительно выше, чем я могла себе представить.
– Мне нужно подышать воздухом, – сказала я. Я вышла с крыльца и прошла на задний двор к раскладным стульям у теннисных кортов. Джереми последовал за мной.
– Я такая дура, – сказала я, плюхнувшись на один из стульев.
– Ты про Тилли и Лэйн? Откуда ты могла знать? – Он сел рядом. Я решила сделать вид, что меня беспокоит только это. – Я бы ни за что не догадался, – сказал он, – но это вполне объясняет, почему Тилли и Генри оба казались мне такими странными этим утром. Я думал, что это из-за меня, но, похоже, это лето было для них непростым.
Несколько минут мы сидели молча, пока Джереми не сказал:
– Я хочу кое-что у тебя спросить.
«О нет, – подумала я. – Неужели он знает о Генри?»
Я сделала глубокий вдох и смиренно ожидала вопроса.
– Что у тебя за костюм?
Я уже забыла о своем костюме, о том, как тщательно я его выбирала. Впервые я подумала о Зулейке Добсон, как только дочитала книгу[23]. Мы с Генри откладывали работу в сторону и непрерывно цитировали друг другу полюбившиеся строчки – Генри это делал с уморительным британским акцентом. Сперва мне не хотелось наряжаться кокетливой Зулейкой. Мне казалось, что это будет слишком самонадеянно, отталкивающе, что это будет перебор, но после всего, что случилось между мной и Генри, я стала увереннее в себе и эта мысль стала нравиться мне все больше. Я хотела сделать это не просто ради понятной нам одним шутки, которую Генри непременно оценит, но и потому, что мне хотелось побывать в роли роковой женщины. Это было бы идеальной кульминацией моего лета – не просто побывать на книжной вечеринке, но также быть красивой и элегантной, очаровывать гостей, как могла бы это делать Зулейка. И я рассказала Джереми о Максе Бирбоме и об эдвардианской героине его сатирического романа.
– Зулейка Добсон? Впервые слышу. Сомневаюсь, что это хоть кто-то сможет угадать, – сказал Джереми.
– Генри угадает, – сказала я и вздохнула.
– Почему ты так думаешь? – несколько настороженно спросил он.
– Это одна из его любимых книг, он все время о ней говорит, – ответила я быстро. – Ему не Зулейка нравится, а автор Макс Бирбом. Он его просто боготворит. Это его остроумие, его сатиру и то, сколько в нем истинно британского. Все, кто знает Генри достаточно хорошо, не могли не слышать об этом.
Меня внезапно охватила невероятная печаль, стало грустно и за Генри, и за себя саму. Последние несколько недель были такими невероятными, я ощущала такую свободу. Я чувствовала себя такой счастливой, когда мне удавалось рассмешить Генри и когда он вздыхал от удовольствия. Я знала, что это когда-нибудь закончится, точно так же как знала, что дни станут короче, а ночи холоднее. Но видеть, как все рушится – вот так, неожиданно, как Генри настолько подавлен, что ему нет до меня никакого дела, было выше моих сил. Для меня это было и больно, и неправильно. Чувствуя, что могу расплакаться, я сказала Джереми, что мне нужно в туалет.
– Я скоро вернусь.
Люди в доме были взбудоражены и впечатлены сценой, которая только что произошла на веранде. На кухне было не протолкнуться, там несколько человек окружили лохматого парня в черных солнечных очках от «Рэй-Бэнс» и в темном костюме, пытаясь отгадать, какого персонажа изображал он.
– Вот вам серьезная подсказка, – сказал парень. – У меня нет имени. А вот еще одна.
Он наклонился над кухонным столом и сделал глубокий вдох, делая вид, как будто он вдыхает кокаин. Пока я проталкивалась в холл, кто-то крикнул:
– Я понял! Ты тот парень из книги «Яркие огни, большой город»!
Дверь в ванную оказалась заперта, поэтому я стала подниматься по лестнице, обходя пару, сидевшую на ступеньках – они держались за руки и перешептывались. Их костюмы были самыми очевидными из всех, что мне встретились за этот вечер, но, тем не менее, было странно смотреть на романтическое свидание между Шерлоком Холмсом и Эстер Прин из «Алого письма». Наверху, к своему большому огорчению, я обнаружила, что дверь в ванную закрыта, я слышала за ней чей-то смех. Теперь я не просто хотела побыть в одиночестве, мне действительно нужно было в туалет.
Дверь в спальню Генри и Тилли была прикрыта. Я тихонько постучалась. Когда никто не ответил мне, я прошла через комнату в их ванную, села на унитаз и схватилась руками за голову. Как я могла пропустить все, что на самом деле происходило в доме Тилли и Генри? Мне захотелось найти Генри и рассказать ему все. Но что я ему скажу? Я посмотрела в зеркало и с унынием заметила, как растрепались мои волосы. Я умылась и прошлась руками по волосам, которые превратились в один большой колтун. Сережки больно сжимали мочки уха, поэтому я сняла их и оставила в ракушке, лежащей позади унитаза.
Из окна я видела людей, бесцельно кружащих по лужайке, до меня доносились строчки из песни «Rock Lobster». Мне казалось невероятным то, что вечеринка была в самом разгаре, что, несмотря на то, что случилось, несмотря на то, столько людей стало свидетелями этой сцены, праздник продолжался. Я увидела Генри – видимо, он пытался вести себя как ни в чем ни бывало, разговаривая с Малькольмом, который сложил перед собой руки, как бы защищаясь. Я понадеялась, что причина была в чем-то другом, а не в том, что Малькольм еще не отредактировал главы рукописи и сообщает об этом Генри.
Я вышла из ванной и осмотрела спальню. Она была точно такой же, какой была в тот первый раз. Белое постельное белье, кровать, как обычно, заправленная. Свечи повсюду. Я вспомнила, как я тогда подумала, что эта спальня говорит об их браке все, что мне нужно знать. С какой стати я решила, что то, что мне кажется, или даже то, что люди говорят сами о себе, имеет хоть какую-то связь с реальностью?
На прикроватной тумбочке стояла маленькая фотография в серебряной рамке. Я взяла ее в руки. Это была фотография Генри, которую я прежде не видела. Он выглядел молодым и сильным, балансируя на одной ноге на деревянных качелях, свисающих с дерева, и смотрел в камеру, улыбаясь, как будто был влюблен в фотографа, кем бы тот ни был. Я бы хотела, чтобы он смотрел на меня таким взглядом. Когда я поставила фотографию на место, мое внимание привлек небольшой буклет. Тонкая серая книжица. На обложке было написано: «Решимость: новелла. Работа Генри С. Грея. Йельский университет, весна 1955». Я улыбнулась. Генри никогда не говорил мне, что писал художественную литературу. Я с любопытством открыла книжку.
Но когда я читала первые параграфы, мое сердце начало биться все чаще от ощущения дежавю. Новелла начиналась с описания девочки, блуждающей по пышно цветущему саду. Та забралась на изгородь из кованого железа и глядела с нее на море. Девочка жила на гавайском острове Молокаи, который был примечателен по двум причинам – своей формой он напоминал акулу, а еще там располагалась Калопапа, колония прокаженных.
43
Я пробегала взглядом по страницам романа Генри, не веря своим глазам. Главный герой, одинокий и красивый парень-подросток, оказался заперт в колонии, как в ловушке. Я листала страницы и дошла до последней главы, до эпизода, где девушка, забравшись высоко на дерево, с печалью смотрит, как парень, которого она любит, идет по длинной тропинке через джунгли. Я была в замешательстве. Я не могла понять, как Генри мог знать сюжет романа Джереми, пока не догадалась, что это попросту невозможно.
Я побежала вниз и нашла Джереми снаружи – он стоял, прислонившись к деревянному стулу. Когда он увидел меня, он улыбнулся, но когда я подошла ближе, выражение его лица сменилось с радостного на настороженное.
– Ты украл сюжет! – сказала я. Мое сердце громко билось. Я была возмущена и разочарована.
Джереми побелел. Он посмотрел на буклет в моих руках.
Скрестив руки и сделав шаг назад, он сказал:
– Я ничего не крал.
– Вот как?
Я пролистала страницы, не в силах сказать что-то связное:
– И прокаженную девочку не крал? И ее возлюбленного? И невероятную историю любви? Судя по тому, что я успела прочитать, это та же самая история.
– Успокойся, – тихо сказал Джереми.
К нам ковылял бородатый мужчина в длинном темном пальто и с весьма убедительной деревянной ногой.
– Вы не видели Джоан? – спросил он. – Она в костюме кита. Нигде не могу ее найти.
Джереми покачал головой и схватил меня за запястье, утягивая подальше от дома вниз по склону к теннисным кортам. Он повернулся ко мне перед тем, как остановиться. Он был выше меня и очень крепко держал меня за руку.
– Моя книга совсем не похожа на книгу Генри, – сказал он, возвышаясь надо мной. – Я использовал только некоторые опорные моменты, и все. Она совершенно другая, не говоря уже о том, что у него совершенно деревянный язык.
– Деревянный? Да какая разница? – сказала я, сделав шаг вверх по склону, чтобы быть с ним на одном уровне. – Ты не можешь так просто написать историю на основе чужой и молча выдать ее за свою.
Джереми ухмыльнулся, от чего я еще больше разозлилась на его изворотливое объяснение о том, что якобы он взял только саму «суть», сохранив идею, но развивая ее до тех пор, пока она не станет чем-то совершенно другим.
– Это не просто «взять суть», – сказала я, повышая голос. – Это плагиат!
– Это не плагиат. Я взял его идею и сделал ее лучше.
– Ты поменял Гаваи на Непал, разве этого достаточно? – сказала я. – Есть ли лепрозории в Непале? Я вдруг подумала, а бывал ли ты там вообще? Или это твое приключение тоже ложь?
– Да, я был в Непале.
Джереми попытался отнять у меня книгу. Я потянула ее обратно.