Беркли уставился на меня с таким видом, будто был готов опрокинуть стол и вцепиться мне в горло. Сциллард сохранял все то же непроницаемое выражение, с каким сидел на всем протяжении допроса.
– Что ж, – сказал Батчер, пытаясь вернуть себе контроль над ходом событий, – думаю, что вы, администратор Перри, ответили на все интересовавшие нас вопросы. Можете идти и дожидаться решения нашей комиссии. До оглашения решения вам не разрешается покидать станцию «Феникс». Вам понятно?
– Чего тут не понять? – ответил я. – Только скажите, должен ли я подыскать какое-нибудь жилье?
– Не думаю, что вам придется ждать так долго, – сказал Батчер.
– Как вы понимаете, все, что я слышал, исходит из неофициальных источников, – сказал Трухильо.
– Конечно, – ответил я. – Тем более что в нынешнем положении я не рискнул бы доверять официальной информации.
Трухильо кивнул:
– Полностью с вами согласен.
– Так что же вам удалось узнать? – спросил я.
– Дела плохи. И становятся все хуже.
Мы вчетвером – Трухильо, Кранджич, Беата и я – сидели за угловым столиком в лучшей, по моему мнению, военной забегаловке на всем Фениксе, той, где готовили несравненные бургеры. Естественно, мы заказали по штуке, но они успели совсем остыть, пока мы разговаривали.
– Что же означает «плохо»?
– Недавно по Фениксу нанесли ночью ракетный удар, – пояснил Трухильо.
Я пожал плечами:
– Это не плохо, это глупо. У Феникса самая мощная из всех человеческих планет противоракетная оборонительная система. Через нее не проскочит ничего крупнее сливовой косточки.
– Вы правы, – ответил Трухильо. – И это известно всей вселенной уже более ста лет. Не было ни мелких, ни массированных нападений на Феникс. Да и это нападение нельзя считать серьезным. У него была единственная цель – дать понять, что ни одна человеческая планета теперь не может считать себя в безопасности и что нас ждет возмездие. Довольно внушительное заявление.
Я задумался и наконец-то откусил кусок от своего остывшего бургера.
– Возможно, нападению подвергся не только Феникс.
– Не только, – подтвердил Трухильо. – Мне сказали, нападению практически одновременно подверглись все колонии.
Я чуть не подавился.
– Все колонии?
– Все до одной, – подтвердил Трухильо. – Большие колонии отделались легким испугом: их оборонительные системы перехватили все ракеты. Но некоторым из малых колоний причинен достаточно серьезный ущерб. На Седоне уничтожено целое поселение. Десять тысяч убитых.
– Вы в этом уверены? – спросил я.
– Сведения из вторых рук, – ответил Трухильо. – Но от человека, которому я доверяю и который сам разговаривал с представителем Седоны. У меня нет оснований верить ему меньше, чем другим.
Я взглянул на Кранджича и Беату.
– С тем, что вы слышали, это сходится?
– Вполне, – сказал Кранджич.
Беата кивнула и добавила:
– У нас с Манфредом разные источники, но говорят они почти одно и то же.
– Но ничего этого нет в новостях, – сказал я, взглянув на лежавшую на столе ЭЗК. – Сейчас проверим.
Я открыл крышку, набрал пароль для входа и стал ждать ответа на запрос.
– Не дождетесь, – усмехнулся Трухильо. – Союз колоний наложил полный запрет на любую информацию о нападениях. Закон о государственной тайне. Вы, наверно, помните о таком.
– Да.
У меня даже мороз по коже пробежал от воспоминания о встрече с вервольфами и походе Гутьерреса.
– Мне он не принес ровно никакой пользы. Сомневаюсь, что СК сумеет извлечь из него больше проку.
– Именно нападениями и объясняется то сумасшествие, которое здесь творится, – продолжал Трухильо. – У меня нет никаких источников в ССК, вернее, есть, но они прикусили языки, да еще и рты зажали для верности. Но я знаю, что представители колоний требуют немедленно отправить войска для их защиты. Корабли отзывают из рейсов и перенаправляют в другие места, но для всех колоний их не хватает. Насколько я понимаю, ССК сейчас решают, какие колонии можно и нужно защищать, а какими разумнее будет пожертвовать.
– И куда же попадает Роанок при таком раскладе? – спросил я. – К чистым или нечистым?
Трухильо пожал плечами:
– Естественно, все стремятся в первую очередь обезопасить себя. Я побывал чуть ли не у всех знакомых депутатов – просил их помочь с укреплением обороны Роанока. Все в один голос пообещали приложить все силы, но лишь после того, как обеспечат свои собственные планеты.
– Вообще все разговоры о Роаноке прекратились, – сказала Беата. – Все сосредоточились на том, что происходит у них дома. Говорить об этом запрещено, но даю голову на отсечение, что наши журналюги следят за событиями самым внимательным образом.
После ее слов все как-то сразу замолчали и тоже сосредоточились на собственных мыслях и бургерах. Я задумался настолько глубоко, что долго не замечал остановившегося рядом со мной человека. В конце концов Трухильо перестал жевать и окликнул меня.
– Перри, – негромко сказал он и указал взглядом на кого-то за моей спиной.
Я обернулся и увидел генерала Сцилларда.
– Мне тоже нравится здешняя кухня, – сказал он. – Я присоединился бы к вам, вот только боюсь, что после случая с вашей женой вы откажетесь есть со мной за одним столом.
– Раз уж вы заговорили об этом, генерал, должен сказать, что вы поступили совершенно правильно, – ответил я.
– В таком случае, администратор Перри, предлагаю вам составить мне компанию. Нам есть о чем поговорить, а времени в обрез.
– С удовольствием.
Взяв со стола свой поднос, я мельком взглянул на сотрапезников. Они застыли с окаменевшими лицами. Я выбросил почти нетронутую еду в ближайшее мусорное ведро и повернулся к генералу.
– Куда прикажете? – спросил я.
– Давайте выйдем отсюда. Прокатимся немного.
– Посмотрите туда, – сказал Сциллард.
Личный шаттл Сцилларда висел в пространстве; в иллюминатор входного люка была целиком видна планета Феникс, а в иллюминатор правого борта – станция «Феникс».
– Хороший вид, не правда ли?
– Замечательный, – отозвался я, хотя в это время меня больше всего интересовали не космические пейзажи, а вопрос, какого черта Сциллард приволок меня сюда.
Какой-то параноидальный кусочек моего сознания предполагал, что он сейчас распахнет люк и вышвырнет меня в пустоту; впрочем, у него не было космического скафандра, так что это казалось маловероятным. Но с другой стороны, он ведь был не просто генералом, а генералом Специальных сил. Что, если ему скафандр вовсе не нужен?
– Я не собираюсь убивать вас, – успокоил меня Сциллард.
Я улыбнулся. Против воли:
– Похоже, что вы умеете читать мысли.
– Случается, но не ваши. Просто без труда могу предположить, о чем вы сейчас думаете. Успокойтесь. Я не могу убить вас хотя бы по той причине, что в таком случае Саган разыщет меня, где бы я ни прятался, и меня самого будет ждать медленная и мучительная смерть.
– Вы и так уже возглавляете ее черный список, – заметил я.
– О, вне всякого сомнения. Но это было необходимо, и я не собираюсь просить у нее извинения.
– Генерал, – перебил я его, – зачем вы притащили меня сюда?
– Во-первых, потому, что мне нравится этот вид, а во-вторых, я хочу откровенно поговорить с вами, а моя шлюпка – единственное место, где нас наверняка никто никаким способом не сможет подслушать.
Он дотянулся до приборной панели и нажал кнопку; виды планеты и станции сразу сменил непроницаемый черный покров.
– Наномеханический экран, – догадался я.
– Конечно. Никакие сигналы не проникают ни внутрь, ни наружу. Вы, думаю, знаете, что находиться взаперти для солдат Специальных сил невыносимо: мгновенно развивается нечто вроде клаустрофобии. Мы привыкли быть в постоянном контакте друг с другом через МозгоДрузей, так что отключение связи для нас – все равно что потеря любого из трех первичных чувств.
– Знаю.
Джейн рассказывала мне об операции Специальных сил против Чарльза Бутэна, в которой принимала участие. Бутэн изобрел способ отключать сигналы МозгоДрузей членов группы Специальных сил, отчего большинство из них погибли, а часть выживших бесповоротно утратили рассудок.
Сциллард кивнул:
– Тогда вы поймете, насколько трудно сделать что-то подобное даже мне. Честно говоря, я никак не могу сообразить, каким образом Саган удалось перенести потерю контакта с миром, когда она стала вашей женой.
– Поддерживать контакт можно разными способами.
– Что ж, вам виднее. Но, думаю, уже из того, что я пошел на полное экранирование, вам должно быть понятно, что речь пойдет об очень серьезных вещах.
– Я весь внимание.
– Роанокская операция повлекла за собой серьезные неприятности, – начал Сциллард. – Для всех. Союз колоний рассчитывал, что уничтожение флота конклава вызовет в конклаве гражданскую войну. Этот расчет, в общем-то, оправдался. Распад конклава уже начался. Расы, оставшиеся верными генералу Гау, столкнулись с фракцией, которую возглавил Нерброс Эзер, представитель расы аррисов. От взаимного уничтожения эти две фракции конклава удерживает лишь одна вещь.
– Какая же?
– Та, которую Союз колоний в свое время не принял во внимание. А именно: что теперь каждая раса, входящая или, вернее будет сказать, входившая в конклав, горит желанием уничтожить Союз колоний. Не просто изолировать его, чем готов был удовлетвориться Гау, а полностью уничтожить.
– Потому что мы уничтожили флот, – вставил я.
– Это лишь ближайший повод. Союз колоний забыл, что, нападая на флот, мы атакуем не просто конклав, а всех его членов. В сводную эскадру входили по большей части флагманские корабли флотов каждой из рас. Мы не просто уничтожили флот, мы погубили символы народов. Мы сильно и грубо оскорбили все четыреста двенадцать рас, понимаете, Перри? И они не намерены простить нам это. Но кроме того, мы пытаемся воспользоваться гибелью флота конклава для сплочения других неприсоединившихся рас. Мы хотим сделать из них наших союзников. И члены конклава решили, что лучший способ заставить неприсоединившиеся расы оставаться такими и впредь состоит в том, чтобы устроить СК показательную казнь. На этом они все опять сошлись.