Пружина, соединяющая альбомные страницы, поскрипывает, когда Эмма переворачивает их. Большинство снимков я никогда раньше не видел. Они из прошлой жизни Стины, когда она была замужем за отцом Эммы. Джудетт в ту пору еще не приехала в Швецию. Мое появление на свет относится к более позднему времени. У Стины тогда были длинные и пышные волосы, она красила губы темно-красной помадой и носила аккуратные приталенные блузки и жакеты. Ее почти невозможно узнать.
– Как ты могла выглядеть старше двадцать пять лет назад? – спрашиваю я и начинаю смеяться над фотографией с крещения Эммы.
– Так требовалось выглядеть, – отвечает Стина и хихикает.
– Как тетка какая-то?
– Подожди, придет и твой черед. В один прекрасный день ты увидишь свои старые снимки…
Она резко замолкает, не закончив предложения. Нервно блуждает взглядом по сторонам. Я улыбаюсь, пытаясь, показать, что все нормально.
Я смотрю на фотографии вопящего, ярко-рыжего существа в объятиях Стины. Крестильное платье свисает почти до самого пола. Отец Эммы в костюме, который, кажется, на несколько размеров ему велик. Я никогда не встречался с ним. Через несколько лет после крещения он уже обзавелся новой семьей, переехал в другой город и исчез. Эмма всегда говорила, что это не заботит ее. Не знаю, верю ли я ей. Одно мне известно, будь у меня ребенок, я никогда не наплевал бы на него таким образом.
Эмма снова переворачивает страницу. Карточки приклеены на черную бумагу. Здесь и там написанные Стиной серебристой ручкой задорные короткие надписи. Много восклицательных знаков.
«ГРОМКИЕ КРИКИ НА КРЕСТИНАХ МАЛЫШКИ!»
«ПЮРЕ ИЗ ЦВЕТНОЙ КАПУСТЫ = МГНОВЕННЫЙ УСПЕХ!»
– Я действительно была уродиной, – говорит Эмма.
– Нет некрасивых детей, – заявляет Стина автоматически.
Я смотрю на нее. Она улыбается. Показывает на снимок, где Эмма лежит на животе на пеленальном столике, странный маленький человечек.
– Пожалуй, несколько недель я беспокоилась за тебя, – признается Стина. – Но потом ты стала красивой. И у тебя был характер.
– Именно так всегда и говорят об уродливых детях.
Мы продолжаем просматривать альбом. На одной фотографии Эмма сидит на руках у дедушки. Он выглядит добрым. Крупный и полный, он широко улыбается, и в окружении большой бороды его зубы напоминают желто-белые яйца в птичьем гнезде. Но добротой он точно не отличался. Я ненавидел его за то, как он вел себя по отношению к моим мамам.
Эмма закатывает глаза к небу.
«ДЕДУШКА – ЛУЧШИЙ, ВНЕ ВСЯКОГО СОМНЕНИЯ!»
– Этот комбинезон очень милый, – говорит она. – Он еще остался у тебя, как думаешь?
– Я не знаю. Возможно, лежит где-то на чердаке.
– Мы же можем посмотреть мою старую детскую одежду и проверить, что есть, пока я здесь? Тогда не понадобится больше ничего покупать.
Я поднимаю взгляд на Стину. На какое-то мгновение становится так тихо, что я слышу, как Бомбом похрапывает в гостиной.
– Конечно, – говорит Стина. – Хорошо, если ее можно будет использовать.
Дверной звонок своей трелью проникает во все уголки квартиры. Я слышу, как лапы Бомбома скользят по паркету, когда он встает с пола и спешит в прихожую. Судя по его радостному певучему лаю, пришел кто-то из знакомых.
– Кто-то из вас ждет гостей? – спрашивает Стина и поднимается со стула.
Я и Эмма отрицательно качаем головами. Мы сидим и прислушиваемся к происходящему в прихожей, где открывается входная дверь. Я слышу голос, который мне пока не удается опознать. Это женщина, но я не могу понять, что она говорит: ее слова заглушают повизгивания Бомбома и возгласы Стины, пытающейся утихомирить его.
– По-твоему, это кто-то из церкви? – шепчет Эмма. – Надеюсь, она не пустит их, если они захотят пройти и сюда тоже.
Мы слышим скрип шарнира, когда кто-то вешает свою верхнюю одежду на полку для шляп. Снова смотрю в альбом, когда Стина возвращается.
«НАСТОЯЩАЯ КЛАДДИС ПЕРЕД ТЕЛЕПУЗИКАМИ!»
Эта надпись не подходит к фотографии.
– Симон?
Голос Стины звучит странно. Проходит секунда, прежде чем я узнаю женщину, входящую за ней на кухню. Она не в форме сегодня, просто в джинсах и в жакете поверх футболки.
Мария, играющая в хоккей с мячом женщина-полицейский.
– Привет, Симон, – говорит она. – С тобой все нормально?
– Лучше, чем в прошлый раз.
Мария улыбается, но ее глаза остаются серьезными.
– Она здесь, чтобы задать тебе несколько вопросов о Тильде, – говорит Стина. – Вы можете расположиться в гостиной, а я приготовлю кофе.
– О'кей, – говорю я и поднимаюсь.
Я пытаюсь не обращать внимания на сердце, которое начинает стучать как сумасшедшее. Мне уже известно, что Каролин делилась с Марией своими опасениями насчет Тильды. Именно поэтому Мария здесь. И нет причины для волнения. Я же знаю, что с Тильдой все нормально.
Но так ли я уверен в этом?
Эмма собирается присоединиться к нам, но Стина просит ее уйти в свою комнату.
Я чувствую покалывание в кончиках пальцев, словно они онемели.
Мы с Марией садимся напротив друг друга. Она оглядывается.
– Джудетт дома у подруги, – объясняю я.
Мария кивает.
– Как у вас красиво, – говорит она.
– Спасибо.
– Просто не верится, что здесь когда-то был старый рабочий квартал. Сейчас это один из самых прекрасных районов города.
Я слышу неприятные нотки в ее тоне. Она завидует? Осуждает?
– У Стины давно эта квартира, – говорю я.
На кухне начинает пыхтеть кофеварка.
– Нормально, если я заварю как обычно? – кричит Стина.
– Конечно. Только простой полицейский кофе для меня, – кричит Мария в ответ.
Стина натужно смеется. Я тру пальцы друг о друга, пытаясь оживить их, и как наяву вижу спину Тильды перед собой. Она оборачивается и только потом уходит.
– Вы можете подождать меня? – кричит Стина.
– Конечно!
Мария снова смотрит в мою сторону. Она кладет локти на колени и переплетает пальцы. Ее ногти коротко подстрижены и ухожены. Такое ощущение, что, пока мы ждем, она наблюдает за мной. Пытается прочитать что-то в моем лице. Я даже не знаю, смотреть ли мне в сторону или таращиться на нее в ответ. Внезапно мне кажется важным все делать правильно.
Однако я не знаю, что в данной ситуации подразумевается под этим. Преимущество ведь на ее стороне. Она знает, о чем идет речь.
Наконец слышно хлопанье дверец шкафа и звон фарфора.
– Ты повредил бровь? – спрашивает Мария.
Я машинально поднимаю руку к лицу, щупаю корку на ране:
– Меня кто-то ударил головой в тот вечер, когда на площади показывали футбол.
На лице Марии сохраняется непроницаемая маска.
– Это произошло случайно, – добавляю я.
– Я понимаю. Тогда творилось черт знает что.
Она достает маленький блокнот и шариковую ручку из внутреннего кармана пиджака. Листает ее до чистой страницы.
– Ты была там? – спрашиваю я.
– Я задержала несколько человек.
Мария что-то записывает в блокнот, а я думаю о полицейских, которые вывалились из автобуса и пытались остановить драку.
Бомбом заходит в комнату и останавливается перед Марией. Она наклоняется вперед и чешет его по спине до самого хвоста. Когда она перестает, он поворачивает голову и требовательно смотрит на нее. Ждет продолжения.
– Именно так он поступает, когда хочет, чтобы его чесали, – говорю я. – Ты, наверное, привыкла иметь дело с собаками?
– Я без ума от них.
На этот раз улыбка Марии выглядит искренней. Бомбом сдается и со вздохом ложится на пол у ее ног.
Стина входит и опускает поднос на стол. Она ставит каждому чашку и, только наполнив их, сама садится на диван рядом со мной.
– Хороший кофе, – констатирует Мария, торопливо сделав глоток.
– Спасибо, – говорит Стина и бросает взгляд на Бомбома, который еле заметно шевелит хвостом. – Дело касается Тильды, стало быть?
– Да, точно, – подтверждает Мария и поворачивается ко мне, стучит ручкой по блокноту. – Когда ты встречался с ней в последний раз?
– После матча. В городе.
– Вы связывались с тех пор?
Я киваю. Мария делает глоток кофе. Стина и я по-прежнему не прикасаемся к нашим чашкам.
– Как вы связывались? – спрашивает Мария.
Я толком не понимаю вопрос. Мозг почему-то работает вяло.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы разговаривали по телефону, например? Или обменивались эсэмэсками или подобным образом?
– А… ты об этом. Нет, мы не разговаривали.
Ручка Марии касается блокнота. Бумага шелестит, когда она открывает новую страницу.
– Могу я взглянуть на ваши сообщения? – спрашивает она, не поднимая взгляда, и Стина меняет положение тела.
– Это действительно необходимо? – интересуется она. – Ты наверняка тоже не захотела бы показать, что писала своему бывшему.
Она говорит спокойно и дружелюбно. Голосом священника.
– Само собой, – улыбается Мария. – Но это бы здорово помогло.
Я кошусь на Стину, которая кивает мне, и отклоняюсь на спинку дивана, чтобы вытащить мобильник из кармана джинсов. Я снимаю его с блокировки.
– Вот, – говорю я и бросаю торопливый взгляд на двух коал, прежде чем передаю телефон через стол.
Экран освещает лицо Марии, оно приобретает голубоватый оттенок с темными пятнами теней. Ее указательный палец быстро двигается, и я понимаю, что она идет вниз по сообщениям. Видит мое жалкое пьяное словоблудие, мое нытье.
– Я могу взять его на время? – спрашивает она, снова не поднимая глаз.
– Лучше нет.
– Я понимаю, – говорит Мария и опять улыбается. – Я тоже не могу обходиться без мобильника. Когда мы со Стиной были молодыми, их имели только богачи.
– Зачем тебе его телефон? – интересуется Стина.
– Я могу сделать скриншоты. Так годится?
Это не похоже на вопрос. Я неохотно киваю. Если откажусь, она, пожалуй, все равно заберет мобильник.
– Я просто не понимаю для чего, – говорю я.
Щелчки камеры. Один. Второй. Третий. Пауза.
Четвертый. Потом я слышу, как с моего телефона отправляют сообщение, и Мария передает его назад мне.