– Здорово. Кажется, что ему нравится.
– Думаешь? Посмотри вот эту.
Следующая фотография сделана внутри дома. За окном, насколько мне удается понять, на газоне дымится гриль.
– Они не могут сидеть снаружи из-за этой нечисти, – говорит Эмма. – Поэтому им приходится оставаться внутри и следить, когда придет время бежать за мясом.
– Ничего себе.
Сразу возникает ощущение, словно комары оккупировали мои ноги и лицо, и у меня даже начинают чесаться нос и уши.
– Я не особо жалею, что меня там нет, – продолжает Эмма. – Но я люблю его родителей, правда. Но вот братец Мике… тот еще подарок.
Она опускает телефон. Я успеваю заметить, что снимки присланы сегодня. Тогда ее муж, по крайней мере, еще дает о себе знать. Во всяком случае, она это не придумывает.
Я чешу ноги, окончательно избавляясь от последствий воображаемой атаки комаров.
– Ну и вонь от твоего попкорна, – говорю я. – Просто не представляю, как ты можешь его есть.
– Это не мое желание, а малыша.
– Ага, конечно.
Эмма соскребает все остатки из миски и кладет себе в рот. Они хрустят, когда она жует.
– Надеюсь, Мике скоро приедет домой, – говорит она. – Ему со многими надо попрощаться. Вся его родня живет там, на севере. И если бы ты знал, как он любит природу.
Из экрана доносится треск автоматных очередей, и комната озаряется мерцающим светом. Эмма вытирает рот бумажным полотенцем.
– Он не может просто ждать, – говорит она и кладет руку на живот. – Мы ведь еще даже не начали готовить квартиру к рождению ребенка.
Она поворачивается к компьютеру. Мне становится интересно, что происходит в ее голове. Я, пожалуй, сам сойду сума, если попытаюсь понять.
И не могу спросить, поскольку обещал Джудетт.
Я беру свой телефон. Проверяю, не пропустил ли сообщение от Юханнеса. Он все еще не дал о себе знать.
– Кто это был? – спрашивает Эмма и показывает на монитор.
– Понятия не имею.
Я таращусь на последнюю фотографию на странице группы. Квартира Али. Хампус и Амманда сидят на диване в гостиной между двумя незнакомыми мне девицами. На журнальном столике горит свеча. Там же лежат розовые и фиолетовые георгины из чьего-то сада. Кто-то распечатал профильную фотографию Тильды и вставил в тонкую позолоченную рамку.
Я сделал это фото. Мы прогуливались с Бомбомом в лесу. Она шла немного впереди по широкой тропинке, и я окликнул ее и сфотографировал как раз, когда она обернулась.
Я просматриваю страницу. Там другие снимки. Хампус называет это поминками. Я пытаюсь зайти на страницы Аманды и Элин, но обнаруживаю, что они заблокированы.
Эмма тянется к моей чашке с попкорном. Замирает посередине движения. Я замечаю уголком глаза, что она тоже смотрит на мой телефон.
Я поднимаюсь с кровати, еще даже не успев принять решение. Мое тело будто само по себе идет в гостиную. Я вытаскиваю из гардероба старые кроссовки, которые не надо зашнуровывать.
– Куда ты? – спрашивает Эмма, выходя вслед за мной.
– Мне надо сделать одно дело.
Бомбом тоже выглядывает из гостиной. Он машет хвостом.
– Ты остаешься здесь, – говорю я.
Он зевает и потягивается. Смотрит на меня и начинает махать хвостом снова.
– Не ходи туда, – просит Эмма.
Я не отвечаю. Снимаю свою красную тренировочную куртку с крючка.
– Симон. Уже поздно.
– Я приду домой до возвращения матушек.
– Дело не в этом. Я просто боюсь, что…
Она замолкает.
– Чего? – спрашиваю я.
– Людям нужен виноватый. К несчастью, им оказался ты. Но… я беспокоюсь просто.
Я качаю головой.
– Мне надоело прятаться, – говорю я.
Я смотрю на снимки с «поминок», на которые меня приглашала Аманда. Симона не видно. Там несколько парней из одного с ним класса. И несколько – из клуба пловцов. Но с большинством я никогда прежде не встречалась.
Они выкладывают снимок, где пьют за Тильду. И фотографируют друг друга, когда плачут и обнимаются. Они называют ее самой красивой. Лучшей. Примерно те же набившие оскомину слова люди когда-то говорили обо мне. Они явно специально ждут, пока их снимут, и только потом вытирают потекшую тушь.
Они не заслужили эти слезы. Хотя они даже не понимают этого сами.
Люди часто верили, что хорошо знали Тильду, но в большинстве случаев сильно ошибались на сей счет. Она много рассказывала о себе самой, даже такие вещи, которые могли показаться очень личными, но никогда не делилась своими чувствами. Ее истории всегда касались только того, что лежало на поверхности, и меня поражало, сколь малое число из ее слушателей замечало это.
Однако легкомысленной и лицемерной Тильду язык тоже не поворачивается назвать. Даже если кому-то могло показаться так из моих предыдущих слов. Скорее она всегда как бы старалась держать нос по ветру. Если ты пребывал в печали, она могла утешить; если злился на кого-то, без колебаний принимала твою сторону; если тебе требовалось посмеяться, умела всегда тебя рассмешить. Она вообще могла стать любой, в зависимости от твоего желания, если только при этом ей не требовалось показать свои слабые стороны.
Она едва ли демонстрировала их даже мне. Я знала ее с семи лет, и все равно Тильда порой оставалась для меня загадкой.
Я очень по ней скучаю.
Симон, – говорит Али, открывая дверь. – Черт.
Он бросает взгляд через плечо. Внутри тихо звучит музыка. Слышны всхлипывания и шепот.
– Могу я войти?
Мой голос эхом отдается на лестничной площадке. Я смотрю на множество пар обуви, расставленных на полу в прихожей за спиной Али.
– Послушай, – говорит он. – Я хотел тебя пригласить. Но не знаю, тот ли это случай.
Я таращусь на него. Помимо Юханнеса, он нравился мне больше всех остальных. Я даже не догадывался, что он такой трус.
– То есть впускать ты меня не собираешься?
Элин заглядывает в прихожую, но, увидев меня, снова исчезает в недрах квартиры.
– Привет, Элин! – кричу я. – Рад тебя видеть!
– Мы собрались спонтанно, – мямлит Али.
Я протискиваюсь мимо него, и несколько курток падают с вешалки.
Все сидят в гостиной. Все те, кого я этим летом считал важнее мам.
У них красные глаза. Щеки пылают. И, по-моему, я даже чувствую запах слез. Воздух, кажется, пропитан печалью и страхом.
И до меня тогда внезапно доходит, в каком ужасном состоянии мы все пребываем. Под каким давлением живем. Еще недавно у нас вся жизнь была впереди. А теперь мы все скоро умрем, и никто не устроит по нам поминок. Это важнее, чем Тильда. Они скорбят не по ней, а по себе, по своему потерянному будущему.
Элин начинает громко всхлипывать. Саит нервно смеется, слушая, как Моа что-то шепчет ему. Она с ненавистью смотрит на меня.
Для всей компании я незваный гость. Юханнес оказался прав. Для них легче верить в мою вину.
Дверь на балкон открыта. Там стоит Аманда. Она курит, повернувшись к нам спиной.
– Привет, парень, – бормочет Хампус. – Черт, ну и потный же ты, наверное, бежал всю дорогу сюда?
Я смотрю на него. На тяжелые веки. Дряблый рот.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Моа.
– Что ты здесь делаешь? – мгновенно отвечаю я. – Ты же Тильду едва знала.
Ее глаза сужаются, но она ничего не говорит. Саит кладет руку ей на колени.
В комнате воцаряется тишина, нарушаемая только всхлипываниями Элин и слащавой песней, которая еле доносится из динамиков. Я никогда не слышал ее раньше. Знаютолько, что она не понравилась бы Тильде.
Я иду к журнальному столику. Беру в руки ее фотографию.
Почему ты исчезла? Почему бросила меня здесь и заставила всех поверить, что я убил тебя?
С кем ты собиралась поговорить? Что было так ужасно важно?
Я чувствую на себе взгляды остальных. В комнате очень жарко. Мое дыхание звучит слишком громко. И чем яснее я понимаю это, тем тяжелее мне дается каждый вдох и выдох.
Когда я наконец поднимаю взгляд, черные точки танцуют у меня перед глазами. Как мне всем своим видом убедить их, что я не убийца? Я так сильно боюсь казаться виноватым, что, пожалуй, именно так и выгляжу.
– Тебе лучше уйти.
Аманда входит внутрь с балкона.
– Я не делал этого, – бормочу я.
– Может, мы все успокоимся немного? – говорит Хампус.
Аманда взглядом заставляет его замолчать. Он смотрит в пол.
– Мы видели вас, – говорит она и подходит ближе. От нее пахнет прохладным ночным воздухом и сигаретным дымом.
Сейчас я замечаю, что она с трудом сдерживает слезы, уже подступившие к глазам.
Неужели ты не понимаешь, Аманда? Нам обоим ее не хватает. И нам не хватает Юханнеса. Мы нужны другдругу.
– Зачем мне было это делать? – спрашиваю я.
– Потому что она не захотела оставаться с тобой, – говорит Элин с дивана. – А тебе не хотелось, чтобы она досталась кому-то другому.
Я пытаюсь рассмеяться, но у меня получается только пыхтение. Капли пота сбегают вниз по спине в трусы.
– Ты смотрела слишком много плохих телесериалов.
– Тебе прекрасно известно, что такое происходит и в жизни, – отвечает Аманда. – Особенно сейчас.
– Я любил ее.
– Пожалуй, именно поэтому, – опять встревает Элин.
…Просто одержим ею.
Злоба возвращается, когда мой взгляд снова падает на Али. Появляются новые силы. Так просто вы не отделаетесь.
– Что ты говоришь? По-твоему, это сделал я?
Он блуждает взглядом по сторонам:
– Честно говоря, я не знаю.
– Но у тебя должно быть свое мнение?
Али косится на Хампуса, который по-прежнему таращится в пол.
Я возвращаю на стол фотографию Тильды. Она падает лицевой стороной вниз.
С меня хватит.
– Если я убил ее, то мы сделали это все вместе, – говорю я.
– Симон, уйди немедленно, – хрипит Аманда.
– Мы знали, чем она занималась. Вы тоже знали, что ей требовалась помощь. Но мы все оказались слишком трусливыми.