Нервы натянуты как струны. Но потом силуэт оказывается в свете одного из стоящих у берега фонарей, и я вижу, что это Люсинда.
– Я забыла, что вечер наступает так рано, – говорит она, ступив на причал.
Вроде нервничает, судя по голосу? Я знаю ее не так хорошо и не могу толком понять.
В курсе ли она слухов обо мне? Если да, неужели решилась бы встретиться со мной здесь?
Я спрашиваю себя, надо ли мне подняться и обнять ее, но, по-моему, Люсинде бы это не понравилось. И действительно, она садится так далеко от меня, что еще двое смогли бы поместиться между нами.
– Спасибо, что захотел встретиться со мной, – говорит она и поправляет шапку.
– Я обрадовался, когда ты дала о себе знать. Мы двое ведь знали Тильду лучше всех других.
– Я не знала ее ближе к концу.
– Но ты знала ее гораздо дольше, чем я.
Я многое хочу узнать о Тильде, о многом спросить, но не знаю, как начать.
– Странно, собственно, что мы почти не встречались, – говорю я.
И сразу сожалею о сказанном, поскольку здесь нет ничего странного. И мы оба знаем почему. Я смущаюсь и чувствую себя неловко. До старших классов средней школы у меня плохо получалось разговаривать с людьми. Я всегда немного витал в облаках, анализировал все. Сейчас снова занимаюсь тем же.
– Она снилась мне ночью, – говорю я. – Она стояла посередине комнаты и говорила… 4 га ты делаешь? Неужели думаешь, что они нашли меня? Совсем чокнулся. Я же сказала, что просто возьму паузу.
Люсинда кивает.
– Я тоже постоянно вижу ее во сне, – говорит она. – Когда могу спать.
Комар садиться мне на шею, и я пытаюсь прихлопнуть его. Люсинда вздрагивает. Пытается улыбнуться. Но сейчас я знаю, что она боится.
Она боится меня.
– Некоторые верят, что я убил ее, – говорю я. – Ты знаешь про это?
Она молчит. А другого ответа мне и не требуется.
– Ты тоже так думаешь? – продолжаю я.
– Я не знаю, во что мне верить.
Мое разочарование столь велико, что у меня начинает шуметь в голове.
– Я не убивал ее. Но мои слова не помогут, правильно? Именно так ведь заявлял бы убийца?
Люсинда смотрит в сторону. На ее угловатом лице лежат тени.
Внезапно я вспоминаю один из первых случаев, когда Каролин и Клас позволили мне переночевать у них. В комнате Тильды было темно. Мы расстелили покрывало на полу. Она лежала на моей руке и говорила очень тихо, я с трудом разбирал ее слова: «Я так боюсь, что она умрет, но мы не можем разговаривать об этом. Не можем разговаривать ни о чем больше. Я не могу делиться с ней своими бедами, поскольку мои проблемы сущая ерунда по сравнению с ее, и я не могу рассказывать ни о чем хорошем, ведь… создается ощущение, словно я напоминаю ей обо всем, что она… она никогда не сможет получить». Тогда Тильда впервые плакала при мне. «Ты можешь разговаривать со мной», – сказал я. Она провела пальцами мне под мышкой: «Я знаю. Но она ведь моя лучшая подруга. А ты одна из тем, на которую я хотела бы поболтать с ней».
– Извини, – говорит Люсинда и встает. – Не нужно было…
Телефон выпадает у нее из кармана, и я машинально вытягиваю руку, стараясь поймать его, прежде чем он упадет в воду.
Символ с изображением микрофона заполняет экран. Большие цифры отсчитывают секунды.
Она записывает разговор.
Я не хочу даже смотреть на нее, когда протягиваю ей телефон.
– Ты довольна? – спрашиваю я. – Или мне надо добавить что-то?
Люсинда не отвечает.
– Если ты думаешь, что я убил Тильду, то поступаешь очень глупо, встречаясь со мной один на один.
– Мой папа скоро придет и заберет меня, – отвечает она быстро.
Голос при этом дрожит. И, судя по звуку, у нее от страха пересохло во рту. Я уверен, что она лжет, и мне вспоминается фраза из книги Эммы о Муми-троллях:
«Представьте, как одиноко чувствуют себя те, кого все боятся».
– Лучше тебе поторопиться тогда, – говорю я, по-прежнему не глядя на нее.
Доски вибрируют от ее шагов, и вода под причалом плещется громче. Но внезапно она останавливается:
– Как на самом деле чувствовала себя Тильда?
Я оборачиваюсь. Люсинда сунула руки в карманы толстовки. Смотрит на меня с другой стороны причала.
– Как она чувствовала себя? – переспрашиваю я.
– Да.
«Все такие лицемеры».
– Тебе, пожалуй, нужно было демонстрировать свою заботу, пока она еще была жива, – говорю я.
Мне приятно видеть, как она замирает, словно получив пощечину. Да, у нее рак, но это вовсе не означает, что она святая.
– Ты же знаешь, как все обстояло, – мямлит она еле слышно. – Я болела. Не могла.
– Для Тильды это тоже было нелегко. Ее лучшая подруга умирала от рака и не хотела даже встретиться с ней.
Мы смотрим друг на друга. По автостраде вдали от нас проезжает машина.
– Почему ты считаешь, что в ту ночь она шла ко мне домой? – спрашивает Люсинда. – Что она сказала?
– Забудь. Я ошибался. Она наверняка собиралась добыть еще дерьма, которым пичкала себя.
Люсинда смотрит вниз на свою обувь.
– Неужели никто не пытался ее остановить? – бормочет она.
– Само собой я пытался!
Ком вырастает в горле. Я не собираюсь плакать. Уж точно не доставлю ей такого удовольствия.
– Она не хотела помощи от меня, – продолжаю я. – Я пытался, но нужно было пойти дальше. Поговорить с Класом и Каролин, но я боялся, что она никогда не простит меня. Думал, если я смогу вернуть ее, мне удастся заставить ее завязать. Она снова стала бы нормальной. Я бы вылечил ее любовью, а потом мы прожили бы счастливо все оставшиеся дни.
Люсинда стоит абсолютно неподвижно, пока все то, что я не осмеливался даже мысленно сформулировать для себя, изливается наружу. Как будто слова сами срываются с моих губ.
– Я хотел стать ее рыцарем, – говорю я. – Но был просто эгоистичен.
Я поднимаюсь. Иду к Люсинде. Жду, что она начнет пятиться, но она остается на своем месте. Подойдя ближе, я вижу слезы на ее лице.
– Ты можешь думать что хочешь. Это не имеет никакого значения, – продолжаю я. – Я предал ее, и так же поступила ты, и все остальные тоже.
– По-твоему, я этого не знаю? – шепчет она. – По-твоему, я не думаю об этом постоянно?
Я качаю головой. Бегом пересекаю береговую полосу. Увеличиваю скорость, начиная подниматься по склону. Стараюсь придерживаться ритма, с которым кровь пульсирует у меня на висках.
Симон стразу понял, чем я занималась. И если он невиновен, то, наверно, теперь меня ненавидит.
Мне трудно поверить, что он это сделал. Но если он убил Тильду, то, пожалуй, является психопатом, а такие умеют лгать. И он, вне сомнения, прав в том, что я совершила страшную глупость, встретившись с ним наедине на озере.
Дома меня ждал папа. Пришла я позднее, чем я рассчитывала, и он рассердился. «Неужели трудно понять, что я беспокоюсь, когда ты не даешь о себе знать?» – сказал он. И до меня дошло, что впервые в разговоре со мной он использовал один из штампов, свойственных родителю взрослой девицы. Нет, он, конечно, не отличается особой оригинальностью, просто я в первый раз вела себя как стереотипный подросток, который где-то шлялся дольше дозволенного.
Завтра похороны Тильды. Мне предстоит снова со всеми встретиться. Я достала черные джинсы и темно-синюю кофту с длинными рукавами. Это единственный в моем гардеробе подходящий наряд. Надо ли мне говорить, что я ужасно боюсь? Папа на полном серьезе предложил мне помедитировать, воспользовавшись в качестве пособия одним из роликов, выложенных правительством на Youtube этим летом. Порой создается впечатление, словно он совсем меня не знает.
Пока я пишу это, Миранда хлопает дверьми и кричит, что она ненавидит его. Ей хочется пойти со мной на похороны, и, по-моему, она добьется своего. Судя по этому, пожалуй, можно предположить, какой она стала бы в переходном возрасте.
P.S. Медитацией меня уже заставляли заниматься в больнице: я должна была представить, что складываю все мои беспокойства на крошечный листок и, положив его на поверхность ручья, смотрю, как он уплывает прочь.
Пока мы ехали на машине до лесной часовни, я все время думала: «Это происходит в реальности, это происходит в реальности. Скоро я снова со всеми встречусь».
Папа несколько раз спросил, выдержу ли я, и в результате мое волнение только усилилось. Спасибо ему. Еще немного, и я попросила бы его повернуть назад, и, пожалуй, точно поступила бы так, не будь со мной Миранды. При ней я не могла впасть в истерику или струсить. Кстати, я оказалась права. Она одержала верх во вчерашней ссоре.
Когда мы подъехали к часовне, я увидела, что все были одеты лучше меня, в черные платья и красивые туфли. С безукоризненными прическами вдобавок. Люди ходили по парковке и болтали между собой, словно они приехали на обычную вечеринку. И я поняла, что они собрались попрощаться не только с Тильдой, но также и друг с другом.
Мы сидели в машине и ждали, пока народа вокруг не станет меньше. Но потом зазвонил колокол на маленькой колокольне, и нам пришлось вылезать.
Все семейство Тильды стояло в крошечном вестибюле у входа. Священник тоже был там, и я испытала шок, когда поняла, почему его лицо показалось мне знакомым: он принимал участие в маминых похоронах.
Каролин обняла нас и поблагодарила за то, что мы пришли. Рядом с ней стояли ее мать и отец, готовые поддержать дочь в случае необходимости. Клас же расположился немного в стороне вместе со своим братом Андерсом и его семейством. Его я тоже обняла. И заметила серебряный крестик у него на шее. Если не считать этого то, он выглядел как обычно. По крайней мере тогда.