Есть только два, пожалуй, три человека, с которыми нам следует поговорить.
ТОММИ. Последнее сообщение отправлено ему за несколько дней до исчезновения Тильды. Оно похоже на комментарий относительно их прежнего разговора. Она как бы хотела добавить последний штрих: «Если то, что я делаю, неправильно, то это ТВОЯ ВИНА». До этого шел большой пробел до конца мая, а там только обычная информация о графике тренировок и соревнованиях. Итак, что же произошло летом? Почему-то ведь Тильда написала мне о своем желании плюнуть в душу Томми за содеянное. По словам Эрики, их отношения разладились, но она не знала, о чем там, собственно, шла речь. Я спросила Аманду, и она ответила, что Тильда, похоже, злилась на Томми, но причина тоже была ей неизвестна. Черт, Тильда, почему ты стала такой загадочной?
В курсе ли Каролин? Насколько я заметила, на похоронах она избегала Томми.
Сам он все лето в социальных сетях ничего не выкладывал. И нам неизвестно, чем он занимался в тот вечер, когда показывали футбол.
НОВЫЙ ДРУГ. Ни я, ни Симон не знаем, у кого она писала мне письмо. Аманда тоже не знает никого одержимого космосом. Я не смогла найти никаких посланий к нему, если это, конечно, не тот же самый человек, который давал ей наркотики.
ДИЛЕР ТИЛЬДЫ. Нам также неизвестно, кто он такой, но теперь у нас, по крайней мере, есть его телефонный номер. Я нашла переписку с человеком, отсутствующим в списке контактов. Она возникла в начале июня. Сообщения короткие. Чаще всего Тильда посылала только предложение относительно времени встречи, получала «о'кей» или «не могу» в ответ. Они никогда не определяли, где должны увидеться, а значит, всегда встречались в одном и том же месте.
Только пару раз встречаются послания длиннее. Человек беспокоился, чтобы Тильда не рассказывала о них. Она обещала никогда этого не делать: «Мне меньше всего надо, чтобы ты больше не захотел встречаться со мной».
В тот день, когда она умерла, они собирались увидеться ближе к вечеру. И это выглядит крайне подозрительно.
Нам надо связаться с ним. Но что говорят человеку в криминальном бизнесе и к тому же параноику? Извини, ты случайно не убил мою лучшую подругу, когда передавал ей наркотики?
Честно говоря, нам с Симоном особенно не за что зацепиться. Гораздо легче было фантазировать вчера вечером о нашей великой миссии. Мне надо идти, иначе не успею к стекольной фабрике на встречу с ним, но в глубине души мне хочется позвонить и предложить на все наплевать. Что мы, собственно, знаем об охоте за убийцами?
Впервые вижу стекольную фабрику со столь близкого расстояния. Я припарковываю автомобиль Джудетт перед бирюзовым ангаром, обшитым листами гофрированного железа. На большой вывеске только одно слово: «СТЕКЛО». Люсинды не видно, но я приехал вовремя.
Я вытаскиваю ключ из замка зажигания и наклоняюсь вперед. Смотрю на поминальные свечи, цветы в разной стадии увядания, листочки бумаги и валяющийся на асфальте мусор. Часть его застряла в ячейках сетчатой ограды, расположенной с тыльной стороны фабрики. Обнимаю руль одной рукой. Слушаю свое собственное дыхание и шум ветра, который пытается проникнуть в ангар через щель в двери, образовавшуюся из-за частично отвалившего листа.
«Между нами все закончилось бы рано или поздно, но сейчас он помнит только хорошее…» – написала Тильда Люсинде.
Так ли это?
Когда мы с Тильдой еще были вместе, порой создавалось ощущение, будто она о чем-то мне не рассказывала. Что-то во взгляде. Незаконченные фразы.
Она знала меня лучше всех в целом мире. Но написала, что у нее хватало тайн от нас с Люсиндой еще задолго до Фоксуорт.
Страшно подумать, что мы можем найти в результате наших поисков. Интересно, есть ли среди этого вещи, способные заставить меня переоценить все наши отношения, разрушить мои приятные воспоминания?
«Той Тильды, которая хотела быть с тобой… больше не существует. Ее, наверное, вообще нет».
Почему я не воспринял это всерьез? Готов был горы свернуть, лишь бы вернуть Тильду. Но пропускал ее слова мимо ушей.
Такое впечатление, словно Фоксуорт, подобно лучу прожектора, высвечивает все, что мы делаем, лишь бы пережить нашу любовь. У меня нет никакого права злиться на Стину за ее ультиматум Джудетт. Ей пришлось пойти на это, чтобы выжить.
Ветер гудит в дверной щели. Листочки бумаги шевелятся на асфальте.
Поблизости нет никаких фонарей. Интересно, Тильда пришла сюда на встречу с кем-то? Или ее привезли уже мертвой?
Если бы она попыталась позвать на помощь, никто не поспешил бы к ней. В ту ночь на улицах хватало криков.
Смогу ли я услышать ее сейчас? Если слушать по-настоящему?
Когда я отвозил Стину на работу, она сказала, что мне надо попробовать пообщаться с Тильдой.
Когда думаю об этом, сердце начинает биться быстрее.
– Тильда, – говорю я.
Ее имя звучит несколько иначе в моих устах. Как будто смерть каким-то образом его изменила.
Я вздрагиваю. Зажмуриваюсь.
– Тильда, если ты меня слышишь, то знай, я думаю о тебе. И мне не хватает тебя. Очень сильно.
Никакого ответа. Я чувствую себя по-дурацки, но стараюсь продолжать.
– Мы с Люсиндой попробуем выяснить, кто тебя здесь оставил. Она тоже скучает по тебе. Если ты каким-то образом можешь нам помочь, попытайся, пожалуйста.
Я вздрагиваю от стука в оконное стекло. Люсинда стоит снаружи от машины, мимикой показывает «извини». У нее белокурые волосы с челкой, точно как на фотографиях в комнате Тильды. Через пару секунд я понимаю, что это парик.
Она видела, как я сидел здесь и разговаривал сам с собой?
Вылезая из автомобиля, я накидываю на голову капюшон, чтобы защититься от ветра.
– Извини, что испугала, – говорит Люсинда.
В ее солнечных очках отражается мой собственный силуэт на фоне неба. Мне хочется обнять ее, но она должна сделать первый шаг. Не делает.
– Спасибо, что рассказала все Марии, – говорю я.
– Тебе незачем благодарить меня. Так сделал бы каждый.
– Нет, вовсе нет.
Она улыбается. Но что-то в ее лице мне не нравится.
– Все нормально? – спрашиваю я.
– Не знаю. Как-то смешно верить, что мы сможем это сделать. Даже если мы найдем убийцу, почему он должен будет признаться?
Я подавляю желание попытаться ее переубедить. Мне не хочется, чтобы Люсинда участвовала вопреки своей воле.
Для меня лучше, если к ней вернется желание.
– Я не знаю, смешно ли это, – говорю я. – Знаю только, что должен попробовать. А убийца, может, и захочет признаться.
Люсинда смахивает локон парика со своего лица. Ее явно одолевают сомнения. Но она меня слушает.
– Если верить Стине, те, кто приходят сейчас в церковь, жаждут выговориться, – продолжаю я. – По ее словам люди знают, что скоро умрут, и хотят рассказать свои тайны.
– У меня никогда не возникало такого желания. Я не рвалась ни с кем разговаривать, – возражает Люсинда.
Я не знаю, как мне ответить. Она тоже долго молчит.
– Будем надеяться, что тот, кого мы ищем, не похож на меня, – говорит она погодя и смотрит на горы цветов и посланий. – Ты взял что-нибудь с собой?
– Я даже не подумал об этом. А надо было?
Она решительно качает головой:
– Тильда пролежала здесь мертвой несколько дней. Это последнее место, где я хотела бы возложить цветы.
Я отслеживаю ее взгляд. Думаю о том, каким холодным и мокрым, вероятно, был асфальт той ночью. Люсинда права.
– Хорошо, – вздыхает она. – Итак, за дело.
Мы бок о бок идем через парковку. Я поднимаю один из листков. Текст на нем уже невозможно прочитать. Дождь размыл чернила, превратил их в пятно цвета грозового неба, а потом оно высохло снова. Я отпускаю бумажку, и ветер подхватывает ее. Мы идем дальше. Осколки стекла блестят в солнечных лучах, вокруг валяются пустые бутылки. Окурки повсюду, как будто здесь проходил какой-то праздник. Листья засохших букетов тихо шелестят на ветру.
Люсинда снимает солнечные очки. Вокруг глаз у нее темные круги, напоминающие синяки. Мы разглядываем мягкие игрушки, лежащие среди цветов. Некоторые из них завалились набок, словно пьяные. Их безжизненные глаза таращатся на нас. Два маленьких лохматых медвежонка держат перед собой по подушечке в форме сердечка с надписями, как бы сделанными от руки: «Нам не хватает тебя» и «Ты лучшая». Я опускаюсь на корточки. Смотрю на них вблизи.
– Таких продавали в больнице, – говорит Люсинда с непроницаемой миной. – Я таких получила пять штук, когда там лежала.
Я фотографирую медвежат на телефон. Люсинда поднимает один из букетов. Извлекает карточку, примотанную лентой к стеблям. Листья настолько высохли, что просто рассыпаются в прах.
– От Элин и Аманды, – говорит она. – «Мы любим тебя. Покойся с миром».
Она кладет цветы назад, не фотографируя их. Берет белого тряпичного кролика, местами посеревшего от грязи и высохших капель дождя. Щелкает ее телефон. Я поднимаю поминальную свечу, которая удерживает на месте листок бумаги в клетку. Почерк явно принадлежит старому человеку, пытавшему писать дрожащей рукой как можно красивее:
«Как не пытайся спрятать в могилу тело бабочки, все равно ее головокружительный полет останется в памяти навсегда!»
Записка подписана кем-то по имени Джилл. Я смотрю на Люсинду, читающую через мое плечо. Она снова надела солнечные очки. Сдвинула их на нос.
– Какая белиберда, – говорит она и фотографирует.
Есть еще несколько стихотворений. Тексты песен. Коллаж с фотографиями Тильды.
– Взгляни-ка, – говорит Люсинда и протягивает мне бумагу, засунутую в пластиковую оболочку.
Я сразу узнаю текст, напечатанный шрифтом, который можно назвать рукописным. Передо мной начало стихотворения, которое в начале лета было везде. Лорд Байрон, принадлежал к одним из самых любимых поэтов Эммы, когда она была нашего возраста.
I had a dream, which was not all a dream