Джудетт смеется и вынимает из коробки крошечную гавайскую рубашку. И я начинаю понимать, что происходящее нравится ей так же, как и Эмме. Ночью я проснулся от плача в спальне, но сейчас на лице Джудетт не видно и намека на грусть.
Наконец звонят в дверь. И Бомбом с лаем бежит в прихожую.
Я встаю у него на пути, прежде чем открыть дверь. На Люсинде сегодня тоже парик. Она смотрит на Бомбома, который головой толкает меня под коленку, пытаясь протиснуться наружу.
– Успокойся, – ворчу я и оттаскиваю его в сторону, чтобы Люсинда могла войти. – Извини, он порой дьявольски настырный.
– Ничего страшного, – отвечает Люсинда и разувается. – Но дома он выглядит еще больше.
Она проходит на кухню, прежде чем я успеваю ее остановить, и я замечаю, как ее взгляд останавливается на детской одежде. Перемещается на живот Эммы.
– Это Люсинда, – говорю я.
– Я пойму, если ты меня не помнишь, – говорит она Джудетт и протягивает руку. – Я приходила сюда однажды с классом, когда мы с Симоном были маленькими.
Но Джудетт игнорирует протянутую ей руку и заключает Люсинду в объятия:
– Люсинда! Как я рада с тобой познакомиться!
Люсинда не обнимает ее в ответ, но и освободиться не пытается.
– Спасибо, что ты поговорила с полицией о сообщении, – говорит Джудетт.
– Не знаю только, насколько это помогло.
– В любом случае, ты попыталась. Если бы ты только знала, как много это значит для нас и для Симона.
– Хватит, мам, – говорю я.
Когда Джудетт в конце концов отпускает Люсинду, та направляет руку ко лбу. Проверяет, не сбился ли парик.
Она выглядит смущенной и поворачивается к Эмме, которая пожимает ее руку и представляется. Потом Эмма машет ползунками с радостными ягнятами:
– Как тебе?
Люсинда выглядит так, словно не знает, куда ей деваться.
– Красиво, – говорит она, и я проклинаю себя за то, что не предупредил ее.
– Чем вы собираетесь заниматься сегодня? – спрашивает Эмма и улыбается.
– Ничем, – отвечаю я.
Улыбка Эммы становится еще шире.
Я прошу Люсинду пойти ко мне в комнату, и она с явной радостью принимает мое предложение. Бомбом, тяжело дыша, следует за нами. Он смотрит на меня с обидой, когда я закрываю дверь перед его носом.
Люсинда опускается на мою кровать. А я внезапно понимаю, что от меня немного пахнет потом, а моя футболка грязная от чердачной пыли. Я сажусь на письменный стол и кладу ноги на стул. Надо ли мне сказать что-то об Эмме? Но что именно?
– По-моему, я узнаю эту комнату, – говорит Люсинда. – У тебя же была масса игрушек лего из серии «Звездные войны»?
– Да.
Я не хочу больше разговаривать о том дне. Сразу же чувствую себя неуклюжим семилетним мальчуганом. Словно он прятался здесь все время, поджидая удобного случая.
– Стина передает тебе привет, – говорю я, пытаясь сменить тему. – Она тоже хотела встретиться с тобой, но сейчас на работе.
Люсинда кивает.
– Вы пойдете в церковь все вместе? В последнюю ночь?
– Да. А что вы будете делать?
– Я не знаю. Наверно, останемся дома.
Она внезапно улыбается и, по-моему, думает о том же самом, о чем и я. Что мы разговариваем так, словно речь идет о планах на выходные, а не о последней ночи в истории планеты, существования человечества, наших жизней.
– То есть вы не пойдете в церковь?
– Вряд ли. Мой папа – убежденный атеист. Врач, ты понимаешь.
– А ты?
Люсинда подтягивает под себя ноги. Похоже, размышляет.
– Мне не нравится, когда люди утверждают, что у них есть ответы на все вопросы, – говорит она.
– Мне тоже. Но Стина не из таких.
– В отличие от папы. По его мнению, наука может объяснить все. По-моему, излишняя уверенность вредна, о чем бы ни шла речь. – Она проводит пальцами по волосам парика. – Я не склоняюсь ни к какой из альтернатив. Но мне трудновато хорошо относиться к богу, который направляет на нас комету, потому что мы его утомили.
Я смеюсь:
– Ты слышала о теодицее? Проблеме зла?
Люсинда качает головой. Выглядит заинтересованной.
– Посмотрим, удастся ли мне вспомнить, – говорю я. – Если бог добр и всемогущ, как он может допускать существование зла? Означает ли это, что он не добр и не всемогущ?
Люсинда сидит молча. Насколько я понимаю, ждет продолжения от меня.
– На эти вопросы нет готового ответа, – говорю я. – Люди размышляют над ними тысячи лет.
– Отлично.
Мы улыбаемся друг другу, как будто хорошо знакомы, хотя это не так. Наверно, Тильда просто слишком много рассказывала о ней.
Если бы Люсинда не заболела, мы, наверное, общались бы втроем? И чем занимались бы? Я слишком мало знаю о Люсинде. Какую музыку она слушает? Есть ли места, куда ей всегда хотелось бы съездить? Что ей нравится, помимо плавания? Хочет ли она по-прежнему стать писателем? Может, поэтому пишет в TellUs?
Я замечаю, что мой взгляд прикован к ней, и, наклоняясь вперед, открываю ящик письменного стола и достаю старый рабочий телефон Джудетт.
– Он с предоплаченной сим-картой, – говорю я.
– И ты уверен, что его номер ни за кем не числится?
– Я проверял.
Люсинда тянется за телефоном.
– Что ты собираешься написать? – спрашиваю я и даю его ей.
Она теребит пальцами мобильник. Смотрит на меня:
– Я тут подумала. Он или она, похоже, настоящий параноик, поэтому, как мне кажется, лучше всего мне сделать все одной.
– Нет, – говорю я. – Если действовать надо одному из нас, то это должен быть я.
– И почему же? Потому что ты парень?
– Нет. Естественно, нет.
Поскольку она больна. Но я не говорю этого вслух.
Когда она сидит здесь на моей кровати, об этом легко забыть, но она потеряла сознание у стекольной фабрики. И вообще быстро устает, что сразу видно по ее тяжелому дыханию.
Люсинда права. Человек, с которым нам придется иметь дело, похоже, параноик. А такие бывают опасны. Я не знаю, насколько хорошо сумею защититься, если что-то произойдет, но, по крайней мере, я умею быстро бегать.
– Моя очередь рисковать, – говорю я. – Ты встречалась с Томми одна.
Люсинда упрямо качает головой:
– Лучше, если я это сделаю. Когда речь идет о наркотиках, деньги ведь больше не имеют никакого значения, не так ли? У дилера должна быть причина мне помочь. И я могу сослаться на рак.
– Сослаться на рак?
– Я могу сказать, что мне необходима трава, поскольку больше нигде не достать болеутоляющих препаратов.
Мне становится не по себе.
– Это так? – спрашиваю я.
– Нет. Папа может брать домой все необходимое из больницы.
– Хорошо. – Я пытаюсь взять себя в руки. – И в чем твой план? Вся надежда на то, что у нашего наркоторговца золотое сердце?
Люсинда нетерпеливо смотрит на меня.
– У тебя есть идея получше? – спрашивает она.
– Да. Мы сделаем все вместе. Тогда нас, по крайней мере, будет двое. Я могу, например, прикинуться твоим обеспокоенным парнем.
Она открывает рот, собираясь что-то сказать. Но передумывает. Вместо этого снова смотрит на телефон Джудетт и начинает писать сообщение.
Сегодня я нашла список пожеланий Миранды. Она не писала в приложение Bucket list, а сделала его на бумаге и очень старательно выводила каждую букву.
У меня и в мыслях не было шпионить. Я пришла забрать грязное белье из ее комнаты. Листок лежал на письменном столе. В списке значилось «Отпраздновать Рождество еще раз». Рядом на полях она поставила маленькую аккуратную галочку шариковой ручкой другого цвета. Помимо этого в списке было указано: «Не спать целые сутки. Поспать в шалаше внутри дома. Прокатиться верхом. Проспать ночь в ванной. Написать мини-песню. Влюбиться. Собрать кубик Рубика. Нарисовать иллюстрацию. Встретиться с ежиком. Поработать волонтером (в собачьем приюте?). Поменять прическу. Приготовить ужин из трех блюд». Печально было видеть этот перечень незначительных, простых и самых обычных дел и знать, что она не успеет выполнить многого. Галочка стояла напротив только еще одного пункта: «Сходить на танцы вместе с Молли».
Я понятия не имела, что Миранда виделась с кузиной Тильды после похорон. Когда я спросила ее (не упомянув о списке), выяснилось, что подруга, с которой Миранда встречалась на днях, и была Молли. Это произошло в городе, когда все остальное семейство находилось в Истинной церкви. Однако Эрика узнала об их встрече, и с тех пор Молли даже не могла пользоваться телефоном.
Миранда, естественно, была очень расстроена, и я пообещала ей съездить туда на днях и проверить, как дела у Молли. Но она сказала мне этого не делать. По ее словам, Молли в таком случае стало бы еще тяжелее дома.
Как может Эрика держать свою дочь в изоляции? Она ведь даже не верит в Истинную церковь. Или все-таки начала?
(Люди теперь верят в массу всяких вещей. «Древние пришельцы» – самое последнее крупное движение. Инопланетяне якобы прибыли сюда очень давно, они помогли нам построить пирамиды и с тех пор похищали нас по ночам, чтобы с помощью генных изменений сделать более совершенными существами. Но сейчас они поняли все бесполезность данного эксперимента и решили закончить его. А Фоксуорт – их замаскированное под комету оружие. Эта теория кажется мне настолько идиотской, что я не могу даже критиковать ее.)
Вчера мы отправили весточку дилеру Тильды. Я написала короткое сообщение: «Получила твой номер от одного друга. Нужна твоя помощь». И забрала домой телефон, с которого мы его послали. Он спрятан у меня под подоконником. Сейчас я жду ответа от потенциального убийцы и чувствую себя абсолютно нормально.
Симон собирается изображать моего «обеспокоенного парня». Я чуть не ляпнула ему, что будет приятно иметь кого-то такого в своей жизни, пусть даже понарошку. Наверно, все из-за того, что я писала тебе о сексе перед тем, как пошла туда, но когда я сидела на его кровати, мне было очень неприятно осознавать, что они с Тильдой, скорее всего, занимались любовью множество раз. И, насколько мне известно, очень удачно. Тильда немного делилась впечатлениями, и, естественно, мне тогда вспомнились все детали. Мне трудно было смотреть ему в глаза.