— Я прошу у тебя такого позволения, мастер Оттар.
Оттар покачал головой.
— Нет. Сейчас для нас важен каждый рекрут. Я не могу отпустить тебя.
— Тогда… Я возьму отца с нами, в Училище.
— Как знаешь, старший рекрут, — ответил Оттар, хмурясь. — Но… как бы труды твои не оказались напрасными. Барону Матиану вряд ли придется по вкусу жизнь в Училище. Ты и сам это знаешь.
— Что же мне? Просто уйти? — повысил голос Якоб. — Я должен спасти его!
— Ежели человек сам не принял решение, решать что-то за него — бесполезно, — сказал северный рыцарь. — Это уж — вернее верного: того, кто не желает быть спасенным, не спасти. Силком притащишь ты его в Училище — и что? Дальше-то? То-то… Ну… давай, старший рекрут. Времени у нас мало, так что — шевелись.
Оттар и Барац вышли из зала, остановились в коридоре. Они слышали, как плеснула вода, как охнул и хрипло застонал барон Матиан, приходя в себя. Как негромко заговорил Якоб. Он говорил довольно долго, и барон отвечал ему стонущим слабым голосом. Но вскоре голос Матиана стал громче.
— Вор! — закричал барон. — Вор! Грязный разбойник! Ты заодно с ними! Ты… ты недостоин носить мою фамилию! Видела б тебя сейчас твоя несчастная мать! Пошел прочь отсюда! Прочь! Проклинаю тебя! Проклинаю!..
— Пойдем, — кивнул Оттар Барацу. — Чего уши развесил?
— Как ты осмелился говорить мне такое, пес?! — неслось им вслед. — Чтобы я… барон сэр Матиан… да связался с ворами и погуби… погубителями королевства?! Никогда! Прочь от меня! Прочь!
Они вышли во двор. Слуг у входа в главную башню уже не было. Видно, придя в себя, те поспешили спрятаться от греха подальше.
Из окна далеко наверху вылетел кувшин и с треском разбился о землю.
— Вина мне! — вслед за кувшином полетел рваный хриплый голос. — Куда вы все подевались, скоты?! А ну быстро — вина!
Оттар и Барац открыли калитку в воротах замка. Якоб нагнал их уже у подножия холма.
Повозка остановилась. Эрл некоторое время лежал, слушая, как радостно ржут распрягаемые кони, как спешиваются, негромко переговариваясь, рыцари, сопровождавшие повозку в пути. Он повернулся на бок, дотянулся до кувшина, налил воды в кружку, с удовольствием отметив при этом, что руки его не дрожат от слабости.
Вода оказалась с горьковатым привкусом. В ней явно было растворено какое-то лекарственное зелье.
Полог распахнулся, впуская в полутьму крытой повозки свежий холод и какой-то остро волнующий запах…
«Снег», — догадался Эрл. Выпал первый снег.
В ярко белеющем проеме появился слуга, которого Эрлу приходилось видеть и раньше, — он приносил ему еду и отвары. На этот раз в руках прислужника был какой-то тряпичный узел.
— Сэр Эрл, — церемонно проговорил слуга. — Его величество Ганас доводит до вашего сведения, что наши войска встали лагерем, и стоянка продлится не менее двух-трех дней. Также его величество велел передать, что вам дозволяется свободно передвигаться по лагерю, не покидая его пределы.
Эрл промолчал. За все эти дни, которые он провел в охраняемой повозке, король не произнес ни слова — не считая того первого разговора с Орленком. Марборнийский король навещал его еще трижды, разговаривал любезно, справлялся о здоровье и осведомлялся, чего Эрл пожелает… Эрл молчал. Он не мог понять, для чего Орленку понадобилось оставлять его в живых. Но ясно было одно — ничего хорошего Эрла Победителя не ждет. Сэр Ганас Осагский был его врагом. А с врагами, как известно, предпочтительнее общаться на одном языке — языке стали. Только вот почему Орленок не прибегал к такого рода общению? Зачем, Харан подери, ему нужен был Эрл? И почему он так обрадовался, когда понял, что его пленник выживет?
Впрочем, о собственной участи Эрл думал мало.
С тех пор как ясный разум вернулся к нему, король Гаэлона Эрл Победитель напряженно размышлял об одном: можно ли было избежать такого разгромного, такого позорного поражения в битве на Ривенстальской равнине? Он прикидывал в уме варианты развития событий, переиначивал возможные тактические ходы, составлял планы атак и отхода… Но отряд боевых магов, замаскированных под простых копьеносцев, и стремительный удар с тыла кастарийского корпуса — ломали все его самые смелые предположения об исходе. А многократный перевес в численности марборнийцев довершал дело.
В конце концов Эрл пришел к неоднозначному выводу. И вывод этот его не радовал.
Орленок просто оказался сильнее и хитрее. Воинство Гаэлона с самого начала битвы было обречено на поражение…
— И вот еще что, сэр Эрл, — добавил слуга. — Его величество жалует вас одеждой со своего плеча. И тростью, дабы облегчить вам прогулку.
Он оставил узел у ног Эрла, положил туда же свежесрезанную тонкую трость из ветви орешника, поклонился и неплотно задернул полог. Узкий и холодный белый луч лег на лицо Эрла.
Король, морщась от ноющей боли во всем теле, сел. Потянул на себя узел. Там оказались штаны, сапоги, камзол и белье. Эрл поднялся (высота повозки позволяла ему, как он уже выяснил, стоять во весь рост). Затем медленно стащил с себя жутко воняющую потом длинную рубаху. Сразу стало холодно, но этот холод бодрил.
Перед тем как одеться, помедлил. Противно было надевать одежду с плеча врага, но очень уж его тянуло выйти наружу, пройтись по земле, дохнуть свежего воздуха.
И осмотреться.
Быть может, боги будут милостивы к нему, и ему удастся…
Эту мысль Эрл отогнал от себя как чересчур соблазнительную.
Щель неплотно задернутого полога давала достаточно света, чтобы он мог осмотреть себя. Жуткие багровые шрамы сплошь покрывали его тело. «Будто бычью тушу нарубили для продажи, а потом зачем-то решили заново сшить», — мрачно подумал Эрл. Он положил ладонь на правую сторону лица. Под глазом ощущался длинный и неровный, очень выпуклый шрам.
Эрл сильно похудел, потому камзол и штаны Орленка лишь немного жали ему. Сапоги же пришлись впору.
Прихватив трость, король покинул повозку, ставшую ему домом почти на три недели.
Одного взгляда ему хватило, чтобы понять: надеяться на побег по меньшей мере глупо.
Орленок расположил свое громадное войско в открытом поле, где невысоко вздымались холмы, поросшие рощицами. Всюду, сколько хватало взгляда, теснились шатры, палатки, навесы, телеги, повозки и фургоны… Торчали к небу флаги на длинных пиках — и еще выше флагов поднимались кажущиеся неподвижными ленты дыма от костров. Стреноженные кони хрупали овес из мешков, подвешенных к мордам… До Эрла донеслось отдаленное мычание — он удивленно обернулся и увидел большое стадо коров, расположенное на участке поля, наскоро огражденном воткнутыми в землю копьями, между которыми были протянуты веревки…
И люди… Поле кишело людьми — мужчинами, облаченными в металлические и кожаные доспехи, увешанные оружием. Ратники налаживали нехитрый обед на кострах, хохотали и гомонили, собравшись группами, чистили мечи и правили стрелы, перетягивали луки… От выпавшего снега на этом поле остался только запах — все вокруг было затоптано солдатскими сапогами в бурую чавкающую жижу.
А в рощах весело стучали топоры.
«К вечеру, — подумалось Эрлу, — половина холмов обнажится. Через два дня — от рощ не останется и следа…»
На севере, на горизонте, темнели башни какого-то города. Эрл попытался определить — что это за город. Но не смог.
Он двинулся наугад, пробираясь между кострами ратников. Тело подчинялось ему, но неприятная слабость холодила грудь тошнотой, то и дело начинала кружиться голова. Ореховая трость пришлась как раз кстати — дважды Эрлу пришлось останавливаться и опираться на нее, пережидая особо сильные приступы головокружения.
Он шел, и марборнийские ратники, мимо которых лежал его путь, поднимая головы, без стеснения пялились на него. Эрл не смотрел на них, стараясь высоко держать подбородок.
«Если кто-нибудь раскроет пасть и что-нибудь вякнет, — твердо решил он, — раскрою череп тростью — и будь что будет… Уж двух или трех-то я смогу уложить. Сил хватит…»
Но ратники замолкали при его приближении и начинали говорить только за его спиной.
Очень скоро король почувствовал, что его все-таки сопровождают. Остановившись вроде бы для того, чтобы передохнуть, он вычислил пятерых, незаметно следовавших за ним, — одетых в кожаные доспехи простых пехотинцев, конечно же простыми пехотинцами не являвшихся.
Эрл уже начал уставать и стал подумывать о том, не вернуться ли ему обратно в свою повозку, — как вдруг увидел на возвышении одного из холмов большой шатер. Вокруг шатра развевались королевские флаги Марборна и большое знамя с вышитым на нем гербом: черным орлом, держащим в когтистых лапах сноп пшеничных колосьев. Пятеро ратников, вооруженных алебардами, стояли у входа.
Эрл колебался несколько мгновений. Потом дернул уголком рта и повернул к шатру.
Он не мог пройти туда по прямой. Ему пришлось обогнуть немалый табун лошадей, затем — длинный навес, под которым спали вповалку, завернувшись в шерстяные плащи, около десятка ратников. Он оказался прямо перед большим костром. Над огнем, на жерди, укрепленной на двух рогатинах, висел котел, в котором булькало какое-то варево. Сидящие — кто на корточках, кто на щитах — ратники окружали костер. Они были так увлечены разговором, что даже не заметили Эрла.
— Не, не, не! — перекрикивая товарищей, надрывался рассказать свою историю здоровенный парняга со свежим синевато-красным шрамом, делящим надвое подбородок. — Вот с моим братом было… Да слушайте, задрыги, хорош ржать!
Из королевского шатра вышли двое. Тонкий силуэт и пышную кучерявую шевелюру одного Эрл узнал сразу. Это был Орленок. Приземистая фигура второго показалась королю знакомой. Но пара спустилась ниже — и скрылась за густым дымом костра.
Эрл пошел к шатру, огибая костер и сидящих вокруг него ратников.
— Мой брат, он сам худой-худой, смотреть страшно, — дорвавшись-таки до общего внимания, торопился рассказать парень со шрамом на подбородке, — а штуковина у него — ого-го… Всех девок в деревне огулял, они, стервы, сами под него ложились. Даже из соседней деревни в лесок на свиданки с ним бегали, лярвы… Потому как слух прошел про его штуковину-то необыкновенную… Вот как-то шел он с охоты, видит, по дороге карета пылит — графиня, значит, наша едет откуда-то в замок к себе. Брат, как полагается, отошел на обочину, поклонился. А карета — возьми и остановись…