Двое мальчишек выбрались из озера и подошли, замкнув кольцо вокруг Грифа.
Мужичок присел на лежащее на берегу бревно. Курил очередную сигарету. Нервничает. Заметно – нервничает. На перроне, когда метелили поклонников инопланетян, он был совершенно спокойным. Сейчас – нервничает. Это значило, что сам он считает ситуацию серьезной.
– Что значит «уже нет»? – спросил Петруха.
– Это значит, что вчера он умер. И перед смертью…
Петруха хмыкнул. Понятное дело, все это похоже на кинуху. Умирая, папа велел передать. А что делать, если все так и было?
– Через час электричка. До станции проводить? – спросил Петруха.
Он говорил короткими фразами с очень серьезным выражением лица. Деловито, подумал Гриф.
– А если я…
– Без «если».
– Вот так?
– Именно так. И не иначе.
Чушь какая-то! Серьезный человек, перед которым стоит очень серьезная проблема, вынужден терять время в бессмысленных препирательствах с местной шелупонью.
– Ты, часом, не журналист? – спросил Петруха.
Гриф промолчал.
– Он не журналист, Лукич? – спросил Петруха у мужичка.
– А хрен его знает. – Лукич выбросил окурок.
– А если журналист? – Петруха вроде даже засомневался. – Потом напишет про нас…
– Не журналист, – сказал Гриф. – Совершенно. Просто друг ее отца.
– А отец перед смертью адрес чего не шепнул? За тридевять земель, в тридесятом царстве…
– Мальчики, – сказал Гриф самым мирным тоном, каким только мог. – Не нужно цепляться к старшим. Если взрослый дядя задал вопрос, нужно вежливо ответить. А если другой взрослый дядя подбивает делать гадости – послать того дядю к хренам собачьим.
– Очки сними, – посоветовал Петруха. – Чтобы глаза не повредить.
Бить будет с левой ноги, подумал Гриф. Легко подпрыгнет и ударит. Действительно, может разбить очки и повредить осколками глаза. Ему так кажется.
– Как скажешь… – Гриф медленно снял очки.
– Твою мать… Блин! Ни хрена себе! – Те, что стояли перед Грифом, вскрикнули одновременно, двое сзади ничего не поняли, и специально для них Гриф оглянулся. – Черт!
Жаль, что не ночь. Ночью глаза выглядят еще эффектнее. Если их заставить светиться. Потом будет немного печь, но производимое впечатление того стоит.
– Мне нужно найти Машу Быстрову, – сказал Гриф.
Он не успел заметить, откуда в руках у белобрысого паренька оказалась палка. Парень стоял сзади, посему решил, что фокус пройдет.
И был очень удивлен, что не получилось. Палку у него отобрали, сломали и выбросили.
– Я не буду с вами драться, – уже с трудом сдерживаясь, процедил Гриф. – Я просто сейчас начну рвать вас в клочья.
– Стоп! – крикнул Лукич. – Стоять!
Лукич подошел к Грифу, заглянул в глаза.
– Ты из…
– Из, – подтвердил Гриф.
Петруха опустил нож.
– Извини, – сказал Лукич. – Я ж не знал.
– Извините… – сказали мальчишки. – Фигня получилась.
– Нормально.
Яркое солнце отражалось от поверхности озера, солнечный зайчик оттолкнулся вдруг, прыгнул в глаза и вгрызся в мозг.
Гриф надел очки, но боль не прошла. Гриф зажмурился, чего, в общем-то, делать не следовало. Стало еще больнее.
Так нельзя. Гриф попытался вспомнить, когда промывал глаза. Нельзя так. Процедуры нужно повторять регулярно.
– Я отойду на секунду, – сказал Гриф. – Сюда, в сторонку.
Он присел над сумкой спиной к зрителям, уже практически на ощупь нашел аэрозоль, снял очки и обработал глаза.
Боль исчезла мгновенно. Но вонять от него теперь будет мерзостно. Теперь, даже если он очень захочет сохранить инкогнито, ничего у него не получится.
Лукич и мальчишки молча ждали, когда Гриф закончит. Только один из мальчишек поморщился, когда запах долетел до них. Поморщился и испуганно оглянулся на приятелей – не заметил ли кто.
– Не хочу показаться вам назойливым, но мне нужно найти Машу Быстрову.
Мир вокруг снова обрел четкость и однозначность.
Деревья больше не казались полупрозрачными, и рыба в озере больше не отсвечивала сквозь толщу воды. И солнечные зайчики больше не пытались убить.
Через полчаса его привели к дому Быстровых.
Впрочем, «к дому» сказано было с большой степенью упрощения. К особняку.
– Они, как раз, неплохо живут, – пояснил Лукич. – Они – это мать, сожитель ее… А Маша… Наши почему так «космополетов» не любят… Из-за Маши вот и не любят. Она ведь… когда более-менее… гулять выходит. За ней Гриша следит, охранник. Нормальный парень, не мешает с ребятами разговаривать… ну, типа разговаривать… Какая там беседа может быть… Слезы одни. Наши бабы поначалу своих девок к ней не допускали, боялись. Вдруг что найдет на городскую… А потом даже наоборот. Девки – они дуры. Начитаются… Читал «Звездную любовь»? Нет? А я пролистал… Мне «земляне» вон подсунули. Петруха говорит – посмотри, какие сволочи… Там про то, как наша девчонка полюбила инопланетного, а тот соответственно ее… Детей, ясное дело, быть не может, но это и не важно, если любовь. Настоящая, со звезд… Ее семья была против, тогда девчонка все бросила и ушла к любимому. И они улетели к звездам. Суки. Я бы этого писателя…
– От меня еще воняет лекарством? – спросил Гриф.
– Если с наветру от тебя стоять – терпеть можно. А под ветер… Терпение нужно.
Сам Лукич держался от Грифа именно с наветренной стороны и курил беспрерывно.
– Тогда присядем, подождем, пока выветрится. Нельзя в приличный дом с таким ароматом.
– В приличный… – пробормотал Лукич.
Он снял пиджак, постелил его на траву под деревом. Сел, прислонившись к стволу.
– И долго будет выветриваться?
– С полчаса, может. – Гриф сел рядом, на землю. – Да вы не теряйте время. Я и сам…
– Ни хрена ты сам… – отмахнулся Лукич, прикуривая от окурка. – Без меня тебя не пустят.
– А с вами пустят? Вы друг семьи?
– Участковый я местный, – тяжело вздохнул Лукич. – Старший лейтенант Артем Лукич Николаев. Удостоверение показать?
Гриф неуверенно кашлянул.
– Не нравлюсь? – Лукич достал из кармана пиджака удостоверение, протянул Грифу. – Читай.
– Да я верю. Верю. Просто обычно участковые в форме ходят. Или у вас отпуск?
– Ага… Какой к хренам отпуск! Тут на всю округу я один. Ни машины, ни даже мотоцикла. В район на электричке езжу. Или на попутках. А форма… И что бы я в форме возле электрички сейчас делал? Кто-то из приезжих точно бы ко мне бросился – спаси, сохрани… А не пойти нельзя. В Даниловке увлеклись ребята… Посадили троих.
– Поезд, наверное, опоздал минут на тридцать, – предположил Гриф. – Пришлось пинать дольше, не останавливаться же!
Участковый промолчал.
– Так что с Машей? – спросил Гриф.
– С Машей… Все нормально с Машей. Девчонке восемнадцать лет, красивая, стройная. И… – Участковый затянулся сигаретой. – Бабы называют ее припадочной. Тычут пальцами и говорят дочкам – смотри, мол, что бывает с теми, кто дурацкие книжки читает. Начиталась, вон, поехала на Территории…
Девяносто восемь из ста, подумал Гриф. Только две женщины из ста после контакта с Братьями сохраняют здравый рассудок. Об этом не пишут, разве что в Сети может пройти информация о том, как девчонка приехала на Территорию и что с ней после этого произошло. Жуткие рассказы об изнасиловании и ролики андеграунд-порно, чтобы было понятно, как это произошло.
Пишут совсем о другом. Пишут о внезапно разбогатевших красотках, о том, как это здорово, что необыкновенное сочетание разных рас невозможно описать словами…
…Это нужно почувствовать, сказала в интервью нашему корреспонденту Ангелина. После этого все кажется таким пресным и вялым. Я обязательно вернусь туда…
И книжки про звездную любовь. Кино, слава богу, не снимают.
Из оставшихся девяноста восьми процентов женщин половина погибает в течение трех-четырех недель. Нервное истощение, самоубийства. Оставшиеся в живых… Около трети можно вылечить. Остальных можно только стабилизировать. Не дать умереть.
…Это так потрясающе! Это действительно неземное наслаждение!..
И нет никакой возможности запретить вход на Территории таким вот, ищущим любви, денег или неземного наслаждения. Это оговорено в Соглашении и Протоколе.
– Они сюда переехали года два назад. Вначале одна мать приезжала, Елизавета Петровна, местечко выбрала, бумаги оформила. Потом строители… Быстренько так построили, месяца за три. И переехали. Сама с хахалем, Маша и обслуги человека четыре. Меня поначалу попыталась горлом взять: не сметь ходить к нам, нервировать девочку, которой и так плохо… Мы имеем право на частную жизнь, мы потому сюда и переехали, чтобы нас не нашли журналисты и чтобы Машу не забрали для опытов.
– Для опытов? – удивился Гриф. – Странно… В каждой клинике есть отделение стабилизации. Материала для таких опытов хоть отбавляй.
– Не знаю… Я выслушал мадам, потом сунул ей в рожу предписание. Обязан я раз в неделю как минимум обследовать дом на предмет соблюдения и выполнения. Им бабки платят, и неплохие, если судить по жилью и привычкам. Братья вроде пенсии выплачивают пострадавшим. Или наши за Братьев… Не знаю. Только теперь меня пускают на двор без всяких… А я как к ним схожу, потом дня два спать не могу. Только водка и спасает. Я как увижу…
– Я видел таких, – кивнул Гриф.
– Видел… А я – каждую неделю. И обязательно – опрос. Как дела, Маша? Что ты сегодня кушала? Не обижают? Что?.. – Лукич сплюнул. – Каждую неделю. у меня вот вопросник с собой всегда, на что обращать внимание. Вот…
Участковый достал потрепанный блокнот, потряс им в воздухе.
– Вот. Цвет белков глаз, контактность, отсутствие-наличие сыпи на обратной стороне кистей рук, произношение шипящих и сонорных… Сто десять вопросов. Слежу, заполняю… Отправляю в район. Недавно посмотрел свои записи, а у нее изменения по двадцати пяти показателям. Почти четверть… И что это значит? Что это означает, когда она начинает тереть кончики пальцев? Беспрерывно, будто пытается от чего-то избавиться…