– Куда ехать? – насторожилась Алена.
– За кудыкины горы! – Лукич поднес кулак к самому носу Петрухи, тот покорно кивнул. – Иди, Ленка, от греха подальше, я среди ночи злой и нервный, убить не убью, а покалечу не задумываясь. Утром слезами от жалости изойду, но портрет тебе попорчу, если хоть слово сейчас супротив себя услышу…
Обычно Алену убедить было трудно, но туг, уловив в голосе мужа нечто такое, особенное, что появляется только накануне событий трудных, если не сказать страшных, она молча ушла в дом.
Зажегся свет на кухне.
– Иди отсюда! – злым шепотом сказа Лукич. – По добру уходи! Если я сейчас совсем разозлюсь, то никакое карате с самбой тебя не спасут. Ты меня знаешь!
– Дядь Тем! – Еще секунда – и Петруха станет на колени. – Если мы там не будем, я ни себе, ни тебе этого не прошу! Честное слово! Сказали, что сегодня все решаться будет! Все! О Братьях правду скажут. И о том, что происходит на самом деле! Кто виноват!
– И что делать, – вздохнул Лукич. – И про четвертый сон Веры Павловны.
– Про что? – не понял Петруха.
– И чему вас сейчас только в школе учат?
Лукич сплюнул раздосадованно.
По всему получалось – пацаны пойдут. Даже если он поперек дороги ляжет – переступят и пойдут. Будет настаивать – свяжут. И на дороге их смогут остановить, только заковав или перестреляв. Революционеры, твою дивизию!..
– Иди к Степанычу. – Лукич еще раз тяжело вздохнул, предвкушая разборку с женой. – Я сейчас.
Лукич нашарил ногой потерянную тапочку, надел. Поднялся по ступенькам крыльца, постоял на пороге, собираясь со смелостью, вжал голову в плечи и вошел в дом, словно в логово тигра.
Тигрицы.
Тигрица стояла на кухне, возле стола. Спиной к двери.
– Алена… – тихо сказал Лукич. – Я… это… с ребятами поеду. Попадут ведь в неприятности… А я, может, чего и…
– Я там китель твой достала, с медалями, – не оборачиваясь, сказала Алена. – На дверце шкафа висит. И тут тебе еды в дорогу, дня на три-четыре. И аптечку возьми. Ты пока будешь одеваться, я сбегаю к фельдшерице, пусть бинтов даст, ваты там…
Лукич протянул руку, чтобы коснуться плеча жены, но… Не нужно, подумал Лукич. Держится, не плачет – ну и ладно. Вернусь – поговорим.
…Увидев Лукича, подходящего к автобусу, все торопливо загасили окурки и поднялись в салон. Только Степаныч остался стоять, рассматривая в свете фар носки своих сапог.
– И ты, старый дурак… – прошептал, подходя, Лукич.
Степаныч виновато кашлянул.
– Понимаешь, подумал я…
– Задницей подумал, как всегда.
– Нет, хорошо подумал… А если правда? Если от того, мы там будем или нет, чего и в самом деле поменяется? У меня сын, если помнишь, под Владивостоком служил. А в городе брат двоюродный с семьей жил… А теперь нету у меня в городе родственников. А у Чукоревых Дочка уехала на эти… Территории в прошлом годе. И где она? Может, и вправду кончать с этим нужно? Может, кто чего и впрямь придумал? А мы…
– А мы будем там, а сюда кто-нибудь нагрянет? Как в две тысячи седьмом. Это мы тогда только чужой кровью отделались, а ты Малую Цыгановку помнишь? Ты ж вместе с нами всеми там людей хоронил. Ты своих как защищать собираешься? – Лукич кричал хриплым шепотом, все время оглядываясь на автобус, чтобы мальчишки его не услышали. – Ты об этом подумал, революционер? А про то, что за одного убитого Брата, будь он неладен, сотню людей – родных, близких и просто знакомых – убийцы уничтожают? Слышал ты про такое? Забыл. Это у нас тут Территории рядом нет…
– Так это… – неуверенно переступил с ноги на ногу Степаныч и оглянулся на свой дом. – И вправду…
– Вправду… – передразнил Лукич. – Япо дороге сюда к Филипповым заскочил, к Жмыхиным, к Бздуну – предупредил. И напомнил, где у нас остатки с мародерских времен припрятаны. И справку у председателя взял, что везу молодежь на экскурсию в целях правового и патриотического воспитания.
Светлая полоса на востоке стала шире.
– Поехали, – сказал Лукич, – а то до рассвета не поспеем. А так, может, до объявления тревоги проскочим.
Но до объявления тревоги проскочить не получилось.
Собственно, и тревоги никто не объявлял.
Лешку Трошина и всю его группу, впустую смотавшуюся в деревню, просто не отпустили домой. Оружие сдать разрешили, а спать повелели в помещении дежурной смены. Дежурной смене повезло меньше: им вообще спать не позволили. Сидели ребята, увешанные снаряжением и оружием, в спецклассе, борясь с дремотой и матеря начальство, Сетевых партизан и, особенно тихо, почти бесшумно, Братьев вместе с Комиссией, Советом и прочими борцами за Сосуществование и Сближение.
Трошин спать не лег. Трошин сидел вместе со старшими групп и слушал начальника штаба, знакомившего с обстановкой и ставившего задачи.
Выходило из инструктажа, что некто неизвестный разместил в Сети всплывающий вирус, который к каждому письму привешивал сообщение, что завтра в городах прозвучит правда о Братьях. Вот так – просто и со вкусом. Вся правда. Вирус был запущен, как выяснили техники, еще две недели назад, но всплыл он, намертво вцепившись в письма, видеофайлы, кадры новостей и даже в официальные документы, только сегодня вечером.
Откуда конкретно прозвучит правда и во сколько точно она прозвучит – осталось загадкой.
– Не исключено, что кто-то так прикололся, – сказал майор Тарасов. – Народ потопчется-потопчется и разойдется по домам…
– Сорвав злость на магазинах и автомобилях, – подсказал Трошин. – Сотни полторы машин и четыре с половиной гектара витринных стекол.
Старшие групп одобрительно заржали. Знали они эти розыгрыши. Лучше бы призвали к чему конкретному и понятному и не разочаровывали людей, а то вон в прошлом году вот так же объявили концерт на стадионе, народ пришел, уперся в закрытые ворота… Ерунда, пустяк… и пятьдесят пострадавших плюс четыре патрульных в госпитале с разной степени тяжести повреждениями.
– Смешно? – спросил Тарасов, и ржание разом затихло, как по команде. – Ты, Леша, мне перед выездом лично предъявишь свое снаряжение.
– А что? – очень удивился Трошин. – Что-то не так?
– Я самогончик, который гонит твоя мать, тебе в задницу волью, через клизму! Если я у тебя найду…
– Так то если найдете, Виктор Сергеевич, – улыбнулся Трошин.
Лицо Тарасова медленно начало наливаться кровью.
– Все понял, – поспешно сказал Трошин. – Все будет сделано. Лично предъявлю. Догола. И с клизмой.
К четырем часам утра стало известно, что из пригородов в города потянулись вереницы машин, автобусов и велосипедистов. Идея перекрытъ въезд была отвергнута как волюнтаристская: молодежь, следующая в город за Правдой о Братьях, настроена была не то чтобы агрессивно, но настойчиво.
Решено было не устраивать потасовок на окраинах а блокировать в городах только самый центр и обеспечить охраной административные здания, банки, вокзалы и наиболее важные элементы инфраструктуры.
Оператор-один клялся и божился, что точно слышал как замначальника Управления выражался самым непечатным образом, комментируя решение вышестоящего руководства не привлекать к поддержанию порядка внутренние войска.
– Я его таким и не видел никогда, – сказал оператор-один. – Пена летит, крышка звенит, того гляди, кипяток хлынет, огонь погасит – тогда всем хана: либо взорвет, либо задушит. А с другой стороны, верно – во внутренних войсках пацаны тоже правду послушать захотят. А чего там за правда будет – никому не известно. А если такая, что прям хоть на баррикады? Нет? На кой нам тут полторы тысячи вооруженных и злых? Скажи, Володя.
– Скажу, – рассеянно кивнул оператор-два.
Он тихонько сидел в уголке, нацепив очки полевого монитора и что-то в Сети выискивая.
– Порнуху смотришь? – спросил оператор-один.
– Ага, почти. Потрясающая картина того, как неизвестный гений поимел всю Сеть. Слышал я про нулевое сжатие, но не думал, что это так круто. Вот я создаю файл, фиксирую объем, отправляю письмо на свой собственный адрес…
– И?
– Оно приходит в том же объеме, с точностью до единицы. Но уже с сообщением.
Оператор-два перевел изображение в голорежим. Над панелью высветилась надпись: «Завтра в городе ты узнаешь правду о Братьях. Больше не будет лжи, не будет обмана. Приходи, все зависит только от тебя».
Оператор-два провел рукой над панелью управления, и звенящий от напряжения голос прочитал фразу вслух.
Буквы налились багровым пламенем.
«Приходи, все зависит только от тебя», – снова продекламировал голос.
Оператор-два выключил звук.
– Понял, Серега, «только от тебя», блин. Ты пойдешь?
– А как же… Мы все пойдем. Как один. Тут правду пропустим, как потом жить станем? – засмеялся Серега. – Выйдет народ на улицу, а там ему расскажут, как здорово дружить с Братьями. Или предложат купить новый продукт с технологией от Братьев.
– А ты, кстати, много знаешь технологий от Братьев? – спросил вдруг зам старшего группы захвата, молча сидевший до этого в стороне.
Пока Трошин замещал Ильина, его зама повысили до звания исполняющего обязанности старшего группы и зам получил возможность коротать время в ожидании приказа не со всеми ребятами, а с технической элитой группы.
И техники еще не привыкли к его неприятной манере вначале отмалчиваться, а потом задавать дурацкие вопросы.
– Ну… – протянул Серега.
– Ты не нукай. – Оператор-два выключил свой компьютер, положил его на тумбочку и заинтересованно обернулся к приятелю. – Конкретику, пожалуйста.
– Так… – Оператор-один задумчиво посмотрел в потолок. – Корабли.
– Ха, – сказал Володя. – И еще два раза – ха-ха, Сережа.
– Ладно. Хорошо. – Сергей кашлянул, настраиваясь на серьезный поединок. – Кормушка. Прости, но мясо из воздуха прессовать – это мы не умели до Встречи. Так?
– Так, – согласились оба слушателя. – И даже близко не подходили.
– Торпеды.
Слушатели переглянулись, Володя скептически поморщился.
– Нет, вы чего, – запротестовал оператор-один. – Я когда впервые торпеду увидел – чуть не обгадился по самые уши, думал, корабль…