Пашка скептически посмотрел на него.
– Да правда же! Там, в армии, и с выпивкой завязал, и с табаком. Нет, тянуло, конечно, что говорить. К тому же возможности были. Военный городок – вот он, за забором. Но как-то к Гильзе в таком виде приходить не хотелось… Далее всё закрутилось с новой силой. Аварию мне не простили. Об этом я тебе как-нибудь в следующий раз расскажу. О Гильзе хочу закончить… Прощались мы с ней… – Венька проглотил комок, поиграл кадыком, пожевал сжатыми губами… – Налей ещё чайку, – обратился он к Пашке. – Или просто воды. Пожалуйста…
Сделав несколько глотков, он с трудом настроился на финал своего рассказа.
– Она ничего не ела, нервничала. Наверное, чувствовала, что я уезжаю. Пришёл к ней в последний раз. Вещмешок на улице оставил. Китель с фуражкой снял, чтобы не волновать попусту. Куда там… Она положила мне голову на плечо, как мама на призывном. Стоит, вздыхает и губою своею: «Пак-пак, пак-пак…». Я этот её «пак-пак» потом во сне не раз слышал… Вот такая история про любовь к ближним своим и братьям нашим меньшим… Ладно, давай, поехал я… – Венька, не глядя в глаза, пожал руку Пашке и вышел из вагончика.
Глава пятьдесят вторая
– Привет, орлы-аланы! Когда в тёплые страны полетите, а то толпиться на конюшне уже сил нету!
Пашка, улыбаясь и чуть припадая на повреждённую ногу, подошёл к Таймуразу, Азамату и Ахмату. Он давно дружил с этими парнями из номера «Джигиты Северной Осетии». Их гастрольные пути-дороги часто пересекались. Это были знатные хохмачи и «гусары». Сейчас в их компании стоял и сдержано улыбался вечно серьёзный канатоходец Адам Виситаев. Они увлечённо о чём-то разговаривали, иногда заразительно смеялись. «Опять Азамат травит!» – подумал Пашка.
– Потерпи, дорогой! Будет и на твоей улице праздник! – Азамат протянул Пашке сигареты, тот отмахнулся. – Через четыре дня придёт коневозка, и пойдём на Курск. Там формируемся на Москву, а оттуда, даст господь – тада-татам-татам!.. – Азамат задрал голову, изобразил трубу, призывающую в поход, подытожил: – Может, куда-нибудь и в тёплые страны! Вот так-то, друг Пашка-Жара! Скоро будешь плакать и рыдать, нас, аланов, вспоминать!
– Ещё четыре дня! – Жара схватился за сердце. – Креста на вас нету, басурмане!
– Э-э! Рэзать будэм!.. – Таймураз театрально выпучил глаза, страшно ими завращал и якобы достал кинжал из ножен в обиде за «басурман».
– Безграмотный ты, Пашка-Жара! Мы, осетины, единственный народ на Северном Кавказе, который исповедует православие!
– Да ладно!..
– Вот тебе и ладно! Креста, говоришь, на нас нет? – Таймураз обратился к своим партнёрам – Пацаны, покажите!..
Под рубашками и майками на груди у каждого из них поблескивали крестики.
– А на тебе есть? А-а! То-то же!.. Мы, несмотря на вой ны и невзгоды, сохранили православие первозданным. Жара-Пашá! – Таймураз вернул ему «басурманина». – Ты не поверишь! Россия намного позже приняла христианство, чем мы!
– Да ладно! – повторился Пашка.
– Хлебом клянусь! В книгах можешь прочесть!
– Я слышал, что аланы – язычники! – Жара решил подлить масла в огонь. – К тому же некоторые из них иногда носят на груди и комсомольские значки…
– Ха! Есть и такое!.. Значки – они маленькие, а душа и вера человеческая огромные – какая чему помеха!.. А если серьёзно, то каждый год наши люди поднимаются в горы к родным дзаурам, чтобы зарезать барашка и вспомнить предков. Так они благодарят бога. В России принято ставить свечки, а мы режем барашков, что по сути одно и то же! Но в этот момент читаются молитвы не какому-то языческому божеству, а тому же самому Богу, которому молимся в Церкви. Ты скажешь, что в России нет отголосков язычества? Сколько угодно! У вас на Пасху заваливают могилы крашеными яичками, куличами и прочей едой, угощая духов своих предков. Да только ли это?.. Всё давно переплелось, дорогой наш Пашка- Жара-Пашá, исторически вытекло одно из другого. Похожести встретишь в любой религии. Люди они и есть люди!.. Мусульмане где-то на шестьсот лет младше христиан по религии. Иудеи старше всех со своим пятикнижием и Торой. В принципе, разницы никакой, лишь бы верили, лишь бы оставались людьми-человеками!..
– Действительно, никакой! Лишь бы конюшню скорее освободили!..
– Освободят, освободят! Когда я скажу! – подошёл Миркин. Он выпятил живот, принял начальственную позу и вклинился в беседу.
– Вот что, братья неславяне, кончайте вселенский собор! Лучше, деточки мои, почаще открывайте и изучайте «нормы ПТБ». Для вас это, на сегодняшний день, и Библия, и Коран, и Талмуд, и папа с мамой. А шоб вы их не огорчили, «Правила Техники Безопасности» для вас – единственная святыня, а я – Апостол Павел! А то один, мать его, герой – с медведем решил пообниматься! – Миркин скосил глаза на Пашку. – Другой который раз пижонится – лонжу отстёгивает перед трюком, думает, я не вижу и не понимаю! Уходит, видите ли, она у него, из рук выскальзывает! Айну – жену свою пожалей! Сказано, со страховкой этот трюк делать, значит со страховкой! Там высота больше шести метров и пассировщиков нет – какие могут быть разговоры! – Виситаев сделал вид, что его это никоим образом не касается. – Третий тоже хорош – в ряды к зрителям слетал! Новый трюк, понимаешь ли, обкатал без разрешения! Слава богу, хоть сам цел и никого не покалечил! Тоже мне, «летучий голландец»!
– Осетиндец!
– Чё? – не оценил каламбура Миркин.
– «Летучий осетиндец», говорю! – Азамат оскалился в усмешке, остальные заржали, а Ахмат опустил глаза.
– Ладно, парни! Давайте без самодеятельности! Доработайте без травм и с огоньком! – Борис Ефимович примирительно улыбнулся. Человек он был беззлобный и не строгий, но профессия инспектора манежа, как говорится, обязывала.
– Огонёк-то в цирке правилами техники безопасности запрещён, насколько я помню! Сами же говорили! – Азамат хитро прищурил глаз.
– Деточка! – искренне удивился Миркин. – Выучил-таки! Осознал! Вот что выговор животворящий делает с артистом! Это тебе не шашлык готовить на открытом огне рядом с конюшней. Я говорю о внутреннем огоньке, о кураже, то есть! – Колобок пафосно взмахнул рукой.
– А-а! А мы-то, с гор спустившиеся, подумали о фитиле в заднице перед заездом! Эдак по кругу, с огоньком!..
Тут грохнули все вместе, уж очень ярко представилась картина мчавшегося на коне по кругу джигита с пламенем сзади, как у ракеты…
Глава пятьдесят третья
Венька Грошев остановился у рекламного щита с цирковой афишей. На ней красовались имена и фамилии участников программы, сдобренные их званиями и фотографиями номеров.
– Я не понял! – дёрнул он свою знаменитую кепку за козырёк. – А ты где? Чего тебя нету? Или у вас тоже всё по блату?
– Я-то как раз самыми крупными буквами написан, посмотри внимательно…
Венька, как ни вчитывался в афишу, так ничего и не увидел. Потихоньку начал заводиться:
– Издеваешься!..
Пашка хитро прищурился.
– Ну вот же, в самой нижней строке! Там написано – «и др. мастера Советского цирка». Так вот: «и др.» – это я!
Венька сначала было нахмурился, потом до него дошёл прикол, он разулыбался и даже стал каламбурить:
– А чё, хорошая фамилия – звучная. «На арене жонглёр Павел Др!» – продекламировал он, подражая Миркину. – Или лучше: «Павел Жаркихдр!» Прямо иностранец! Интересно, что за национальность у этого Др? Наверное, как у Миркина…
– Да ладно тебе, не трогай Колобка – нормальный мужик! – постарался замять скользкую тему Пашка. Попробуй в двух словах объяснить этому таксисту проблемы с изготовлением именных рекламных афиш в «Союзгосцирке». Тут надо быть или семи пядей во лбу, чтобы на тебя делали рекламу, или действительно иметь в Главке блат. Пашка по этому поводу никогда не заморачивался и даже не задумывался в отличии от других. «Всему своё время», – считал молодой жонглёр, проводя на манеже в репетициях большую часть свой жизни. И время шло…
Глава пятьдесят четвёртая
Июнь бушевал, плавил асфальт на тротуарах, поднимая тонны пыли в городке, где безостановочно трудились десятки мелких предприятий и одно гигантское, связанное с разработкой недр. Зелени здесь было много, но и сопутствующей, словно серая пудра, пыли было немерено. Солнце, пробивающееся сквозь марево, беспощадно жгло людей и природу. Оно выплёскивало на беззащитную Землю всю накопившуюся ядерную мощь. В белесом от жары небе не было ни тучки. Деревья не давали тени. Затаившиеся до срока тополя, словно вражеские лазутчики, неожиданно атаковали город, забросав его своими семенами. Вьюга окутала мироздание. Это была настоящая напасть. В сочетании с плотной пылью, это было ещё то зрелище! Возникало ощущение, что из всех аптек города выбросили на улицы старую посеревшую вату. Она валялась везде, во всех потаённых уголках. Тополиный пух проникал в жилища, впивался в одежду и дыхательные пути, терзая аллергией распаренные тела. Люди отплёвывались, матерились, призывая всех знакомых богов в свидетели и к дождю. Свидетелей было много, дождей, вот уже месяц – ни капли. Этой ситуации радовались только пацаны. Они, бросая спички, поджигали вытянувшиеся горными хребтами тополиные сугробы, те с озлобленным гулом мгновенно сгорали. Пламя, пробегая огненной рекой, оставляло на земле обугленные разводы. Это была азартная игра…
Грошев подъехал на своей грохочущей «Волге» к шапито. Её тарахтение узнавали за несколько сот метров до цирка.
– Венька прикатил! – Света выглянула на манеж. – Давайте ко мне, я окрошку приготовила. Холодненькая! Захарыч тоже ждёт. Вот только хлеба нет ни кусочка!
– Да мы сейчас сгоняем, тут езды-то! Сейчас, ещё разок!..
– Труженики мои! Сухариков с изюмом посмотрите для меня и для лошадкав! Я пока картошку приготовлю! Рассыпчатая, чернозёмная!.. Пух! Слышишь! Заканчивай!..
– Моя ты заботливая!.. – Пашка, удачно исполнив трюк и не уронив не одного кольца, довольный, провёл ладонью по своему мокрому лицу и улыбнулся Точке. – Заканчиваю. Основное я уже отрепетировал, пробовал вот пару новых «корючек». Виситаевы что-то сегодня захандрили, отдали мне своё время, вот я и ковырялся…