Я вовсе не воспринимала это как часть моей привычки. Моей грязной, отвратительной маленькой привычки.
И суть в том, что я даже не заметила машину Патрика перед домом! А я ведь одержима этой машиной. Мои глаза постоянно на ней сосредоточены, даже когда я застреваю где-нибудь в пробке на несколько миль позади.
Когда я поднималась на парадное крыльцо дома, то думала только о том, как Патрик впервые привез меня сюда, чтобы познакомить с родными. Джек тогда бежал по дорожке впереди нас. Я нервничала, ведь прошло меньше года после смерти Колин, и думала, что им может показаться, будто я уж слишком быстро ухватилась за горюющего вдовца.
Помню, Саймон тогда последний год учился в школе. Он еще носил школьную форму и почему-то связывал волосы резинками во множество маленьких хвостиков, и они торчали вокруг его головы, как иглы дикобраза. Морин постоянно извинялась за его вид.
Вот о чем я думала, когда подходила к дому: как они все были милы со мной. Входная дверь выглядела точно так же, как тогда.
Глупо. Для образованной женщины я иной раз бываю слишком уж глупа. Неужели я полагала, что если их входная дверь ничуть не изменилась за последние годы, то и ничего не случилось, а я просто обычная старая знакомая, проезжавшая мимо? Способность к самообману порой ошеломляет.
А потом я постучала в дверь и услышала взрыв смеха, как будто в доме смеялись надо мной. Это заставило меня вернуться к реальности. Именно в этот момент я повернула голову и увидела машину Патрика. Я просто поверить не могла в то, что не заметила ее раньше. Промелькнула мысль: «Он привез сюда Элен. Он знакомит их с Элен».
Я уже подумала, не сбежать ли, вот только они могли меня заметить, да и все равно какая-то часть меня хотела войти в этот дом и сказать: «Да как вы можете сидеть здесь с этой женщиной, как будто меня и на свете не существовало? Как вы можете всем этим заниматься? Задавать вежливые вопросы, аккуратно разливать не слишком хорошее вино, и могу поспорить — на столе у вас стоит поднос с изображением моста, и сухие бисквиты, и вообще все точно так же, кроме другой женщины? Вам это не кажется странным? Неправильным?»
А потом Джек открыл дверь. Конечно, я его видела куда чаще, чем мог догадаться Патрик, но я не оказывалась так близко к нему с тех пор, как ушла. Я много раз могла бы приблизиться к нему, но мне не хотелось смущать или расстраивать его.
Джек улыбнулся мне. Такая чудесная, самая открытая улыбка. Его прекрасные глаза были точно такими же. А потом он принялся болтать со мной, совершенно естественно. Пояснил, что я постучала в дверь точно в ту же самую секунду, когда он произнес «тук-тук», собираясь рассказать анекдот, и каковы вообще шансы на то, что подобное может случиться? Наверное, один на тысячу, а то и на миллион? И я смеялась, когда появилась Морин с вежливым и озабоченным выражением лица, но это выражение мгновенно исчезло, когда она увидела меня. Морин явно пришла в ужас, как будто я была каким-нибудь грабителем.
А потом вышел Патрик, и его лицо стало уродливым от гнева, а следом пришел и его отец, чрезвычайно серьезный и нахмуренный, будто случилось какое-то несчастье вроде автомобильной аварии. Явился и Саймон, уже взрослый, без хвостиков. Он даже не посмотрел на меня, а просто схватил Джека за руку, словно мальчика нужно было срочно спасать от меня.
И что бы я ни говорила, это не помогало. Они просто хотели, чтобы я немедленно ушла.
А у меня рвался из груди крик: «Но я люблю всех вас! Вы же были моей семьей!»
— Мы любили ее, — сказала Морин, осторожно поглядывая на Элен. — Мы действительно ее любили.
— Нельзя ли наконец сменить тему и поговорить о чем-нибудь более интересном? — спросил Патрик, но никто не обратил на него внимания.
Они уже покончили с ужином, и Джек заснул прямо на диване в гостиной. Элен думала, что все, похоже, выпили немножко больше обычного из-за волнений, вызванных появлением Саскии, и языки у них самым чудесным образом развязались.
— Конечно, мы огорчились, когда Патрик порвал с ней. Мне было ужасно ее жаль, — продолжила Морин. — У нее здесь совсем не было родных, видишь ли, она выросла в Тасмании, так что мы стали ей чем-то вроде семьи.
— Уверен, Элен совсем не хочется слушать все это, — бросил Патрик.
— Да я ничего не имею против, — откликнулась Элен, и это было, конечно, самое большое преуменьшение века.
— Людям случается разлюбить друг друга, — сказал Джордж. — И нельзя их винить за то, что они чувствуют.
— Знаю, — с легким раздражением произнесла Морин. — Но это не мешает мне жалеть бедную девочку.
— Саския должна оставить Патрика в покое, — заявил Джордж. — Это уже слишком долго тянется.
— Она была Джеку как мать. — Морин не обращала внимания на мужа и говорила это только Элен.
— Нужно было позволить ей видеться с Джеком, — сказал Саймон.
— Сколько раз я должен повторять одно и то же? Она никогда не просила о встречах с ним! — огрызнулся Патрик. — Как только я сообщил ей, что хочу просто со всем покончить, Саския будто взбесилась, полностью и абсолютно свихнулась!
— Ты разбил ей сердце, — произнесла Морин.
— Как бы то ни было, я считаю, что Джеку небезопасно находиться рядом с ней.
— К тому же ее мать недавно умерла, — добавила Морин.
— Похоже, у тебя провалы в памяти. Не ориентируешься во времени, — заметил Саймон.
— Она была очень близка со своей матерью, — продолжала Морин, обращаясь к Элен. — Они каждый день разговаривали по телефону. Мои мальчики просто одурели бы, если бы я попыталась звонить им каждый день! Хотя, уверена, с дочерьми дело обстоит иначе. — Она мгновение-другое помолчала с задумчивым видом. — А ты, Элен, со своей матерью разговариваешь каждый день?
— Нет, — улыбнулась Элен, хотя они почти ежедневно обменивались то электронными письмами, то сообщениями по телефону.
— Видишь ли, отец Саскии умер, когда та была совсем юной, и у нее не было ни сестер, ни братьев, так что мать осталась единственной ее родной душой, — пояснила Морин. — И она очень тяжело переживала смерть матери.
— Да к тому моменту уже больше месяца прошло после смерти ее матери! — напомнил Патрик. — И она болела до этого целый год. И сколько еще я должен был ждать? Не думаю, что было бы честным продолжать притворяться.
— Месяц — это ничто, — заметил Саймон.
Элен мысленно с ним согласилась.
— Послушайте мистера Сама Чуткость! Ты вообще порвал со своей последней девушкой, отправив ей эсэмэску! — сердито произнес Патрик.
— Это было очень вежливое и нежное сообщение. И я же с ней не жил.
— Когда Патрик только начинал свой бизнес, он был очень, очень занят, это понятно, и Саския перешла на неполный рабочий день, чтобы присматривать за Джеком. — Морин продолжала обращаться исключительно к Элен. — Она действительно была ему прекрасной матерью.
— Его мать Колин, — вставил Патрик.
— Ну да, конечно, дорогой, но Колин уже не было с нами.
— Ее вины в этом нет.
— Разумеется, нет. Я просто пытаюсь быть справедливой к Саскии и сказать, что она отлично справлялась.
— Колин справлялась бы гораздо лучше. И Колин не была сумасшедшей.
— Но ты же не бросал Колин, — возразил Саймон. — Так что ты не можешь знать наверняка.
— Знаю, — ответил Патрик. — Уверен. И в любом случае я бы никогда не бросил Колин.
В его голосе прозвучала такая отчетливая дрожь, что все за столом слегка поежились.
Элен видела, что все стараются не смотреть на нее. И почувствовала, как великолепный жареный ягненок с печеным картофелем превратились в тяжелый ком в ее желудке. Он, естественно, до сих пор любит свою покойную жену. Чертова девчонка умудрилась умереть до того, как успела ему наскучить или начала раздражать.
Отец Патрика глубоко вздохнул и улыбнулся Элен, не встречаясь с ней взглядом.
— Ну а мне бы хотелось побольше узнать о гипнотическом бизнесе.
Элен тоже улыбнулась, хотя и с трудом. Они и без того весь ужин говорили о «гипнотическом бизнесе».
— Я где-то читал, что Гитлер умел гипнотизировать, — заметил Саймон.
— Большинство политиков весьма искусны в использовании гипнотизирующих схем разговора, — машинально включилась в беседу Элен. Этот вопрос ей задавали постоянно, когда она выступала на каких-нибудь встречах. — Это очень простая вещь вроде повторения…
— Ну да, сейчас по телевидению идет какая-то реклама, — сказал Патрик, глядя на стол перед собой. — Не знаю, что они рекламируют, но там мужчина плавает в бассейне, и болтается какой-то кусок старого пластыря, и мужик то и дело его отталкивает, делая вид, что весь содрогается, словно говорит: «Вали отсюда, вали!»
— Я знаю этот ролик. Это реклама какой-то машины, — вспомнил Саймон.
— А какое отношение старый пластырь имеет к машинам? — нахмурилась Морин.
— Суть в том, что каждый раз, когда я вижу в зеркале заднего вида машину Саскии, или получаю одно из ее посланий, в которых бог весть о чем говорится, или письмо по электронной почте, или сообщение по телефону, или вынужден слышать ее голос на своем автоответчике, или мне доставляют пучок долбаных цветов… прости, мам, что выругался… но розы на работу… В общем, я чувствую себя как тот парень в рекламе, мне просто хочется отпихнуть от себя все это, отпихнуть подальше!
— Она присылает тебе розы? — удивилась Морин. — Она присылает цветы мужчине?
— Вот поэтому я и не желаю слышать о том, что Саския была прекрасной матерью или что я выбрал неудачный момент для того, чтобы порвать с ней, — объяснил Патрик. — Если я был несправедлив к ней, я уже заплатил за это. Я платил и продолжаю платить и платить. — С этими словами он встал из-за стола и вышел из комнаты.
— Ох, боже мой! — вздохнула Морин.
— Элен, добро пожаловать в наше семейство! — бодро произнес Саймон.
— Он начал встречаться с Саскией чересчур рано после того, как потерял Колин, — сказала Морин. — В этом-то и проблема. Слишком, слишком скоро. Он не успел погоревать. Мужчины плохо умеют горевать. Когда они чувствуют что-то тяжелое, то стараются задавить это.