— Если это действительно так, — откликнулась Элен, не слишком заинтересованная.
— Да, они, судя по всему, посещали те гипновечеринки! Но сначала ужасно разозлились. Они обожают рекламные сборища вроде таперверских вечеринок, а тут вместо пластиковых контейнеров получили сеанс гипноза! Похоже, на этих вечеринках пьют шампанское и грызут морковку. Леди определенного возраста и определенного уровня дохода теперь просто сходят с ума из-за них!
— Вот и замечательно, — сказала Элен.
Что ж, Денни повезло.
Но все-таки новость вызвала у нее легкую подавленность. Какой смысл гипнотерапевтам классического направления вроде нее придерживаться строгих правил, если молодые энергичные ребята типа Денни готовы перевернуть весь бизнес?
— Ладно, мне надо бежать, — сказала ее матушка. — Мы собираемся в театр.
— Хорошо. Передай привет Пип и Мел.
— Вообще-то, я иду с Дэвидом.
— Ох, — вздохнула Элен. — А Пип и Мел чем заняты?
— Не знаю, но мы с Дэвидом планируем посмотреть новую пьесу Уильямсона. Сегодня премьера. У нас билеты в первый ряд.
— Ну конечно, как же иначе, — пробормотала Элен.
— Прости, не поняла?
— Да я так. Передавай привет Дэвиду.
— Элен?..
— Извини. У меня просто уж очень странное настроение. Но все в порядке. Отдохните как следует.
Она повесила трубку и посмотрела на крошечные осколки разбитой тарелки, поблескивавшие на полу.
Все, что, как Элен всегда думала, может сделать ее счастливой, происходило теперь. У нее были отец и мать, которые собирались сегодня вечером вместе отправиться в театр. У нее были жених и приемный сын, и она ждала собственного ребенка. Так почему она не чувствует себя на седьмом небе? Почему она так капризна и раздражительна? Дело ведь явно не в одних гормонах, объединившихся со страхом перемен?
Она не может быть уж настолько стандартной, разве не так?
Ага! Значит, ты считаешь себя необычной?
В прихожей раздался грохот, и Элен подпрыгнула на месте. Она выбежала из кухни и увидела, что две из коробок Патрика, стоявших друг на друге, упали, и все их содержимое вывалилось огромной кучей на пол.
Старые грязные кроссовки, диски, выскочившие из своих коробок, перепутанные провода удлинителей, дорожный фен для волос, какие-то декорации для рождественского представления, сковородка, игрушечная машинка, пухлый альбом для фотографий, древний совок для мусора, монеты, квитанции… словом, барахло.
Когда она подошла, чтобы поднять упавшие коробки, то увидела, что на боку одной из них аккуратно написано рукой Патрика «Разное». Элен рассмеялась. Она думала, ее смех будет мягким, полным любви к ее пусть несовершенному, но все равно обожаемому будущему мужу, однако из горла вырвалось нечто вроде горького, неприятного лая, будто она уже много лет была замужем за Патриком и вот теперь это стало последней каплей.
Потом Элен воскликнула: «О, нет!» — потому что дно одной из коробок отвалилось и новый поток «разного» выплеснулся на ее пол.
Она уронила мягкие пыльные полосы картона и топнула ногой. Ее дом больше никогда не будет принадлежать ей. Он просто исчезнет под горами мусора. Элен яростно почесала запястье, когда щекочущее чувство гнева охватило ее, словно по всему ее телу поползли мерзкие крошечные насекомые.
Это совершенно неприемлемая реакция. Ты должна дышать, глубоко дышать. Вдох — выдох. Представь, что белый чистый свет наполняет…
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — завизжала она в пустой прихожей.
Элен огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь такого, что могло ее отвлечь. Потом наклонилась и подняла альбом с фотографиями.
На первой фотографии она увидела невероятно молодого Патрика в белой рубашке с широкими рукавами, а на его коленях сидела светловолосая девушка в белых джинсах, заправленных в ботинки, курточке с накладными плечами, в серьгах с яркими оранжевыми перьями. Патрик и Колин. Юные возлюбленные.
Элен быстро пролистала страницы альбома.
Снимки Колин, позирующей перед камерой. Судя по всему, фотографировал Патрик. Руки в бока, надутые губки, широко открытые глаза, соблазнительная улыбка.
Когда Элен было семнадцать, она тоже носила очень похожие дерзкие серьги, но у нее никогда не доставало уверенности в себе для того, чтобы вот так позировать перед каким-нибудь парнем, который говорил бы ей: «Да, ты точно горячая штучка!»
Лучшая половина Элен твердила: «Элен! Да что с тобой происходит? Она же просто девчонка! Ей семнадцать, и она умрет молодой. Оставь ты ее в покое!»
Элен перевернула очередную страницу.
— Боже праведный… — выдохнула она, на этот раз заговорив голосом бабушки.
Теперь она смотрела на фотографии обнаженной Колин. Светлые волосы девушки прилипли к голове, как будто она только что вышла из-под душа. Без старомодной одежды и прически она утратила тот слегка глуповатый вид, который имеют люди на старых фотографиях. Здесь она выглядела просто хорошенькой восемнадцатилетней девушкой, обладающей классической красотой, с высокими скулами и большими глазами. Элен изучала каждую фотографию, чувствуя одновременно и странное волнение, и легкое отвращение. У Колин было безупречно пропорциональное тело, стройное и обладающее выпуклостями в нужных местах. Да, она вполне могла бы стать моделью.
Ничего непристойного в этих снимках не было. Они были полны невинной чувственности. Элен буквально ощущала могучую волну первой любви.
На одном великолепном снимке Колин, полностью обнаженная, лежала на узкой кровати с закрытыми глазами, и солнечный свет заливал ее лицо. Элен представила, как должен был себя чувствовать Патрик, сексуально озабоченный юнец, глядя на столь потрясающую девушку. Сама Элен была безусловно привлекательной в таком возрасте — хорошенькой, — но у нее никогда не было вот такого тела. А теперь ее кожа и вовсе начала стареть, и она понемногу полнела из-за беременности. Ее охватила совершенно неприкрытая зависть. Ей хотелось быть вот этой юной девушкой, лежать на кровати в солнечном свете, без одежды. Увы, правда в том, что Элен никогда такой не была и не могла стать.
Прекрати все это рассматривать! Это совершенно личные, тайные вещи! Ты не имеешь права! Это некрасиво, а твоя реакция — это реакция эмоционально незрелого человека! Все это не имеет значения. Каждый хранит какие-нибудь школьные фотографии, запрятанные в старые коробки. Закрой альбом, убери его подальше, чтобы Джек не смог увидеть неподходящие для его возраста фотографии покойной матери, и пойди поищи в Интернете коляску для малыша или займись расчетом налогов или еще чем-нибудь.
Элен села на пол, скрестив ноги, прямо среди груд мусора, и продолжила смотреть фотографии, и чем дольше она их рассматривала, тем сильнее испытывала странное желание поговорить с Саскией чисто по-женски, один на один.
— Как ты думаешь, он все еще любит свою жену? — спросила бы Элен. — Как тебе кажется, он уже пережил ее смерть? Как ты думаешь, у кого-то из нас действительно когда-то был шанс завоевать его?..
Она чувствовала, что Саския — единственный человек, который по-настоящему понял бы, почему Элен никак не может оторваться от этих фотографий.
Глава 15
Вам никогда не забыть вашего первого сеанса погружения в прошлое!
— Опишите, что сейчас происходит, о чем вы сейчас думаете, — предложила Элен.
Альфред Бойл, застенчивый экономист-аналитик, который хотел научиться справляться с публичными выступлениями, сидел в зеленом кресле, демонстрируя все признаки идеального гипнотического состояния: его щеки порозовели, глаза беспокойно двигались под закрытыми веками, носки до блеска начищенных черных деловых ботинок торчали в разные стороны.
Это был их второй сеанс, и сегодня Элен возвращала экономиста в его прошлое.
После предыдущей встречи стало совершенно очевидно, что страх Альфреда перед публичными выступления представлял собой настоящую, полностью созревшую фобию. Бедняга даже говорить о таких выступлениях не мог без дрожи и заикания. И это грозило ему потерей работы. Он часто просто прикидывался больным, если должен был проводить какую-то презентацию, и кому-то приходилось его заменять.
Альфред уже рассказал о своей первой работе — в должности экономиста-стажера, когда он нес такую ерунду на какой-то незначительной презентации, что его босс добродушно перебил его: «Да забудь ты об этом!»
Теперь Альфред описывал некий разговор, случившийся в высшей школе. Ему тогда нужно было вытащить наугад билет с темой и экспромтом произнести двухминутную речь. Его темой оказалась музыка.
— Я чувствовал себя больным. — Голос Альфреда звучал иначе, словно помолодев. Он стал не таким низким. И даже то, как двигался его подбородок, напомнило Элен какого-нибудь подростка. — Мне нечего было сказать о музыке. Музыка. Что это такое в сущности? Ну, звуки и прочая ерунда? Все таращились на меня. Они считали меня идиотом. Я и есть идиот.
— Где вы ощущаете страх?
— Здесь. — Альфред прижал ладонь к желудку. — Меня сейчас вырвет. Серьезно. Меня сейчас вывернет прямо на пол в классе.
Элен встревоженно посмотрела на него и почувствовала, как усиливается ее собственная тошнота.
— Мы используем это ощущение как некий мост, — твердо произнесла она. — И мы пойдем по этому мосту к тому моменту, когда вы в самый первый раз почувствовали именно это.
Элен начинала поиск того, что называется первичным чувственным опытом.
— Когда я сосчитаю в обратном порядке от пяти до одного, вы вернетесь назад во времени. Пять — вы становитесь моложе, меньше ростом; четыре — вы следуете за искомым чувством; три — вы уже почти нашли его; два… один. — Элен наклонилась вперед и осторожно постучала Альфреда по лбу кончиками ногтей. — Вы нашли это.
Она выждала около секунды.
— Где вы сейчас? — спросила она.
— В детском саду, — ответил Альфред.
При звуке его голоса Элен пробрало леденящей дрожью. Ее так и не перестало изумлять то, что происходило в подобные моменты. Перед ней сидел мужчина пятидесяти двух лет от роду, но она разговаривала с маленьким ребенком…