Та Саския и правда похожа на кого-то другого, кого-то, кого я отлично знаю, кого-то, кто мне очень нравился, только это была не я.
Никогда я не утруждалась поездкой следом за Патриком в горы в четвертое воскресенье. Я ведь знала, куда он отправляется. И какие цветы он купит, и флориста, у которого он их закажет. И как именно он остановится у кладбища, где похоронена Колин. В тот единственный раз Патрик захотел, чтобы я пошла вместе с ним к могиле Колин.
Я отказалась. Подумала: это уж слишком странная идея. Сказала, что, если я умру, мне бы не хотелось, чтобы он приводил свою новую подругу осквернять мою могилу. А Патрик ответил: «Я вовсе не хочу, чтобы ты ее оскверняла». Но все равно Джек успел заснуть в своем сиденье, так что я заявила: незачем его будить, я лучше посижу с ним в машине.
Наверное, пришла пора взять Элен с собой в горы. Патрик ведь уже переехал к ней, они собирались пожениться, ну и прочее в этом роде. Патрик завел серьезные отношения, у Джека теперь была настоящая мачеха.
Я следила за ними из машины, когда они вышли из дома Элен, при этом выглядели как самая обыкновенная маленькая семья. Джека одели недостаточно тепло для прогулки в горах в середине зимы. На нем была только футболка с длинными рукавами. Захотелось окликнуть Элен: «Эй, возьми куртку для Джека!» Но я не стала этого делать, потому, как всегда, старалась ничем не смущать и не расстраивать Джека.
Элен меня не заметила, а вот Патрик заметил. Даже несколько мгновений смотрел мне прямо в глаза, а потом фыркнул и надел темные очки, как гангстер на чьих-то похоронах, который вдруг увидел неподалеку полицию.
Было очень странно столкнуться с ними в супермаркете совсем недавно, на днях. Я тогда на самом деле за ними не следила — оказалась там совершенно случайно. Просто совпадение. Вроде того. С работы в тот вечер я поехала мимо их дома, а по пути решила купить кое-что из бакалеи. Даже не думала в тот момент о Патрике и Элен, что случается со мной весьма редко. Я искала овсянку. Мне вдруг ужасно захотелось сухих австралийских бисквитов — уже сто лет сама не пекла бисквиты. С тех самых пор, как рассталась с Патриком. Они с Джеком любили, когда я их пекла.
Но конечно, вернувшись домой из супермаркета со всеми нужными ингредиентами, я ничего печь не стала. Зачем? Теперь Элен следует заниматься выпечкой, а не мне.
Элен меня увидела — и тут же быстро отвела взгляд, как будто смутилась или почувствовала себя виноватой, словно это она преследовала Патрика, а не я.
Именно так называет меня Патрик. Преследовательница. Меня просто потрясло, когда он впервые произнес это слово. Как я могу быть преследовательницей? Я же не какая-нибудь злобная незнакомка. Мы жили вместе. Мы пытались сделать ребенка. И единственная причина, по которой я наблюдаю за Патриком, — это мое желание видеть его, поговорить с ним, попытаться понять.
Но наверное, в техническом смысле я действительно стала такой. Преследовательницей.
Никогда не думала, что к сорока трем годам останусь в одиночестве. Не думала, что буду бездетной. Не думала, что превращусь в преследовательницу.
Я качнула головой, глядя на Элен, потому что не хотела расстраивать Джека, если вдруг Патрик начнет вести себя так, словно перед ним потенциальный убийца. Я стараюсь оставаться незамеченной, невидимой, когда они вместе. Это мои собственные правила этики преследовательницы.
Сегодня я не видела никакого смысла в поездке вслед за ними в горы. Мне не нравятся эти извивающиеся дороги, а еще не хотелось, чтобы Патрик начал набирать скорость, когда в машине сидит Джек. Так что я проехала за ними только до скоростного шоссе, просто чтобы убедиться в том, куда именно они едут, и сразу повернула на ближайший съезд с шоссе.
— Желаю хорошо провести день! — крикнула я вслед их машине, исчезающей вдали.
А потом вдруг все воскресенье предстало передо мной как некая недобрая шутка. Когда я ехала обратно к дому, то воображала, как они разговаривают в машине. Им ведь много чего нужно обсудить и спланировать. Свадьба. Ребенок. Что они будут готовить на ужин. Интересно, готовит ли Элен для Джека школьный обед? Вошла ли она в роль матери с такой же легкостью и энтузиазмом, как это было со мной?
До сих пор помню, как укладывала обед в коробку в первый школьный день Джека. Сэндвич с ветчиной и сыром на зерновом хлебе. Персик. Джек любит персики. Маленькая коробочка изюма. Коробка яблочного сока. Намазанный маслом ломтик его любимой банановой булочки. Я все так тщательно продумала. Обсудила с мамой.
— Он все съел? — спросила она, специально ради этого позвонив в тот же вечер.
— Все, кроме изюма, — ответила я.
Патрик же вообще никакого представления не имел о том, что было у Джека в коробке для обеда. Еда его не слишком интересует.
Когда на вас ложится ответственность за ребенка, ваши дни наполняются разными крошечными деталями, которые и составляют детскую жизнь: коробка для обеда, школьный ранец, ботинки, любимая футболка, его друзья, матери его друзей, его любимое шоу по телевизору, вспышки недовольства. И если потом вам вдруг сообщают, что вы больше ни за что не отвечаете, что вы больше не нужны, что ваши услуги больше не требуются. Что вы попали под сокращение штатов, вроде обычного служащего, которого охранники выводят за дверь. Это очень тяжело.
Это невероятно, невыносимо тяжело.
Наверняка Джек спрашивал обо мне. Наверняка был очень растерян.
Я подвела его. И теперь проклинаю себя за тот упадок сил, что случился со мной, когда Патрик объявил о разрыве. Поскольку я уже не могла спать в той же кровати, то перебралась к Тэмми, своей подруге. Тэмми. Что с ней произошло? Она изо всех сил старалась оставаться моей подругой, но потом как будто выскользнула из моей жизни вместе со всеми остальными.
Помню, как пять дней спустя проснулась в доме Тэмми и вдруг сообразила, что сегодня пятница и у Джека сразу после школы занятия по плаванию, что я всегда заранее, с вечера, собирала все необходимое для бассейна. И кто теперь это сделает?
Я работала с половины десятого утра до половины третьего дня. Мне пришлось изменить рабочие часы, чтобы забирать Джека из школы. Я была просто счастлива делать это. У меня были не такие жесткие условия работы, как у Патрика. Я стала Джеку матерью. Ничего не имела против того, что иногда пропускала презентации, потому что работала неполный день. Так поступают все матери: они жертвуют своей карьерой ради детей.
В общем, я позвонила Патрику, чтобы напомнить ему о занятиях в бассейне, и с этого все и началось: так возникла моя привычка. Мое «преследование» собственной прежней жизни.
Потому что Патрик обошелся со мной как с совершенно незнакомым человеком. Как будто бассейн Джека теперь не имел ко мне никакого отношения. А ведь всего неделю назад я водила его на эти занятия, помогала ему приладить защитные очки, разговаривала с тренером насчет того, что, может быть, стоило бы перевести Джека в другую группу, постарше, договаривалась с одной из мамаш о том, чтобы мальчики могли встречаться и играть вместе.
— Все в порядке! — рявкнул Патрик. Очень раздраженно, даже злобно. Как будто я вмешивалась в чужие дела. Как будто я никогда не имела никакого отношения к Джеку. — Мы сами со всем справимся!
Меня охватил такой гнев, какого я никогда в жизни не испытывала. Я ненавидела Патрика. И все еще любила его. Но при этом ненавидела. И с того самого времени мне трудно определять разницу между двумя этими чувствами. Может быть, если бы я перестала ненавидеть его с такой силой, то сумела бы и перестать любить его. Понимаю, это звучит совершенно бессмысленно.
Если бы он просто облегчил мне выход из роли его жены, а я всегда считала себя его женой, и матери Джека. Если бы выслушивал меня с тем уважением, которого я заслуживала, когда я звонила ему из-за Джека. Если бы сел рядом со мной, дал мне выговориться и позволил объяснить, какую боль он мне причинил. Если бы сказал: «Прости, мне очень жаль», и сказал бы это искренне, тогда, думаю, я смогла бы все это прекратить. Возможно, тогда я бы постепенно излечилась, как это происходит со всеми.
Но вместо этого все становилось только хуже. Разрасталось. Как гангрена. Все затягивало и затягивало. И это его вина. Я понимаю, мое поведение неприемлемо. Глубоко в душе понимаю. Но ведь Патрик сам это начал. Мама много раз говорила, что, когда она впервые встретилась с моим отцом, это было похоже на идеальную историю любви. Я думала, Патрик — моя идеальная история любви. Вот только это оказалось не так. Он любовная история гипнотизерши. А я прошлое в этой истории. Не героиня. Я всего лишь незначительная роль второго плана.
А может быть, я даже и злодей.
Молча они покинули кладбище и поехали дальше, к дому Фрэнка и Милли.
Джек затих на заднем сиденье, снова погрузившись в свою игру. Патрик сосредоточился на извилистой горной дороге.
Элен откинулась на спинку сиденья. Тошнота продолжалась, но теперь она стала вполне терпимой при условии, что не придется слишком долго ждать, пока они доберутся до места и ей удастся поесть. Один кусочек подсушенного хлеба мог произвести любой эффект.
Она наблюдала за миром, проносившимся мимо окна автомобиля, словно фильм, который крутят слишком быстро. Уютные маленькие горные деревушки с кафе, магазинчиками старой книги и антикварными лавками. Она вспомнила романтические выходные, которые провела в горах с Джоном в самом начале их знакомства. Но тут же прогнала эти воспоминания. Джон собирается жениться. А она выходит замуж. Жизнь продолжает бежать вперед. Ей лучше смотреть вперед, и только вперед. И Саскии тоже. Вообще-то, и Патрику тоже.
Интересно, думает ли Патрик о покойной жене прямо сейчас, сравнивает ли ее с Элен, пытается ли представить, какой была бы его жизнь, если бы Колин не умерла?
Если бы только можно было прочитать его мысли! Она посмотрела на непроницаемый профиль Патрика.
Конечно, способ существовал.