– Не курю, – вздрогнув от неожиданности, ответил Петреску, – да это же ты…
– А, вы, – узнал и его Мунтяну, весь день добросовестно разыгрывавший из себя бомжа. – Ну, хоть копеечку дайте.
– Разоришь ты меня, – вздохнул Петреску, и с сожалением протянул бомжу банку пива, – Возьми вот. Хоть попьешь.
– Спасибо, – Мунтяну открыл банку и жадно хлебал.
– Здоровый мужик, – назидательно сказал Петреску, вспомнив занятия психологией в полицейской Академии, – шел бы работать. Каждый день пиво пил бы.
– Нельзя, – рассудительно ответил Мунтяну, утирая рот рукавом плаща.
– Это еще почему? – полюбопытствовал Сергей.
– Так и спиться можно! – серьезно ответил агент госбезопасности.
– Логично, – заключил Петреску, – ну, я пошел. Всего тебе. Завтра, уж не обессудь, ничего от меня не получишь. Нельзя развивать в человеке комплекс тунеядца.
– Какой вы… моралист, право.
Петреску ушел, смеясь над последними словами бомжа. Мунтяну грустно встряхнул банку, и побежал звонить начальству, – докладывать о сегодняшней слежке. Разумеется, большую часть донесения он собирался придумать. Выпросив у уличной торговки бесплатную телефонную карточку, старший лейтенант госбезопасности набрал нужный номер:
– Алло, господин майор?
– Ты что, придурок, опять пьян? – зашипел в трубку майор Эдуард, – О конспирации забываешь.
– Простите, – спохватился Мунтяну, – это ветеринарная клиника?
– Она самая, – подобрел майор, – что вам нужно?
– Дело в том, – начал мучительно вспоминать тайный шифр Мунтяну, – что у меня заболел… э-э-э…
– Песик, – ядовито подсказал майор.
– Точно, песик. Утром он гулял в парке у Кафедрального собора, и съел чуть-чуть шаурмы…
– Этого, – перебил его, очевидно тоже для конспирации, Эдуард, – делать нельзя. Собаку нужно кормить только специальной едой. А не давать ей то, что сами едите.
– Ага, – согласился Мунтяну, чувствуя, как у него поднимается давление, и, стало быть, нужно срочно выпить, – А после парка он пошел гулять на постоянное место службы. В будке песик просидел до вечера, а потом гулял в том же парке.
– С другими песиками контактировал? – мягко осведомился майор.
– Никак нет.
– Что ж ты как на плацу разговариваешь? – снова озлобился на Мунтяну начальник.
– То есть, я хотел сказать – нет. Нет, не контактировал. Он у меня необщительный, песик мой.
– Хорошо. Оставьте телефон, к вам приедет наш ветеринар.
Мунтяну надиктовал первый пришедший в голову телефон, и повесил трубку. Его мутило. В первую очередь, от желания выпить, но и от разговора с майором ему тоже было не по себе. Детскими играми балуемся, подумал Мунтяну, и пожалел, что не перебрался в Россию. Отравил бы Хаттаба, получил бы орден, с сожалением подумал старший лейтенант. Вот это – работа…
На телефонной станции уставшая девушка с пожилым от суточной работы лицом повесила трубку, и рассмеялась. Повернулась к соседкам:
– Девочки, по улице Пушкина снова гэбисты шифруются.
Проснулся Мунтяну от громких автомобильных гудков. Подняв голову с травы, старший лейтенант напряженно вглядывался в площадь у Собора, затем вновь уткнулся, и полежал так несколько минут. Чекист собирался с духом. Спал Мунтяну между двумя елями, укрывшись плащом и еще какой-то рванью, собранной им на расположенной неподалеку мусорке. Ночью к нему несколько раз подбегали бродячие собаки, но человека не трогали, принимая, очевидно, за своего. Наконец, Мунтяну встал, и пошел к фонтанчику, совершить утренний туалет.
– Стой. Сюда пошел, – лениво окликнул его полицейский из патруля, прогуливавшегося по парку.
Мунтяну так же лениво достал из кармана удостоверение, развернул, и протянул в сторону патруля, куда с удовольствием начал еще и справлять малую нужду. Побледневший сержант патрульно-постовой службы постарался приблизиться настолько близко, чтобы суметь разглядеть удостоверение и настолько же далеко, чтобы не попасть под струю Мунтяну. Наконец, прочитав удостоверение, сержант козырнул, и обиженно шмыгнул мимо Мунтяну. Закончив, чекист умылся в фонтанчике, и присел на ступени у Собора. Руки дрожали. Постепенно старший лейтенант согрелся на солнышке и задремал.
– Хэй, добрый человек, что ты развалился здесь, как Клеопатра на коленях у коня Александра Македонского?! – Мунтяну проснулся от слов суетливо бегавшего перед ним человечка, – Встань, встань, немедленно!
– Разве у коня есть колени? – очень удивился Мунтяну.
– Какая разница, есть они у него, или у тебя, или у коня, – суетился толстячок, перевязанный наискось большой белой лентой, – если через час здесь будут венчать мою крестницу и ее жениха?
– Было бы удивительно, если бы здесь венчали твою крестницу и НЕ ее жениха, – ядовито заметил Мунтяну, и стрельнул у толстячка сигарету.
– Ты, я погляжу, остер на язык, – осуждающе цокал языком крестный невесты, – а мне не улыбается, чтобы под ногами брачующейся пары валялся бомж, да еще и не в меру остроумный
– Отнесись ко мне, как Александр к Диогену, – философски заметил Мунтяну, и повернулся к толстячку спиной.
Ситуация начала его забавлять. Выпрошенную сигарету Мунтяну спрятал в рукав плаща.
– Слушай, я не знаю, как в вашем селе относятся к этому Диогену, – нахмурился толстяк, – а у нас в селе, как бы тебя не знали, к тебе отнесутся хорошо. Все мы люди, все мы – добрые люди. Все мы молдаване, что мы, волки друг другу?
– Еще какие, – пробормотал Мунтяну, устраиваясь на ступеньках поудобнее, – homo homus lupus est.
– Я тебя, кажется, – толстяк стал совсем серьезным, – не материл.
– Я тоже тебя не материл, добрый человек, – закрыл глаза Мунтяну, – а просто сказал тебе одну поговорку на латыни. Ты ведь должен ее понимать, ведь мы, молдаване, добрый народ – потомки римлян.
– Хм, – задумался вдруг толстяк-крестный. – Да ты, видать, из этих.
– Каких? – щурился на солнце продрогший за ночь до костей Мунтяну.
– Из образованных, – неожиданно неприязненно выпалил толстяк, но потом расплылся в заискивающей улыбке, – У меня к тебе есть дело, образованный.
– Выкладывай.
– Сумел бы ты мне помочь во время свадьбы? А уж я тебя отблагодарю.
– Как помочь, и как отблагодаришь?
– Ну, помощь такая – будешь на подхвате. Сходи туда, принеси то, унеси это, развлеки гостя. А благодарность… Да какая тебе еще нужна благодарность, ты же на свадьбе погуляешь! Мы, молдаване, добрый народ. Есть будем, пить, веселиться, до самого утра.
– Есть, говоришь, пить, веселиться, – задумчиво повторил Мунтяну, глядя, как толстячок одобрительно кивает, – заодно то приносить, это уносить…
– Какой ты обидчивый, – насупился крестный, – хоть и бомж. Да такие как ты на коленях за мной ползать будут, лишь бы на свадьбе погулять.
– Я плохо одет.
– Неважно. Какая разница, никто и слова не скажет. Мы, ведь…
– Знаю, знаю. Мы, молдаване, добрый народ.
– Ну, согласен?
– Да вроде как.
– Тогда вставай, – толстячок неожиданно посуровел, – и сбегай в церковь за дорожками. Да побыстрее! Пошевеливайся.
– Эк ты поменялся, – крякнул Мунтяну, – шустрый какой.
– Еще бы, – приосанился толстячок, – я ведь теперь твой работодатель.
– Пошел к черту, – беззлобно сказал Мунтяну, и снова вытянулся на ступенях.
Вдалеке показался лейтенант Петреску, шедший на службу. Приветственно помахав ему, Мунтяну, не обращая внимания на ругательства толстяка, положил под голову руку, и приготовился спать.
– Ну, скотина наглая, – угрожающе сказал толстяк, закатывая рукава, – сейчас я тебя бить буду.
– Боюсь, не справишься, – сонно ответил Мунтяну.
– Справлюсь. Потом еще и полицию вызову.
– Вызывай, – спокойно ответил Мунтяну.
Толстячок задумался. Если бомж так спокоен и уверен в себе, дело нечисто. Толстячку и в голову не приходило, что человек может быть спокоен, и уверен в себе просто потому, что он спокоен и уверен в себе. Если человек такой, значит, тут дело нечисто. Задумавшись над этим, устроитель свадьбы сам побежал в церковь за дорожками.
– Встал бы ты все-таки, – сказал Мунтяну тощий мужчина в порванных спортивных штанах, – а то разозлятся, будут венчаться в другой церкви, и нам ничего не достанется.
– Вам, – спросил Мунтяну, – это кому?
– Нам, людям.
Мунтяну сел, и оглянулся. На территории Собора действительно копошились бомжи. Человек семь.
– А что, они вам много дают? – поинтересовался Мунтяну, протирая глаза.
– Денег нет, а еды – навалом. Мы за счет этого и живем, – пояснил бомж, с любопытством глядя на Мунтяну, и спросил, – ты кто, и откуда?
– Вообще-то, – решил вдруг быть откровенным Мунтяну, – я старший лейтенант Службы Информации и Безопасности.
– Это еще что за служба такая?
– Ну, наследница КГБ.
– А что, – удивился бомж, – КГБ уже нет?
– Ты с какого света явился? – поразился Мунтяну, – КГБ уже четырнадцать лет нет.
– То есть, как это нет? – тупо спросил бомж, – Ну, и кто теперь за порядок в стране отвечает?
– Ну, СИБ и отвечает.
– А почему КГБ нет?
– Так страны нет, вот КГБ не стало.
– Как страны нет? – засмеялся бомж, и понял. – Да ты меня разыгрываешь, добрый человек. Как это страны нет, если ты есть, я есть, город есть. Все, как было, так и осталось.
– Ну ты и темный, – присвистнул Мунтяну, – неужто ты не слышал, что СССР развалился? Это же четырнадцать лет назад было!
– Как развалился?!
– Ты что, по новым деньгам не понял?
– Откуда мне знать?! – разволновался бомж. – Деньги, как деньги. Думал, их просто так поменяли.
– А флаги? – иронически поинтересовался Мунтяну. – Их тоже просто так поменяли?
– Я на флаги не смотрю. Они обычно на стенах висят, а там ни пустой бутылки, ни пакета с едой, ничего не найдешь.
– Ну, а в небо-то ты смотришь? – патетически спросил Мунтяну.
В то же время старший лейтенант вынужден был, – пусть и про себя, – признать, что выглядит нелепо. Сам почти бомж, опустившийся, пьяница, издевается над несчастным человеком… Мунтяну вдруг даже прослезился, что было, без сомнения, одним из признаков катастрофически быстро надвигавшегося на него алкоголизма.