– Сережа, – Светлана улыбается, – сделай пока нам кофейку и закажи по телефону пиццу с креветками.
– Тебе же нельзя кофе!
– А Жанна принесла кофе без кофеина. Там, на кухне. А ей – нормальный!
90
Киев. Декабрь 2015 года. Понедельник.
Мне осталось еще две недельки. Две недельки – и страна уйдет в длительный запой. Католическое Рождество, Новый год, православное Рождество, старый Новый год, похмелье… Но дотягивать эти две недельки – дело тяжкое. В день по полсотни желающих встретиться и обсудить дела государственные. И далеко не всех можно послать на три буквы. Поярковский, российский посол, опять наведывался в пятницу без предупреждения. За ним следом – американский посол. Предупреждал об очередных злокозненных планах российского правительства. В этот раз демороссы, по его словам, обсуждают Украину вместе с коммунистами. Потом уже привычные наши горе-олигархи. И чего они друг друга так не любят? Страна большая, рельсы длинные, всем всего хватает. Нет, у этого надо отобрать контрольный пакет и передать временно в управление государству, а вот этому его пакета мало. Он может пакет и побольше контролировать. Надели бы все эти пакеты себе на головы!
А в дверь стучат. Заглядывает помощник.
– Я его не могу найти! – говорит он виновато.
– Значит, найди Колю Львовича и скажи, что я приказал доставить мне его сейчас же! Он же сам этого специалиста по стрессам приводил, пускай сам его и ищет!
Снова остаюсь один. Смотрю на легендарный диван Мельниченко. Наслаждаюсь мгновением покоя. И мгновение тут же обрывается. Коля Львович входит без стука, сердитый, озадаченный.
– Зачем он вам нужен? – резко спрашивает он.
Я поднимаюсь над своим столом и смотрю на него, как положено генералу смотреть на пьяницу-прапорщика.
– Не твое дело. Ты его сюда привел?! Ты! Где он?
– Он уволился.
– Садись! – Я киваю на диван Мельниченко.
Он нехотя присаживается.
– Кто выбирал место для той летней трудотерапии? Когда я огород вскапывал!
– Он.
– А какое это было место? И где?
– Я не знаю.
– А кто знает? Вертолетчики знают? Охрана знает? Быстро вперед, и чтобы через пять минут у меня на столе лежала точная карта того самого вертолетного маршрута! Понял?
Колю Львовича сдувает с дивана. В дверном проеме – лицо помощника.
– «Хэннесси»? – шепотом спрашивает он.
– Да, «Хэннесси» и генерала Светлова!
Иногда генералы бывают резвее коньяка. Особенно, если они ходят в штатском. Вот и в этот раз в кабинете сначала появился Светлов, и только потом помощник принес заказанную бутылку.
Я поделился со Светловым своими соображениями. Рассказал про трудотерапию.
– Специалиста по стрессам мы найдем, – уверенно произнес он. – Он, может, и не виноват. Но кто-то же использовал этот момент для разжигания римско-католических настроений! И эта картошка! Кстати, может, уже готова экспертиза?
Он достает свой мобильник.
– Это Светлов, – говорит он кому-то грозным голосом. – Проверили? Что?.. Хорошо, все в письменном виде, я пришлю водителя!
Прячет мобильник в карман пиджака. Пригубливает коньяк.
– Что там? – нетерпеливо интересуюсь я.
– Картошка оказалась трансгенного типа. У нас такого сорта вообще нет, и от американской трансгенной эта отличается в лучшую сторону. Кроме того, в ней огромное содержание витаминизированного железа. Эксперты сказали, что по составу она действительно чудо агронауки.
– Это нормально, – киваю я. – Против научного чуда никто возражать не будет. Главное, что Богородица тут ни при чем.
– Да, но мы не можем вступать в полемику с Ватиканом.
– Почему? – удивляюсь я.
– У нас хорошие политические отношения, мы пользуемся уважением римского престола. Нам может понадобиться их поддержка при решении некоторых международных проблем. Ссориться с ними из-за картошки?
– Может, тебя назначить министром иностранных дел? – ехидно спрашиваю я.
– Шутите? – Светлов реагирует с юмором, но выражение глаз меняется. Зрачки словно уходят внутрь глазного яблока и оттуда выглядывают с осторожностью и опаской.
– Шучу, – успокаиваю его я. – Но что нам с этим чудом делать?
– Я бы подыграл Ватикану, – пожимает плечами генерал. – Нам от этого зарегистрированного чуда ни холодно ни жарко. Зато посольству Ватикана прибавится работы. Да и вообще, паломники будут приезжать, будет развиваться местный религиозный туризм. Для этого забытого Богом района такое чудо как раз весьма своевременно произошло.
– Хорошо, но чудо должно оставаться чудом. Я имею в виду, что никто не должен разнюхать, что огород вскапывал я. Если это действительно то самое место.
– Понял, – кивает Светлов. – Да, и последнее. С «Чужими руками» надо заканчивать. По моим данным, российские коллеги собираются сплавить нам двух олигархов и нескольких политиков под видом коррумпированных госслужащих. Политиков и олигархов охраняют намного серьезнее, чем всякую губернаторскую шушеру. Можем подставить наших ребят.
– И Украину, – говорю я, и в моей голове вся история с картофельным чудом уходит на второй план. – А как нам выйти из этой игры?
– У меня есть пара соображений. Но для этого нам надо потерять всех наших нелегальных арестантов.
– Как потерять?
– Ну так, чтобы они никогда и нигде больше не всплыли.
– Но это негуманно.
– Вот поэтому я бы и не хотел вас посвящать в подробности. Мне хватит простой отмашки. Мол, вы полностью полагаетесь на мой опыт и гуманизм. – Зрачки Светлова опять увеличились и смотрят на меня пронзительно.
– Я полагаюсь на тебя, – произношу я.
На лице генерала улыбка. Он расслабляется.
– Послушай, а если русские сами раскроют операцию «Чужие руки»?
– Тогда мы, наконец, поймем, куда делись запорожские чиновники. Сами-то мы об этой операции ничего не знали.
Свой бокал «Хэннесси» я допиваю уже в полном одиночестве. Генерал ушел как всегда вовремя. От визитов генерала Светлова обычно остается отличное послевкусие.
91
Киев. 13 мая 1985 года.
Странная эта жизнь! Вот недавно потерял где-то свои часы. Прошло, может, пару недель, и сегодня, прямо на автобусной остановке, нашел другие. Стекло, правда, треснутое, но идут, тикают. Поднял с земли, уточнил у прохожего время, завел и надел на запястье. Хорошо, что ремешок у часов кожаный.
Над головой солнце, но ветер дует непривычно прохладный. Хотя небо чистое, ни одной тучки.
«Ничего, – думаю я. – Еще рано, только восемь утра. Скоро солнце ветер нагреет, и будет он теплый и ласковый».
В руке у меня объемистая сумка. В ней «разводной» наряд для Давида Исааковича: серый костюм, белая рубашка, черный галстук и коричневые туфли. Мама Миры просила, чтобы мы со стариком уже к десяти были у ЗАГСа. Времени достаточно, должны успеть.
Пешеходный мост подрагивает под моими ногами. На том берегу стоит несколько рыбаков. Другие, с удочками в руках, идут мне навстречу. Уже возвращаются с рыбалки.
– Ну как, ловится? – спрашиваю одного из них.
Вместо ответа он поднимает полупрозрачный кулек. В нем – несколько рыбок размером чуть больше ладони.
– Маловато, – вырывается у меня.
Я еще успеваю заметить ехидную улыбку рыбака, прежде чем он исчезает за моей спиной.
Давида Исааковича я встречаю возле землянки. Голова мокрая. Он только что окунулся в Днепр и теперь обтирается старым вафельным полотенцем.
– Надо же быть чистым, – говорит он, пристально меня рассматривая.
Я сегодня действительно не такой. Не такой, как обычно. Выбрал все самое чистое. Нашел свой старый темно-синий костюм, купленный мамой для выпускного вечера. К моему удивлению, влез я в него без труда. Значит, с семнадцати лет я практически не вырос и не потолстел. Рубашку бежевую надел. Только вот галстука не хватает. Но галстуки я не люблю. Я и на выпускной пришел без галстука.
– Можно подумать, это ты разводишься! – На лице Давида Исааковича свеженькая бодрая улыбка.
– Меня заочно разводили, – говорю я. – Мне даже в ЗАГС идти не пришлось.
– Повезло, значит, – кивает он. – Ладно, покажи, что принес. А то, может, я зря себя отмывал и отдраивал?
Заходим в землянку. Там все еще тепло. Буржуйка горячая.
– Чего это вы отопление не выключили? – шутливо спрашиваю я.
– А мне ночью тепла не хватает. Днем хватает, а ночью, если не затоплю, мерзну.
Костюм Давиду Исааковичу нравится. Он ощупывает ткань, «прислушивается» подушечками пальцев. На лице – сосредоточенность. Потом разворачивает рубашку.
– Эт тоже ничего, – кивает он.
Туфли у него вызывают беспокойство. Он их крутит в руках, осматривает со всех сторон.
– А что, другого цвета не было?
– Были черные, но ваша жена решила эти купить. Эти дешевле были, на два рубля.
– Дешевле? Правильно решила. А носки?
– Носки? – переспрашиваю я.
– Ну да, носки! Туфли же на носки надевают!
«Прокол, – думаю я. – О носках никто и не вспомнил!»
– А что, у вас своих совсем нет?
– Одна пара зеленых шерстяных есть, но таких, чтобы чистые и целые…
Он заглядывает за свое лежбище, наклоняется, поднимает шинель, одеяло, изучает щель между лежбищем и стенкой. Наконец вытаскивает оттуда тряпки и начинает их сортировать. Находит несколько одиноких, непарных носков. Все с дырками на пятках.
– Видишь… – показывает мне одну из дырок. – Я всю жизнь неправильно ходил. У тех, кто правильно ходит, дырки впереди, там, где большой палец, а у меня всегда на пятках!
Я раскладываю найденные носки на его кровати. Изучаю их внимательно. Откладываю один черный и один темно-синий в сторону. Эти по цвету вроде более или менее сочетаются.
– А нитки и иголки у вас есть? – спрашиваю.
– Конечно.
Он находит старую жестянку из-под монпансье. За несколько минут я зашиваю черной ниткой обе дырки и протягиваю носки старику.
– Молодец, – хвалит меня Давид Исаакович. – Мне только чтобы ниткой в ушко иголки попасть, мину