Ретт, который уже перехватил инициативу разговора (ему для этого достаточно было упомянуть о «чувствах»), произнес:
– Ну да… Но не любви, нет, я не хочу ни обманывать, ни обнадеживать тебя…
Взгляд Скарлетт сразу померк.
– Какие чувства?..
Пожав плечами, он медленно, будто бы обращаясь к самому себе, произнес:
– Ну, даже не знаю, как тебе и сказать об этом… Даже и не представляю…
– Скажи, как есть… Не тяни, Ретт, – произнесла Скарлетт, – я все пойму…
С минуту помолчав, будто бы пытаясь сформулировать свою мысль, одеть ее в словесную оболочку, Ретт тихо, но выразительно произнес:
– Чувства… Наверное, прежде всего – чувство благодарности… За совместно прожитые годы… За детей… За Кэт…
«Вот и прекрасно, – подумала Скарлетт, – оказывается, он не окончательно окостенел в этой берлоге со своим облезлым хомяком… Да, чувство благодарности за совместно прожитые годы небольшая плата за то, что я ему сделала… Но, во всяком случае, я смогу из этого извлечь какую-то выгоду…»
Конечно же, Скарлетт в этой беседе рассчитывала на что-то совершенно иное едва только Ретт заговорил о своих «чувствах»…
Невесело усмехнувшись тому, что вновь так дешево купилась, она произнесла.
– Ну, спасибо хоть за это… «Чувство благодарности за совместно прожитые годы», – невольно процитировала она Ретта. Звучит-то как – благородно и высокопарно… Словно какая-то военная медаль… Ну, хорошо, разговор о чувствах пока оставим… Я хотела бы поговорить с тобой о другом…
Ретт напомнил:
– Выяснить отношения?..
– Ну да…
Передернув плечами, он произнес: – Что ж выясняй…
Фраза прозвучала как-то очень буднично, обыденно будто бы Скарлетт только что сказала «я хочу попить сельтерской», а Ретт коротким кивком головы дал понять, что это ее полное право… Мол – как хочешь, можешь пить, можешь не пить… Мне, мол, безразличны подобные мелочи, дорогая…
– Так вот, – сказала Скарлетт, – если ты действительно испытываешь ко мне, как ты только что выразился, «чувство привязанности, чувство благодарности за совместно прожитые годы», – она вновь невольно изобразила интонации своего собеседника, – если ты, Ретт, действительно остался тем самым Реттом Батлером, настоящим джентльменом, каким я тебя помнила еще по Атланте… Я хотела бы сказать тебе следующее…
Сказала – и выжидательно посмотрела на Ретта, стараясь предугадать его реакцию… Тот был совершенно спокоен; лицо его казалось непроницаемым.
– Я слушаю тебя внимательно, – произнес он совершенно голосом, начисто лишенным каких-либо эмоций.
– Так вот…
Скарлетт набрала в грудь побольше воздуха, понимая, что теперь приближается кульминационный момент этого разговора – она краем глаза посмотрела на Ретта и вновь заметила на его лице тупую непроницаемость маски из забытой театральной постановки.
«Боже, – мысленно прошептала она, – Боже, сделай так, чтобы он понял меня… Сделай так, чтобы вернулся ко мне снова… Сделай так, чтобы он вновь полюбил меня… Да он и так любит меня – я не верю ни одному его слову, что бы он там мне ни говорил…»
Ретт сидел молча, положив руки на колени – все с той же пугающей непроницаемостью во взоре…
– Так вот…
И вновь эта фраза зависла в воздухе…
Сколько раз за последние дни Скарлетт готовилась к этому разговору!..
Сколько раз мысленно репетировала его!..
Но почему она так устроена – почему не может теперь преодолеть какое-то волнение, собраться с мыслями и высказать все, что у нее наболело?!..
Ведь ей уже далеко за шестьдесят – она не маленькая девочка…
Откашлявшись, она произнесла в третий раз:
– Так вот… Я ставлю вопрос ребром… Я пришла к выводу, что живу какой-то непонятной, какой-то фантастической жизнью, и я понимаю, что такая жизнь не может больше так продолжаться…
Ретт, безучастно переведя взор со старинных часов, стоявших на шкафу, на Скарлетт, поинтересовался:
– Какая еще такая жизнь?..
Скарлетт вновь попыталась вызвать в себе ту злость, ту ярость, которые обычно в подобных ситуациях придавали ей уверенность в собственных силах, но у нее так ничего и не получалось…
Ретт, не меняя интонации, повторил:
– Какая еще такая жизнь?..
Склонив голову, Скарлетт произнесла:
– Моя жизнь, Ретт…
Он понимающе покачал головой.
– Да, так я и знал…
– Ты ведь обещал не перебивать меня, – напомнила Скарлетт.
– А я и не перебиваю… То, что я теперь говорю – не более, чем мысли вслух… Это я обращаюсь не к тебе, дорогая, – слово «дорогая» прозвучало в его устах даже без привычного в последнее время для Скарлетт сарказма, а, что самое страшное – совершенно равнодушно, как и все остальное, – да, дорогая, я ведь обращаюсь не к тебе, а к самому себе… Я не перебиваю тебя – если хочешь, можешь продолжать, я внимательно выслушаю все, чтобы ты мне только не сказала…
Скарлетт, с минуту подумав, произнесла:
– Ну, тогда говори ты… И что же ты знал?.. И она внимательно посмотрела на своего мужа.
– Я так и знал, что ты вновь начнешь мне диктовать свои условия – будто бы я нахожусь в осажденном городе, и ты, как генерал Шерман, выдвигаешь мне ультиматум… Ты ведь, кажется, только что сказала, что хочешь поставить какой-то там вопрос ребром?..
К Скарлетт при этом упоминании почему-то внезапно вернулась прежняя уверенность.
– Да…
Пожав плечами еще более равнодушно, чем до того, Ретт произнес:
– Хорошо… Ставь свой вопрос ребром…
Прищурившись, она произнесла:
– В общем, так, Ретт… Или я, или твой горностай… Выбирай сам.
Ретт мягко улыбнулся.
– Ну почему все вы, женщины, совершенно одинаковы?.. Почему ни от кого из вас нельзя ждать ну никаких неожиданностей?.. Конечно же, ну конечно же – ничего более интересного ты выдумать не могла… Да, только и всего: «или я, или горностай»…
– И все-таки… Он хмыкнул.
– Что – все-таки?..
– Я задала тебе вопрос, и теперь хотела бы получить на него ответ…
Неожиданно став очень серьезным, Ретт, в свою очередь, спросил:
– А если я скажу нет?..
Скарлетт в глубине души была готова ко всему, но только не к этому…
«Как, неужели он действительно выберет не меня, а это глупое животное?!.. – с ужасом подумала она. – Неужели я ошибалась в нем?.. Неужели… Нет, этого просто не может быть!.. Ретт, наверное, просто шутит!.. Боже, Боже, подскажи, что мне делать?!..»
Скарлетт смотрела на своего мужа, не мигая, как приговоренный к смерти смотрит на судью, в глубине души надеясь получить помилование…
Да, она никогда не думала, что на старости лет вопрос жизни и смерти будет зависеть от какого-то глупого зверька…
Немного поразмыслив, Ретт не нашел ничего лучшего, как сказать:
– Знаешь, Скарлетт, я не хотел бы оказываться перед этим выбором…
– И все-таки…
Он резко обернулся. В глазах его зажглись какие-то злобные огоньки.
– Ты настаиваешь?..
Медленно отведя глаза (она больше не в силах была выносить непроницаемый взгляд Ретта), Скарлетт твердо произнесла:
– Да. Настаиваю.
Тяжело вздохнув, словно человек, которому предстоит выполнить очень неприятную, но, тем не менее, какую-то обязательную процедуру, Ретт сказал:
– Что ж… Хорошо. Ты сама этого хотела, Скарлетт… Ты сама это выбрала. Да, я не начинал этого разговора… – он сделал небольшую, но весьма выразительную паузу и добавил: – Ты сама, слышишь?! – сама вынудила на это…
Скарлетт заметно побледнела и пересохшими от волнения губами спросила:
– И что?..
Ответ был тверд и категоричен:
– Он.
И Ретт кивнул в сторону зверька, который, взобравшись на шкаф, с интересом наблюдал за разыгравшейся драматической сценой…
И вновь Скарлетт охватил приступ бешенства… Ей захотелось вскочить, вцепиться этому ненавистному и любимому для нее человеку в горло, захотелось все рвать, сметать на своем пути…
Глаза ее налились кровью, лицо побледнело, а из груди вырвался какой-то сдавленный крик, более похожий на стон:
– О, Ретт…
Но тот по-прежнему был очень спокойным – во всяком случае, чисто внешне.
Посмотрев на Скарлетт, он молча поднялся и, выдвинув нижний ящик письменного стола, вытащил оттуда свой револьвер…
Заметив это, Скарлетт подумала со страхом «Боже, что же он собирается делать?..»
Это был старый, но надежный «Смит-Вессон» образца 1861 года – с таким оружием ковбои где-нибудь в Аризоне или в Нью-Мехико не расставались в свое время ни днем, ни ночью; такими вот тяжелыми револьверами в свое время были вооружены и янки генералов Шермана или Гранта и офицеры Конфедерации…
Скарлетт знала, что Ретт хранит пистолет у себя в столе – не для самообороны, а, скорее, как своеобразный сувенир, как напоминание о своей молодости…
Вынув барабан, Ретт внимательно осмотрел его – Скарлетт краем глаза успела заметить, что в барабане находится шесть патронов – как и положено. Вставив барабан на прежнее место, Ретт коротким жестом протянул оружие своей жене.
Та, вопросительно взглянув на него, несмело поинтересовалась:
– Что это?..
Ретт выглядел в этот момент очень серьезным. Не глядя на жену, он холодно произнес:
– Неужели ты не знаешь предназначение этого предмета?..
Скарлетт вновь спросила:
– А зачем мне этот револьвер?.. Я… Я не понимаю… Ты что – хочешь застрелить меня?.. Я буду тебе за это только благодарна…
Ретт улыбнулся.
– Боюсь, Скарлетт, что ты вряд ли смогла бы отблагодарить меня, если я действительно сделал бы это…
Взяв из рук Ретта оружие (Скарлетт сделала это чисто автоматически), она боязливо положила его себе на колени…
– Что я теперь должна делать?..
Батлер, осторожно усевшись на край письменного стола, очень серьезно сказал:
– Я хочу доказать тебе, пусть даже и не очень привычным способом, что я остаюсь тем самым джентльменом, которого ты привыкла видеть…
Скарлетт вопросительно посмотрела на него.
– Не понимаю…