— Плоть ты от плоти народной! Припадаешь, значит, к истокам?
— Напрасно подкалываешь, Саныч! Я здесь душой отдыхаю, понял? Тут все по-честному…
Да уж, где виноградовский собеседник обитает постоянно — не расслабишься, не отдохнешь. Сожрут — и косточки не выплюнут! А здесь и в душу к тебе никто не полезет, и выворачиваться наизнанку мешать не будут. Ножом пырнут, но зла держать не станут.
— Сам туда лез! Забыл, что с высоты больнее падать?
— Забудешь, как же… Я ведь твоего клиента знал — того, из Центробанка.
— Догадываюсь.
— Объясни все-таки, почему ты так уверен, что он тогда врал? Насчет взятки тихонинской?
Пиво было хорошее, свежее, с плотной шапкой белой пены.
— «Чурбановский» вариант, в чистом виде.
— А-а-а…
Любой профессионал знает эту расхожую историю о первом допросе бывшего зятя Брежнева. Рассказывают, что Чурбанов буквально утопил в нагромождениях правдоподобного бреда и самооговоров слабенькие, с трудом и скрипом собранные следствием эпизоды. А впоследствии со спокойной душой заявил о запрещенных методах воздействия, применявшихся к нему при задержании, о том, что вынужден был подписывать все не читая. По идее, имелись основания для смены всей следственной бригады и возвращении дела из суда на доследование. Но это тогда! А при нынешней ситуации в правоохранительной системе можно было бы считать обвиняемого невинной жертвой после первой же прокурорской проверки.
— Но конкретно-то?
— Очень просто — я позвонил потом, проверил. Главное — мужик действительно больной, еле с инвалидности соскочил. Гипертоник, инфарктник — поздняя стадия. Постоянно на клофелине и прочих понижающих. Эффект, когда ампулку в водке растворяют, знаешь?
— Наслышан.
— Тут то же самое, только наоборот — ему стоило только пятьдесят граммов, стопочку принять и на тот свет, без пересадки. Капли в рот не брал!
— Бедняга.
— И потом… С десятого по двадцать пятое февраля он в больнице лежал, довольно далеко отсюда.
— Где?
— В горах. Есть такие горы — Швейцарские Альпы. Масса частных клиник, лучшие кардиологи…
— Неплохо! Кто скажет, что слуги народа у нас бедствуют?
— Тебе-то грех возмущаться.
— Тоже верно! Но это точно?
— Абсолютно. Поэтому и ухватился он так охотно за дату, которую я подсунул.
— Хитер мужик! А за что его все-таки забрали?
— Не знаю.
— А кто?
— Чекисты. Он сейчас в их изоляторе.
— Взятки?
— Да, говорят… И что-то там с незаконным вывозом валюты в Испанию. Его захватили дня через два-три после нашей встречи.
— Тебя не выложит?
— Вряд ли. Во-первых, он не знает, даже кто я и откуда. Во-вторых, и без сценки в борделе у парня забот достаточно, зачем еще в нестандартных половых пристрастиях расписываться? Проще знать, что кто-то с носом остался.
— Он думает, на зоне его не отыщут? Я, сам понимаешь, о бандитах, не только о ментах.
— И что? Что предъявят, пленку? Так ей грош цена, а то и меньше. Если запись у ребят в погонах, еще и лучше, лишний рассыпавшийся эпизод. А если по бандитскому варианту… Знаешь, я думаю, он догадался, кто все это затеял. В камере хорошо думается.
— Тихонин?
— Я до сих пор не уверен, брал он деньги или нет. Скорее всего, брал, но сумму меньшую, чем Боря с Василевича получил, да и попозже, уже после того как валюта «налево» покрутилась. А пацаны испугались, что отвечать придется, вот и решили подставить.
— И как ты думаешь, что теперь?
— Теперь? Всякое может случиться. Допустим, шепнет он через своего адвоката «михайловским», которые Василевича опекают, что их, бандитов, пара сопляков за нос водит… И что если вдруг попала к ним кассетка с некой записью, то вот это вот на ней — полная лажа, а этому вообще верить нельзя.
— И далее по «чурбановскому» варианту?
— Наверное. Только бандитам для правосудия ни прокурор, ни присяжные не требуются.
— А Тихонин-то с Чайкиным в курсе?
— Я обрисовал перспективу… когда увольнялся.
— Остаться не просили?
— Просили. Чайкин даже потом домой звонил, уверял, что не знал ничего до последнего. Предлагал отдельно, без Тихонина работать.
— Сдаст он его при первом же наезде.
— Это точно! — Виноградов наклонил стакан, и по мутноватому донышку лениво перекатились остатки пены. — Вот такие дела…
— Извини, Саныч, я же не знал, что они совсем говно! Думал, выручу тебя с работой.
— Да ладно, брось!
— Время такое… Страна, чтоб ее!
— Нет. Это мы такие.
Собеседник кивнул и подправил под курткой нагретый телесным теплом черный пластик служебного диктофона.
Апрель 1995 года.
Интерференция
…Если камень на камень кладет дурак,
Он не строит, о разрушает.
Ф. Кривин
Наблюдать отсюда было удобно — противоположный тротуар, движение в меру оживленное. Как раз то, что требуется, — и объект постоянно в поле зрения, и не настолько пустынно, чтобы машина могла привлечь внимание.
От места парковки получалось до входа метров тридцать, не более.
— Выезжать-то как будем, Егорыч?
Вперед не получалось — прямо в бампер уперся скошенный багажник невесть откуда взявшейся иномарки. Сзади, почти вплотную, притирался носатый «Москвич».
— Как-нибудь… Авось расползутся!
Виноградов, посмотрев на часы, кивнул: за оставшееся время соседи еще успеют смениться. Здесь, в некотором удалении от метро, обычно назначались короткие деловые встречи. Случайные парочки влюбленных тоже надолго не задерживались, предпочитая световое изобилие и всегдашнюю суматоху Невского.
— Егорыч, ты с какого года?
— С пятьдесят первого.
— Надо же. Я думал — моложе. Лет сорок. А за рулем?
— С армии. Считай, всю жизнь…
— Не надоело?
— А что я еще умею? Двадцать пять календарных системе отдал! И под зад ногой…
Водитель рассказывал привычно, не повышая голоса, — и только очень внимательный слушатель мог уловить в его интонациях отголоски незарубцевавшейся смертельной обиды:
— Пенсия — как у врага народа… Себе на литровку да внуку конфет купить. Старуха в драных трусах ходит.
— Егорыч, не гневи Бога! У половины Питера зарплата меньше, чем тебе начислено, да и ту еле-еле платят.
— Сами себе власть такую выбрали! Дерь-мо-кра-тия… Пусть теперь расхлебывают.
— Ладно. Чай будешь? — Виноградов нагнулся, достал термос и начал свинчивать крышку: пить не хотелось, но это представлялось куда более приятным, чем выслушивать в сотый раз одно и то же. Поразительно, но Егорыч был способен практически любой разговор свести к изложению своего политического кредо.
— Налей. И бутерброды… Доедать надо, не везти же домой.
Если не считать споров по двум весьма болезненным пунктикам — личной нищеты и трагических судеб России, — Виноградов с напарником ладил великолепно. И тот тоже, во всяком случае, замены не требовал.
— Но здесь хоть прилично получаем, согласись.
— Тоже как сказать… Можно и побольше.
— Да уж это конечно! Я в милиции, капитаном, последний оклад с разными накрутками около сотни в месяц получил…
— В долларах?
— Естественно! А сейчас мужиков встретил — и того меньше выходит, да и халтуры прижали.
— Бегут из ментовки?
— Нет вроде…
— Значит, кой-чего сверху имеют, не беспокойся!
— Вероятно, — не стал спорить Виноградов. — Хорошо, хоть стрельбы поменьше стало, разборок.
— А чего делить-то? Между собой бандюганы в основном договорились, с ребятами в погонах — тоже…
— В смысле? — Суждения Егорыча бывали подчас неожиданны и довольно метки.
— Преступность сама по себе, государство — само по себе. Доят страну, как корову. Раньше вымя друг у дружки вырывали, а теперь все по уму — одни со своего боку за соски дергают, другие со своего…
— Ну ты уж прямо!
— А что? Сейчас все эти милиции-полиции, журналисты… Все делают вид, что что-то делают, а сами — только на свой карман, суки! Игры играют.
— Егорыч, но есть же опера честные, не продажные…
— Есть! Кто спорит? А знаешь почему? Потому что их никто не покупает — невыгодно.
— Как это?
— Очень просто. Лучше сразу одного начальника Главка на корню купить, чем с десятью лейтенантами возиться. Дешевле выходит. И не так хлопотно…
Возразить Виноградову было нечего, оставалось слушать.
— Почему профи уходят? Из вашей системы, из нашей… Не из-за денег, хотя, конечно, и в них тоже дело. Просто настоящий мужик вхолостую, на ветер, зная, что все, что он наработал, заранее на корню продано, работать не может!
— А как же патриотизм элементарный, чувство долга?
— Что? Брось, Виноградов! Мы с тобой сейчас на кого работаем? Только честно?
Владимир Александрович представил себе физиономию шефа:
— На жуликов, видимо. Все они…
— Вот именно. А ребята в погонах? Они на кого? Чем эти ваши Ельцин с Грачевым лучше, чем наш хозяин? То же ворье и бандиты, только покрупнее да понахальнее!
— Хватит, Егорыч, перестань. Знаешь ведь, что не люблю я на эти темы.
— И еще неизвестно, кто России опаснее — Малышев с Кумариным или сволочь кремлевская. Понял?
— Все, хватит. Может, подеремся?
— Ладно. Закончили. Ого! Двенадцатый час.
— Скоро уже. Смотри! Опять.
Напротив, через улицу, на фоне мягко подсвеченных витражей притормозила асфальтово-серая «девятка».
— Номер тот же?
— Ага!
Как и в предыдущие вечера, первым из автомобиля вышел гориллообразный охранник. Хмуро обвел взглядом прилегающее пространство. Вслед за ним хлопнул дверцей очкарик с потрепанной спортивной сумкой через плечо: сумка было довольно туго набита чем-то достаточно тяжелым. Не осматриваясь, очкарик быстрыми шагами преодолел расстояние, отделявшее его от входа, и скрылся за распахнутой кем-то невидимым дверью.
Хмурый остался снаружи, развернувшись спиной к матово-зеркальным створкам и неоновой вывеске на английском — «ГОЛДЕН ДАЙК».