— В Айове, где же еще? Вынуждены обходиться местными продуктами.
— Хотите увидеть, как готовятся ваши равиоли? — спрашивал у бизнесменов Сяо Ди. — Их готовят с пармезаном и маслом из белых трюфелей. Это лучшие равиоли, какие попадали в ваши паршивые желудки! Думаете, масло из белых трюфелей делают в Айове? А не хотите пройти на кухню и посмотреть, как умирают азиаты? Не бойтесь, кровью не запачкаетесь! Они умирают в телевизоре. Что, страшно?
Тони Эйнджел понял, что дело принимает дурной оборот.
— Девушки, любым способом уведите из зала Сяо Ди. Нам только еще неприятностей не хватало. Идите обе.
Повар вышел вместе с японками, неся заказанные порции цесарок.
— Ваши равиоли уже готовятся, и вам их скоро принесут, — сказал он бизнесменам.
Его поразило, с каким сосредоточенным вниманием те слушали тирады Сяо Ди. Причина была проста: в руках младшего брата поблескивал окровавленный секач.
— Сяо Ди, пожалуйста, идем в кухню. Нам очень нужна твоя помощь. Рук не хватает. Нам не управиться, — наперебой твердили китайцу двойняшки.
Они стояли по обе стороны от младшего брата, внимательно следя, чтобы не напороться на его секач. Трудно сказать, подействовали ли на бизнесменов слова Сяо Ди, но все трое остались сидеть и после того, как его увели на кухню.
— Что пьют эти фашистские свиньи? — спросил у «Иокогам» Сяо Ди.
— «Циндао», — ответила не то Сао, не то Каори.
— Принесите им еще. Скажете, за счет заведения. Пусть налакаются вдоволь!
— Пап, а что добавить к равиоли? — спросил Дэнни.
— Зеленый горошек. Только возьми шумовку, чтобы лишнее масло стекло.
Джо вовсе не хотелось быть помощником повара, в особенности когда на экране телевизора мелькали вертолеты. Когда зазвонил телефон, мальчишка оказался единственным, кто не был ничем занят. Он взял трубку. Взрослые подумали, что из больницы звонит И Ин или Цзу Минь, сообщить, как там Агу.
— Звонок от Кетчума. Спрашивают: мы соглашаемся оплатить разговор?
— Скажи, что соглашаемся, — ответил повар.
— Да, мы оплатим этот звонок, — сказал оператору Джо.
— Дэниел, поговори с ним сам. Мне некогда, — попросил повар.
В трубке, пока она переходила из рук в руки, слышался голос Кетчума:
— Эта поганая придурочная страна…
— Привет, Кетчум. Это Дэнни, — сказал писатель.
— Ну как, парнишка? Ты еще сожалеешь, что не попал во Вьетнам? — накинулся на него невидимый Кетчум.
— Нет, не сожалею, — ответил Дэнни.
Его ответ прозвучал не сразу. К тому времени Кетчум уже повесил трубку.
Вся кухня была забрызгана кровью Агу. На телеэкране вьетнамцы срывались с вертолетных салазок и падали вниз. Наверное, повтор. Этот позор Америки будут крутить по всему миру несколько дней подряд. Сын Дэнни смотрел конец войны, на которую не попал его отец.
Иокогамы принесли бизнесменам несколько бутылок пива. Сяо Ди стоял внутри холодильного отсека кухни.
— Тони, наши запасы «Циндао» на исходе, — констатировал младший брат.
Он вернулся из холодильного отсека и вдруг заметил открытую заднюю дверь.
— А куда подевался Эд? — спросил Сяо Ди.
Младший брат вышел в темноту и сделал несколько шагов, озираясь по сторонам.
— Не удивлюсь, если эти вонючие фермеры-патриоты приняли его за одного из нас, «желтых», и убили.
— По-моему, бедняга Эд решил, что с него на сегодня хватит, и пошел домой, — сказал повар.
— Он так тщательно намыл раковину, а меня туда вырвало. Может, он поэтому обиделся? — предположила Сао.
Равиоли были готовы. Японки понесли заказ бизнесменам.
— Не возражаете, если я выключу телевизор? — спросил присутствующих Дэнни.
— Нет, не возражаем. Выключите его, пожалуйста, — почти хором произнесли Иокогамы.
— Эд, где ты? — доносился из темноты голос Сяо Ди. — Эд!.. Похитили, поганые фермеры-патриоты!
— Я могу отвести Джо домой и уложить спать, — предложила одна из японок.
— Вначале я покормлю мальчика, — сказал повар. — Дэниел, ты побудешь немного в роли метрдотеля?
— Конечно. Я еще не забыл, как это делается.
Писатель вымыл лицо, руки и надел чистый передник. Когда он вышел в зал, бизнесмены очень удивились: надо же, не азиат и не устрашающего вида.
— А что там было у вас на кухне? — осторожно спросил один из них, явно не желая, чтобы Сяо Ди услышал его вопрос.
— Прямой телерепортаж о конце войны, — ответил Дэнни.
— Но равиоли просто потрясающие, — признался другой бизнесмен. — Передайте повару нашу благодарность.
— Обязательно передам.
Ресторан не пустовал. Пришла компания университетских преподавателей. Пришли родители, решившие побаловать своих чад-студентов изысканным ужином. Казалось, они даже не знали, что закончилась война во Вьетнаме. Естественно, они же не были на кухне «Мао», когда там показывали Сайгон. (Вряд ли в Америке запись прямого репортажа будут показывать целиком и по всем телеканалам. Выберут самые эффектные куски, день-два покрутят и забудут.)
Агу оставили на ночь в больнице. Каори (или Сао) отвела Джо домой и уложила спать. Дэнни заехал в больницу за И Ин, и они тоже поехали домой. Повар приедет потом, когда «Мао» закроется.
Японская нянька ушла, повар еще не возвращался. Джо спал на втором этаже, а Дэнни сидел на кухне вместе с И Ин. Как и повар с сыном, китаянка тоже не пила ни спиртного, ни пива. Сейчас она делала себе травяной чай, который якобы помогал при простуде.
— Ну вот, наконец мы одни, — сказала ему И Ин. — Почти одни. Я забыла про свою дурацкую простуду.
Чайник только закипал. И Ин стояла со сложенными на груди руками и внимательно смотрела на Дэнни.
— Что? — спросил он.
— Ты знаешь что, — ответила И Ин.
Дэнни первым опустил глаза.
Пауза была слишком тягостной. Дэнни нашел спасительную тему.
— Все забываю спросить: а как движется дело с документами для твоих родителей и дочки?
И Ин сняла с плиты закипевший чайник. Повернувшись к писателю спиной, она медленно наливала кипяток в высокую фарфоровую чашку. Как и все китайские чашки, эта была с крышкой.
— Я начинаю думать: а стоит ли им сюда приезжать? Но пока мне тяжело отказываться от своего замысла. Я так долго к нему шла.
Уже потом, в Вермонте, Дэнни узнал, что И Ин вернулась в Гонконг, где тоже работала медсестрой. (О дальнейшей судьбе Иокогам Сао и Каори повар с сыном так ничего и не знали.)
В тот вечер (вечер окончания войны) И Ин ушла со своим чаем наверх, оставив Дэнни одного. Искушение включить телевизор было очень велико, но писатель ему не поддался. Вместо этого он вышел на улицу и побрел по тротуару. Время двигалось к одиннадцати. Первые этажи домов были сплошь темными. Светились только вторые и третьи, где жильцы читали в постели или смотрели телевизор. В комнатах вспыхивали характерные экранные отсветы. Почему-то сегодня все они были голубовато-зелеными и голубовато-серыми. Что-то разладилось в системе цветопередачи.
Конец апреля в Айове — время достаточно теплое. Окна многих домов были раскрыты. Звук работающих телевизоров выливался на улицу, но разобрать, какую именно передачу смотрят в том или ином доме, Дэнни не удавалось. Ему казалось, что большинство все-таки смотрят новости. Но кто-то вполне мог предпочесть сентиментальную мелодраму или что-то еще.
Если на небе и светили звезды, Дэнни их не видел. Он жил на Корт-стрит почти три года. Это было вполне безопасное место, если не считать голубого «мустанга», за рулем которого никто никогда не видел водителя. Но близилось время возвращения в Вермонт. «Эта поганая, придурочная страна…» — вспомнились ему слова Кетчума. Похоже, старый сплавщик был слишком сердит или слишком пьян, чтобы закончить фразу. Возможно, и то и другое. Но не слишком ли жестоко Кетчум судил об Америке? Дэнни все же надеялся, что их старый друг хватил через край. И с выпивкой, и с суждениями.
— Прошу тебя, позаботься о моем отце и маленьком сыне, — произнес вслух писатель.
Он не знал, к чему или кому обращается. К беззвездной ночи над Айова-Сити? К какой-нибудь чуткой душе, находящейся поблизости и способной услышать? (И Ин, если не спит, услышала бы.)
Дэнни сошел с тротуара на пустую проезжую часть, словно подзадоривая голубой «мустанг» заметить его.
— Прошу тебя, не причиняй вреда ни моему отцу, ни моему сыну. Если тебе обязательно нужно сделать зло, сделай его мне, — сказал он.
Только кто находился там, под невидимыми небесами, способный защищать или причинять зло?
— Небесная леди! — позвал писатель.
Но Эми не говорила, что бывает ангелом круглосуточно. И потом, он восемь лет ее не видел. Ответа с небес не было.
Глава 11. Мед
«Что у меня с памятью?» — думал повар. Скоро ему исполнится шестьдесят. Его хромота стала заметнее. Тони Эйнджел пытался вспомнить рынки, куда они ездили с Сяо Ди — младшим из братьев Чен. Кам-Куо находился на Мотт-стрит[169], а Кам-Ман — в Бауэри[170]. Или наоборот? Повар решил, что это не столь уж важно. Главное, он помнит более существенные моменты.
Он помнил, как прощался с братьями Чен. Как Сяо Ди обнимал его, как Агу шевелил приживленной фалангой указательного пальца и плакал.
— Ше бу де! — кричал Сяо Ди.
(Братья Чен произносили эти слова на шанхайский манер — «Се бу деэ».)
— Ше бу де! — кричал Агу, шевеля своим слегка изуродованным указательным пальцем.
Это выражение Тони Эйнджел услышал гораздо раньше прощания с Айова-Сити и рестораном «Мао». В одну из их шестнадцатичасовых поездок из Южного Манхэттена в Айову (кажется, в это время они ехали по шоссе 80) Сяо Ди разъяснил повару смысл слов «ше бу де». Их произносят, когда человек покидает родину и едет куда-то далеко — в Нью-Йорк, Сан-Франциско или куда-нибудь еще — и, возможно, больше не увидит ни родных, ни друзей детства, ни соседей, с которыми жил на одной улице. Смысл этих слов переводился как «мне невыносимо с тобой расставаться».