Кетчума волновало, сможет ли Кармелла ходить по пересеченной местности.
— Я, конечно, подвезу ее настолько, насколько возможно. Но к реке мне на машине не спуститься. Там ей придется пройти пешком.
Мысленно Дэнни представлял, о каком месте говорил Кетчум: возвышенность, глядящая на реку. Оттуда хорошо было видно излучину. Он только не мог представить, насколько изменились эти места. Сначала сгорел поселок Извилистый, теперь не стало и повара. Однако Доминик Бачагалупо не хотел, чтобы его пепел развеивали на месте бывшей столовой или где-то вблизи поселка. Он просил высыпать его прах в том месте, где почти шестьдесят лет назад река поглотила Рози. И почти там же через десять лет скрылся под бревнами Анджелу дель Пополо. Это и было главной причиной, заставившей Кармеллу отправиться в далекий путь. Много лет назад (тридцать четыре, если Дэнни не ошибся в расчетах) Кетчум приглашал ее приехать на берег Извилистой. Помнится, он сказал тогда Кармелле:
— Если вы когда-нибудь захотите увидеть место, где погиб ваш парень, я буду рад свозить вас туда и все показать.
Кармелле очень хотелось увидеть место, но ни в коем случае не бревна. Она знала, что вид бревен окажется для нее слишком тяжким зрелищем. Только речной берег, где ее дорогой Гамба и маленький Дэнни стояли и видели случившееся. Возможно, точное место, где ее первый и единственный ребенок, ее незабвенный Анджелу, ушел под воду. Конечно, когда-нибудь она поедет в те края.
— Спасибо вам, мистер Кетчум, — сказала она.
Потом она сказала Гамбе:
— Если тебе когда-нибудь захочется меня увидеть…
— Знаю, — коротко ответил Доминик, стараясь не глядеть на нее.
Дэнни, собираясь исполнить последнюю волю отца, и не вспомнил про Кармеллу, однако Кетчум настоял, чтобы он привез и ее. Когда в свои двенадцать будущий писатель впервые увидел эту женщину, он сразу обратил внимание на ее большую грудь, широкие бедра и широкую улыбку. Ее улыбка была даже шире, чем у Джейн. Дэнни знал: Кармелла — ровесница Кетчума или чуть старше. Волосы ее целиком поседели, даже брови стали седыми и теперь резко выделялись на смуглом лице. За эти сорок семь лет Кармелла изрядно раздалась вширь, но все равно она оставалась более женственной, чем Джейн в свои сорок два. Пол Полкари и Тони Молинари постоянно утверждали, что она счастлива с тем человеком, которого встретила после повара. Тем не менее Кармелла сохранила фамилию дель Пополо. Возможно, так она чтила память о двойной потере — мужа-рыбака и ее единственного драгоценного сына.
За весь долгий путь на север Дэнни не услышал от Кармеллы стенаний по поводу ее любимого Анджелу. И Гамбу она вспомнила всего один раз, сказав:
— Я потеряла его еще тогда, когда он уехал с Кетчумом. А теперь, Секондо, и ты его потерял! — воскликнула она со слезами на глазах.
Однако Кармелла быстро успокоилась и весь остаток пути ничем не показывала Дэнни, что мысли ее заняты целью их поездки.
Она продолжала называть Доминика его бостонским прозвищем Гамба. И Дэнни Кармелла называла Секондо, словно в ее сердце писатель по-прежнему оставался ее приемным сыном. Похоже, она давным-давно простила ему мальчишеские подглядывания за ее купанием в ванне. Сейчас Дэнни было трудно вообразить, что он позволял себе такие вещи, и он запоздало и достаточно формально извинился перед ней за свою давнюю бестактность.
— Чепуха, Секондо. Мне это даже льстило, — взмахнула пухлой рукой Кармелла. — Я только беспокоилась, как бы тебе это не повредило. А то вдруг бы тебя потянуло к толстым женщинам старше себя?
Дэнни почувствовал: Кармелле хочется услышать от него признание, что его никогда не тянуло к подобным женщинам, хотя, если говорить честно, крупных и толстых женщин в его жизни хватало. Это только Кэти была на редкость миниатюрной. Даже Шарлотта — единственная настоящая любовь в его жизни — имела лишний вес.
Подобно отцу, Дэнни был невысоким и худощавым. Услышав мнение Кармеллы, он подумал: возможно, с крупными женщинами он чувствовал себя надежнее. (Но это не имело никакого отношения к подглядыванию за Кармеллой или трагическому случаю с Джейн, которую он мальчишкой убил чугунной сковородкой, приняв за медведя.)
— Интересно, ты сейчас с кем-нибудь встречаешься? С какой-нибудь значимой для тебя женщиной? — спросила Кармелла, когда они проехали пару миль.
— Нет у меня никаких значимых женщин, — ответил Дэнни.
— Если не ошибаюсь, тебе почти шестьдесят. (Писателю было пятьдесят девять.) Твоему отцу всегда хотелось, чтобы ты нашел женщину, достойную тебя.
— У меня была такая женщина, но мы расстались, — сказал Дэнни, опасаясь, как бы Кармелла не углубилась в расспросы.
Кармелла вздохнула. Вместе с нею в машину села меланхолия, которая сопровождала их от самого Бостона. Меланхолия ощущалась столь же отчетливо, как и распространяемый Кармеллой запах: то ли легких духов, то ли запах ее тела. Запах этот был таким же естественным, как аромат свежеиспеченного хлеба.
— И потом, у моего отца, когда он достиг этого возраста, тоже не было значимых женщин.
Кармелла затаилась, ожидая его дальнейших слов.
— И женщин, по достоинству сравнимых с тобой, у него больше не было.
Кармелла снова вздохнула. Похоже, она была польщена и разочарована одновременно. Ей явно понравились слова Дэнни, но она досадовала, что не смогла направить разговор в желаемое русло. Кармелле не давало покоя желание узнать, что же в жизни Дэнни шло и продолжает идти не так. Теперь уже он ждал ее дальнейших слов. Он догадывался: сначала она пройдется по его неправильно устроенной жизни, а затем перейдет к более щекотливой теме — недостаткам его романов.
Болтовня Кармеллы утомила Дэнни. В ней вылезло старческое самодовольство, оправдывавшее любое собственное действие и осуждавшее чужие. Она начинала о чем-то говорить и теряла смысловую нить, а потом винила Дэнни, говоря, что он нарочно сбивает ее с толку или не уделяет достаточного внимания ее словам. Нет, повар никогда не страдал слабоумием. Да и про Кетчума такого не скажешь. Конечно, прогрессирующая глухота все больше затрудняла общение с ним. Его политические тирады становились все острее и нетерпимее. Однако никто не назвал бы Кетчума слабоумным стариком. А ведь он почти одного возраста с Кармеллой. Впрочем, у Кетчума и в молодости была своя логика, расходившаяся с общепринятой. Его и тогда называли свихнутым.
Солнце уже начинало клониться к закату, когда они проехали мимо небольшого рекламного щита с надписью «АНДРОСКОГГИНСКАЯ ТАКСИДЕРМИЯ».
— Боже мой! «Продаются лосиные рога», — прочла Кармелла.
Более мелкие надписи ей прочесть не удалось. (Эти «боже мой» Дэнни слышал поминутно, с самого времени выезда из Бостона, и они начинали его раздражать.)
— Может, хочешь остановиться и купить чучело какого-нибудь зверька? — спросил он.
— Только пока не стемнело! — ответила Кармелла.
Она захохотала и шлепнула его по колену. Дэнни не понял шутки, но вдруг поймал себя на том, что ему неприятно ехать в обществе этой толстой старухи. Мальчишкой он любил Кармеллу, да и потом тоже. Несомненно, и она его любила, а его отца просто обожала. Но теперь она превратилась в утомительную болтушку. Куда спокойнее и комфортнее было бы ехать одному. Это Кетчум почему-то захотел показать ей место, где утонул Эйнджел. Дэнни знал, что Кетчум прежде всего нужен ему, и нужен для более серьезного дела: помочь выполнить отцовское завещание и развеять прах повара над водами Извилистой. Это важнее, чем сопровождать Кармеллу к месту, где утонул ее Анджелу. Болтливая толстая старуха воспринималась как обуза и помеха. Дэнни было несколько стыдно за свои мысли. Он впервые подумал, что Пол Полкари и Тони Молинари не шутили, рассказывая, как счастлива Кармелла своим спутником жизни и как довольна самой жизнью. (Счастливые люди всегда скучны, а в старости — особенно.)
Но разве Кармелла не потеряла троих дорогих ей людей и среди них — единственного сына? Разве Дэнни, сам потерявший сына, может не испытывать к ней сострадание? Неужели схожие трагедии не объединяют людей?
Однако сострадать чужому горю — еще не значит покорно выдерживать безостановочную болтовню и нелепые вопросы. Он ничего не имел против Кармеллы, просто сейчас ему не хотелось находиться в ее обществе. Ему и так предстояло выдержать общество Кетчума и развеивание отцовского пепла над рекой.
— Где они? — спросила Кармелла, когда их машина подъезжала к Эрролу.
— Кто «они»?
(О ком это она? О чучелах зверей? Может, действительно захотела купить что-нибудь на память?)
— Где останки Гамбы? Его пепел, — спросила Кармелла.
— В прочной банке, которая не бьется. Она не стеклянная, а пластиковая, — ответил Дэнни, не собираясь вдаваться в подробности.
— Ты везешь ее в багажнике? — задала новый вопрос Кармелла.
— Да, — коротко ответил Дэнни.
Ему не хотелось рассказывать, какая это банка и что в ней хранилось прежде. К тому же они уже въехали в городишко, и, пока не стемнело, Дэнни надеялся сориентироваться. Так будет легче завтра утром найти Кетчума.
— Увидимся ясным ранним утром, — сказал в их последнем телефонном разговоре Кетчум.
— По времени это сколько?
— Самое позднее, до семи утра.
— Если поспеем, не раньше восьми, — внес поправку Дэнни.
Он очень сомневался, сумеет ли Кармелла подняться в такую рань и в каком она окажется состоянии (не говоря уже о том, что место их ночлега будет в нескольких милях от города). Кетчум предупредил его: в Эрроле останавливаться негде. Он порекомендовал отель в местечке Диксвилл-Нотч, где останавливались туристы, приезжающие полюбоваться северными красотами.
Проехав через Эррол, Дэнни убедился в справедливости слов Кетчума. Они свернули на дорогу к Умбагогу, проехали мимо местного продуктового магазина (он же винный). К востоку от Эррола был выезд на мост через Андроскоггин. С западной стороны к мосту притулилось здание пожарной команды. Дэнни развернул машину. Вновь оказавшись в Эрроле, они проехали местную начальную школу, которую в прошлый раз не заметили. Оказалось, здесь даже есть ресторан «Северный простор». Но самым процветающим местом в городе (если судить по внешнему виду) был магазин спортивных товаров, называющийся «Л. Л. Коут».