— Нашли что-нибудь?
О возможном обыске Рита как-то не подумала.
Не подумала и упустила из виду. А Валентин Михайлович, змей коварный, ничего ей не сказал. Вот вам и ласкающий взгляд! Профессионал — он профессионалом и помрет! А то начал тут: шикарный цвет волос, истинная красота… А сам все прощупывал да вынюхивал. Ни за что его больше не пустит к себе, ни за что. Пускай повесткой вызывает…
— А что у нее можно было найти, кроме лифчиков? — фыркнула Серафима Ивановна. — Лифчиков да чулок ажурных. Ни наркотиков, ни порнографии, ничего. Правда, их заинтересовала какая-то фотография.
— Фотография? — Рита мгновенно насторожилась. — Что за фотография?
— Не знаю, мне не показали. Но краем глаза я видела, что на ней Зиночка в обнимку с мужчиной.
Темноволосый мужчина, повыше ее ростом. Он обнимал ее за шею, — начала перечислять Серафима, воодушевляясь с каждой минутой. — Все обратили внимание на его часы.
— Что за часы?
— Не знаю. Просто один из них сказал другому:
«Посмотри на часы». Тот ответил: «Да уж вижу», или что-то в этом роде. И еще кто-то из них сказал, непонятно, зачем было это скрывать. Вот так, кажется… Да, именно: непонятно, зачем было это скрывать. И все. Больше ничто не привлекло их внимания, кроме фотографии.
Рита слушала, а Серафима сокрушалась еще минут пятнадцать. Охала и стенала о грядущих неприятностях и радовалась собственной дальновидности, толкнувшей ее на то, чтобы всех своих жильцов регистрировать в официальном порядке. Досталось и блюстителям порядка. Их Серафима пропесочила особенно основательно, к вящему изумлению Риты отозвавшись положительно лишь о Валентине Михайловиче. У Риты-то на этот счет были свои собственные соображения. Лично ей он не казался единственно и исключительно порядочным, и совсем уж она о нем не думала как о человеке высоких моральных принципов. Мало того, что умолчал об обыске в соседней квартире, так и о существовании фотографии не обмолвился ни словом. Сидел на ее кухне, ведрами поглощал ее кофе, жрал ее булки и ни слова…
Ну, гад, попадется он ей еще на узкой дорожке, она ему все припомнит.
Попался… И ни на узкой дорожке, а прямо в их тесном лифте, и уже на следующий вечер.
Это был день ее зарплаты. Она изрядно задержалась, бросаясь из магазина в магазин. Пополнять запасы продуктов ей очень нравилось. И к этому делу она всегда относилась серьезно и основательно.
Сегодня Рита очень торопилась. Хватала все подряд и бросала в тележку. В результате почти половина купленного оказалась потом бесполезной тратой денег. Но она торопилась и еще была немного раздосадована. Кораблев так и не объявился. И не позвонил.
Она хотела даже грешным делом снова слазить к нему на балкон, но вовремя опомнилась. А ну как он вернется в неурочный час. Или вообще, может, сидит себе сиднем дома, притаившись, и тут она.
Здрассте, это я — явление первое….
Рита торопилась. Она летела с остановки с двумя туго набитыми пакетами, спотыкалась в неудобных шлепанцах на каждом шагу и смотрела исключительно себе под ноги. Потому и просмотрела назойливого и коварного Валентина Михайловича, притаившегося на любимой пенсионерками скамейке.
Она пролетела мимо него в подъезд, промчалась по трем ступенькам, на которых все еще не стерся меловой контур погибшей Зиночки. И замерла с пакетами у лифта. Тот медленно полз откуда-то сверху.
Рита с напряженным вниманием смотрела вверх и думала о том, что дурацкие шлепанцы она сегодня же забросит куда подальше.
Вырядилась! Стильности ей не хватало! Стильности и грациозности! Обрела, что называется. Результат — огромный мозоль на подошве левой ноги и по паре на обоих мизинцах. Нога, вспотев, ерзала внутри этих шлепанцев, превращая каждый ее шаг в мучение.
Сейчас единственное, чего хотелось Рите, — это сбросить с ног сие дорогостоящее изящество и окунуть ноги в теплую воду, а потом, может быть, стоило позаботиться и о собственном ужине. Это были все ее мысли, она даже про Кораблева на время позабыла, настолько ей хотелось поскорее домой.
И тут вдруг над самым ее ухом:
— Рита, здравствуйте. Я могу вам чем-нибудь помочь?
Прежде чем повернуться, она ответила: «Нет».
Потом повернулась и, теперь уже молча, отрицательно замотала головой. — — А я снова к вам, представляете! — обрадовался непонятно чему Валентин Михайлович. — Не думаю, что вы рады меня видеть, как раз наоборот.
Но потребность видеть вас у меня была столь велика, что я все же решился. Вам помочь?
Тут лифт остановился и со скрежетом распахнул исцарапанные двери. Рита шагнула вперед. Валентин шагнул следом и тут же потянулся к ее пакетам. Рита инстинктивно отпрянула, пытаясь спрятать пакеты за спину. Пошатнулась на высоких неудобных каблуках и едва не упала. И упала бы, не ухвати ее Валентин за плечи.
— Осторожнее, Рита! — воскликнул он, вполне искренне изображая волнение, рук он с ее плеч так и не убрал.
— Пристаете? — Она хищно прищурилась, покосившись поочередно на обе его руки.
— Упаси меня бог! Страхую! — снова воскликнул он и улыбнулся.
Теперь он уже над ней, понятное дело, издевался.
— Меня не надо страховать, вам ясно?! — вспыхнула она до корней своих огненных волос, почти сравнявшись с ними цветом. — Я достаточно взрослый человек и…
— Ваша соседка тоже была взрослым человеком, а что из всего этого вышло? — укоризненно попенял ей Валентин и силой отобрал у нее пакеты. — Отдайте же! Какая вы настырная! Уверяю, что сегодня ни в коем случае не стану вас объедать…
Он снова ей наврал. Объесть не объел, но ни от кофе не отказался, и салат съел, и целую тарелку жареной картошки убрал, словно ее и не было.
— Послушайте, почему я вас кормлю второй день? — возмутилась Рита, когда он вызвался вымыть посуду и опять-таки силой усадил ее за стол.
— Я хороший, — самонадеянно заявил Валентин, фамилия у которого оказалась Милевин. — Я хороший и желаю вам только добра.
— Три ха-ха! — возмущенно фыркнула Рита. — Вы желаете у меня выведать что-нибудь. Вынюхиваете тут, шпионите! Только зря вы все это затеяли. Мне ничего не известно. Я все рассказала вам.
Все, что знала.
Милевин неторопливо намылил тарелки, вилки и чашки. Потом аккуратно их сполоснул. Обстоятельно вытер чистым полотенцем, что вытащил без спроса у нее из шкафа. Расставил всю посуду по местам. Смахнул крошки со стола. Уселся напротив Риты и с присущей ему проникновенной ухмылкой поинтересовался:
— Обижаетесь на меня?
Она промолчала, глядя на него во все глаза.
Зачем ей еще и это счастье, сказал бы ты, господи?!
Сначала Кораблев, потом Зиночка, теперь вот Милевин Валентин Михайлович. Не слишком ли много персонажей за последние дни. Она еще с историей про Кораблева до конца не разобралась, а тут нате вам — еще и Милевин! Его она уж точно не хотела. Ни доброго, ни злого, вообще никакого!..
— Обижаетесь, — утвердительно кивнул Валентин и, неожиданно поймав ее пальцы, с чувством произнес:
— А зря обижаетесь, Рита. Я и правда желаю вам только добра. Ну скажите, зачем вам неприятности из-за человека, которого вы почти не знаете? Он всего-то ничего живет в соседней квартире, а вы уже готовы…
— Да ничего я не готова! — разозлилась Рита и выдернула свою руку из его пальцев. — Что вы ко мне привязались с этим Кораблевым?! И уж если быть до конца справедливыми, то вас я вообще не знаю! Вот!..
Милевин снова смотрел на нее, как на ребенка.
Несмышленого, запутавшегося, нашкодившего ребенка. А ей совсем не нравился такой взгляд. Она его с детства терпеть не могла, когда на нее так же вот смотрели сначала бабка, а потом Анька, когда заметно подросла.
Всем и всегда казалось, что Рита мала, несообразительна, что она способна натворить глупостей, а то и еще чего похуже. А когда она начинала возражать, то глядели на нее именно так, как смотрел сейчас Милевин Валентин Михайлович.
Это злило, бесило, сбивало с толку. Какое ему дело до ее личной жизни? Какое?! Или…
— Послушайте! — вдруг ахнула она. — Ваше участие… Ваше дурацкое непонятное участие имеет свое объяснение! Я поняла! Я наконец поняла, чего вы от меня хотите!
— И что же? — Взгляд у Милевина стал заметно строже, и попыток завладеть ее рукой он больше не повторял.
— Вы меня вербуете?! Ваши участившиеся визиты… Эти ваши ухмылки… Проникновенные взгляды… Вам нужен соглядатай… Чтобы я следила за Кораблевым и докладывала обо всех его действиях вам.
Так ведь?!
Ох, как он взбесился! Как он тут рассвирепел!
Рите даже показалось, что Валентин Михайлович Милевин борется с диким желанием ее ударить.
Во всяком случае, пальцы рук он несколько раз сжимал и разжимал с судорожной силой. До хруста в побелевших суставах сжимал. Удрученно мотал головой и смотрел на нее безотрывно уже без былого участия. Сухо смотрел, нехорошо. И Рите тут же сделалось паршиво и еще немного стыдно. Она потупила взгляд, а потом и вовсе уставилась в окно.
Но напрасно. На улице заметно стемнело. Молочные сумерки, не разбавленные светом уличных фонарей, скрадывали парапеты моста. Машины можно было рассмотреть лишь по сверкающим на скорости «габаритам». Так что таращиться в темноту за окном было неумно. Пришлось от окна отвернуться и начать исподтишка наблюдать за гостем.
Было видно, что в душе того идет отчаянная борьба. Что-то ему определенно хотелось ей сказать, но в то же время останавливало. Рита ошибочно подумала, что он борется с желанием ей нахамить. Ошиблась… Ошиблась, да как!
— Вы, Маргарита Николаевна, оказались абсолютно недальновидной особой, — проскрипел Милевин спустя какое-то время; именно проскрипел, а не проговорил, — звук, исторгаемый его горлом, определенно напоминал скрип старого несмазанного колеса. — Я выпендриваюсь тут перед вами, стараюсь помочь, а вы…
— А что я? — Рита постаралась примирительно улыбнуться, вышло неубедительно. — Я просто не понимаю.
И вот тут скрип его голоса вдруг прервался и Милевин заорал. Заорал страшно и воинственно. Ей даже пришлось вобрать голову в плечи, настолько неожиданным оказался подобный перепад его голосовых модуляций.