— Я живу с писателем Дэнни Эйнджелом, — говорила китаянка.
Такой ответ был испытанным способом прекратить дальнейшие расспросы. Своим немногим друзьям она поясняла:
— В общем-то, я встречаюсь с отцом Дэнни. Он повар из ресторана «Мао», но не китаец.
На какой-то вечеринке Дэнни попался врач из Больницы милосердия, и тот похвастался:
— А я знаю вашу подружку.
— Какую подружку?
(Разговор этот происходил еще до появления Юн, когда они жили в своем первом доме на Корт-стрит.)
— И Ин, китайскую медсестру.
— Она подруга моего отца, — быстро ответил писатель.
— А-а.
— Вот уж не ожидал от И Ин, — сказал он отцу, вернувшись с вечеринки. — Некоторые думают, что она живет со мной. Зачем она говорит такие вещи?
— Я ни о чем не расспрашиваю И Ин, а она ни о чем не расспрашивает меня, — ответил повар. — И потом, она потрясающе ладит с Джо.
Дэнни понял намек: тот же аргумент он приводил отцу в Патни, когда тот спросил о Фрэнки. Не был ли повар накануне своего пятидесятилетия более богемным, чем его сын-писатель (по крайней мере, пока в их доме не появилась Юн)?
И потом, разве им было тесно в том, втором доме? Комнат там хватало, так что каждый мог спать по отдельности. Юн заняла одну из комнат, где писала и где держала свои вещи. Для женщины старше тридцати, у которой не было детей и которая проходила через немыслимую корейскую бракоразводную процедуру (во всяком случае, в ее романе эта процедура представала «немыслимой»), она обходилась на удивление малым количеством вещей. Может, в Сеуле остался не только ее жуткий муж, но и все ее вещи?
— Я — просто студентка, — сказала она Дэнни. — Это так здорово — снова стать студенткой. Зачем мне вещи? Мне достаточно свободы.
Разумный ответ. Только вот правдивый ли?
Осенью семьдесят третьего года Джо пошел в третий класс. Повар держал на заднем крыльце ящик с яблоками. Крыльцо выходило к узкому переулку, куда выходили также задворки всех домов, тянущихся по этой стороне Корт-стрит. Обычная боковая дорога, нужная лишь для вывоза мусора. Машины здесь ездили крайне редко и всегда на малой скорости. Зато окрестная ребятня обожала гонять по переулку на велосипедах. Песчано-гравийное покрытие позволяло упражняться в прыжках и прочих велосипедных пируэтах. Один из пируэтов закончился для Джо неудачно, и китайская медсестра потом промывала и перевязывала ему коленку.
Дэнни заметил, что кто-то повадился таскать яблоки из ящика, оставленного поваром на заднем крыльце. Он подумал было на енота, но любителем яблок оказался опоссум. Как-то вечером Джо вышел на крыльцо за яблоком. Он опустил руку в ящик и тут же отдернул ее. Выскочивший оттуда опоссум настолько испугал мальчишку, что Джо толком не понял, укусил его этот отвратительный зверек или нет.
— Так он тебя покусал? — без конца спрашивал у сына Дэнни.
(Сам он в который уже раз осматривал руки мальчика, ища следы укуса.)
— Не зна-а-ю! — хныкал Джо. — Он был белый… с розовым… такой противный! Это кто?
— Опоссум, — терпеливо отвечал отец, который собственными глазами видел зверя, опрометью бросившегося с крыльца.
Конечно, симпатичными опоссумов не назовешь.
Позже, когда Джо заснул, Дэнни пришел к нему в комнату, откинул одеяло и внимательно осмотрел сына с головы до ног. Если бы И Ин сейчас была дома! Но китаянка, как всегда, дежурила в больнице. Она наверняка знает, попадаются ли здесь бешеные опоссумы. В Вермонте попадались. К тому же опытная медсестра знает, что нужно делать, если зверь все-таки укусил Джо. Правда, сколько писатель ни вглядывался, он не видел на стройном, красивом теле сына ничего, что хотя бы отдаленно напоминало след от зубов.
Юн вышла из своей комнаты и стояла в дверях, наблюдая за Дэнни.
— Джо уже большой мальчик. Неужели он не понял, покусал его опоссум или нет? — удивилась она.
— Он просто оцепенел от испуга и потому ничего не мог сказать, — ответил Дэнни.
Юн смотрела на спящего ребенка, как на неизвестное, диковинное животное. Дэнни не впервые замечал этот удивленный взгляд. Неужели корейские дети так отличаются от американских? Писатель чувствовал: дело не в этом. Когда И Ин возилась с Джо, чувствовалось: эта женщина — мать, скучающая по своей дочке и пока отдающая все тепло души чужому ребенку. Юн взирала на Джо с каким-то недоумением, будто ей вообще не приходилось общаться с детьми любого возраста.
И здесь тоже не было ясности. Если верить ее истории (или сюжету ее романа), успех в получении развода от мужа (причем его еще нужно было заставить начать эту якобы усложненную и запутанную процедуру) зависел от ее неспособности забеременеть и родить ребенка. Вокруг этого вращался весь душераздирающий сюжет ее романа. Муж считал, что она старается забеременеть, тогда как она принимала противозачаточные таблетки и вставила маточный колпачок. Словом, делала все, чтобы не беременеть и не рожать.
Роман Юн писала на прекрасном английском языке. Дэнни нравилось, как она строит фразы и диалоги, однако все, что относилось к корейской действительности, было загадочным и непонятным. (Например, что из себя представляло корейское бракоразводное законодательство? И почему женщина обязательно должна изображать эти старания забеременеть? Сама Юн утверждала, что ненавидит противозачаточные таблетки.)
Муж (Дэнни мысленно называл его бывшим мужем) в романе Юн занимался криминальным бизнесом. Возможно, он был высокооплачиваемым наемным убийцей либо нанимал для своих грязных дел других, классом пониже. Юн и здесь напускала тумана. Ясно было только одно: реальный или литературный, этот человек был опасен. О сексуальных подробностях оставалось только догадываться. Тем не менее вопреки стараниям Юн измазать мужа черной краской что-то в нем вызывало сочувствие. Он искренне считал: это по его вине жена-обманщица не могла забеременеть.
Ночью, в постели, Юн рассказала Дэнни самые скверные подробности ее ужасного брака, в числе которых была и неуемная потребность мужа в сексе. («Но ведь он честно старался, чтобы ты забеременела», — хотел возразить ей писатель, однако промолчал. Возможно, Юн и ее несчастный муж считали секс какой-то обязанностью. Все, о чем она говорила Дэнни в темноте, как и детали сюжета, было размытым. Или взаимозаменяемым?)
— Моя прежняя жизнь закончилась, — мрачноватым тоном заявила Юн.
Теперь она не связывала секс с долгом, хотя это тоже звучало как-то не слишком убедительно.
Со своими немногочисленными вещами Юн обращалась чрезвычайно аккуратно. У нее были собственные туалетные принадлежности, которые она выложила на полочке в маленькой ванной, примыкавшей к ее комнате. Ее одежда висела в шкафу или лежала в ящиках комода. Однажды, когда Юн не было дома, Дэнни заглянул в аптечку ее ванной. Там лежали противозачаточные таблетки, выписанные по местному рецепту.
Дэнни всегда пользовался презервативами. Давняя привычка, а учитывая, что у него иногда бывало несколько партнерш одновременно, — вполне полезная.
— Спасибо, что пользуешься презервативами, — как-то ненароком сказала ему Юн. — Мне пришлось так долго глотать противозачаточные таблетки. Больше не хочу к ним возвращаться.
И все-таки она их принимала! Если отец ни о чем не расспрашивал И Ин, почему Дэнни ждет, что Юн ответит на все его вопросы? Разве ей здесь легче, чем китаянке?
Они жили в странном беззаботном мире незаданных вопросов и неполученных ответов, где тайны существовали не только у приезжих азиаток, но и у повара и его сына. И вот в этот-то мир и ворвался голубой «мустанг», приведя их всех в чувство (хотя бы ненадолго) и показав хрупкую, непредсказуемую природу вещей.
Осенью, по субботам, если футбольная команда Айова-Сити играла у себя на поле, Дэнни слышал по утрам звуки духового оркестра. Скорее всего, музыканты репетировали прямо на стадионе Кинник, а это на другом берегу Айовы, да еще на вершине холма. Неужели музыка оттуда долетала до восточной части города, где находилась Корт-стрит?
Утро той субботы выдалось погожим. Дэнни заблаговременно купил билеты и собирался пойти с сыном на матч. Он встал пораньше, чтобы поджарить Джо блинчики. Повар вчера задержался допоздна, а сегодня, учитывая домашний матч, работы в «Мао» будет еще больше. Сейчас он спал. Вместе с ним спала и И Ин, вернувшаяся с ночного дежурства. Вряд ли Пижамная леди встанет раньше полудня. Так прозвал китаянку Макс — сын университетского преподавателя, приятель Джо, учившийся с ним в третьем классе школы имени Лонгфелло. (Восьмилетнему мальчику было трудно выговорить имя китаянки.)
Дэнни с сыном позавтракали. Писатель мыл посуду, а Джо с Максом отправились гонять на велосипедах по переулку. Мальчишки взяли из ящика несколько яблок: как потом сообразил Дэнни, не для еды, а чтобы сделать из них подобие слаломных ворот. Макс ему нравился, хотя из-за этого мальчишки между писателем и сыном возникали трения. Родители разрешали Максу ездить на велосипеде по всему городу, а Дэнни, памятуя совет И Ин, твердил Джо, что это небезопасно.
Макс был фанатичным собирателем афиш, стикеров и нашивок, и все они рекламировали различные сорта пива. Он щедро делился своими коллекциями с приятелем. Джо несколько раз просил И Ин пришить ему на джинсовую куртку очередную яркую тряпочку с пивной бутылкой. Весь холодильник был обклеен пивными стикерами, а афиши украшали стены комнаты Джо. Увлечение ребят казалось Дэнни забавным и совершенно невинным: эти восьмилетние коллекционеры еще не знали вкуса пива.
Отчетливее всего Дэнни запомнился внезапный скрип автомобильных шин. Что-то голубое, не имевшее четких очертаний, пронеслось мимо кухонного окна и исчезло. Писатель выскочил на заднее крыльцо. До этой минуты единственной угрозой его сыну был опоссум.
— Джо! — крикнул Дэнни.
Ответа не было. Из дальнего конца переулка донеслось несколько глухих ударов. Похоже, голубой автомобиль задел мусорные баки.
— Мистер Эйнджел! — услышал Дэнни голос Макса.